Восходящее солнце безумия: жуткие и чарующие японские фильмы ужасов

Одним из тех, кто определил облик фильмов ужасов в послевоенной Японии, был Нобуо Накагава — поэт, весельчак и алкоголик, который 365 дней в году питался тофу, запивая его сакэ. В режиссуре он зарекомендовал себя «мастером фильмов о привидениях», хотя за полвека сделал почти сто картин в разных жанрах. Накагава попал в индустрию ещё во времена немого кино. Но настоящий успех пришёл к нему в 1950-е, когда компания Shintoho решила регулярно выпускать «летние» ужастики. Многие его мистические ленты были основаны на традиционных японских сюжетах. Например, «История призрака Ёцуя», одна из экранизаций «Ёцуя кайдана», повествовала о судьбе Оивы, изуродованной жены самурая, которая превратилась в мстительного духа онрё. Но Накагава вдохновлялся и классическими западными образцами, которые изучал до войны, работая кинокритиком. Такие фильмы, как «Леди-вампир», переносили на национальную почву мировые страхи. В 1960-м, незадолго до разорения студии Shintoho, Накагава снял «Ад» — яркое и рваное эпическое полотно, где муки преисподней запечатлены в обжигающих алых и ледяных красках.

Две трети фильма — драма вокруг студента буддийского университета Сиро, его невесты Сатико и его друга Тамуры, местного Вергилия. Череда случайных и злонамеренных событий приводит к гибели героев и ещё пары десятков людей. Когда Сиро, наконец, в агонии проваливается в ад — в живых тут не остаётся никого. После смерти всеобщие мучения только начинаются, как и само кино. Колесо, образ которого пронизывает адские мистерии, крутится без остановки. Пока терзают тела, каждый видит свои грехи. Они есть у всех: если уж буддийский профессор, почти святой старик, когда-то украл последний глоток воды у боевого товарища, — что уж говорить о студентах, пьяницах, якудза и их любовницах. Мёртвым остаётся лишь скорбеть о смерти. А жениха и невесту встретит плачем мизуко — ребёнок, которым они были благословлены.Накагава соединил буддийские восемь адов с западными образами в духе Данте. Но здесь загробные страдания отличаются от прижизненных лишь стилизацией: ад делает зримым то же вращение колеса, что перемололо жизни героев. Путешествие с самого начала идёт под рефрен:

Жизнь — ничто: два раза по двадцать и ещё десять лет.

Дисгармония саксофонов, буддийских гонгов и паровозных свистков накладывается на рассечённые тела в цветастых титрах. И на берегу туманной реки, уносящей в пустоту чьего-то нерождённого ребёнка, прежде всякого сюжета рождается человеческий крик.

Многие последователи Накагавы, разумеется, вдохновлялись именно его стилем. Среди них были и те, кто начал новый виток истории японских ужасов: страх пустоты возникал из эротики пыток. Из творения Накагавы выросли «пинку-фильмы», и мастер этого жанра Тацуми Кумасиро в 1979-м сделал эротический и даже несколько лирический ремейк «Ада». А в 1999-м свою чокнутую, гротескную версию предложил Тэруо Исии, один из пионеров «эрогуро» в кино. Сам же Накагава смущал своих актёров-демонов тем, с каким задором готовил мясо для сцен свежевания грешников, а потом уходил домой писать новое стихотворение. Он снял ещё много фильмов о привидениях, но больше не спускался в однажды открытый ад. На его похоронах в 1984 году свои соболезнования выразили продавцы сакэ и тофу.

Кайдан

Расцвет японских ужасов 1960-х ознаменовал выход антологии «Кайдан». Она основана на сочинениях Лафкадио Хирна, греко-ирландского путешественника, писателя и переводчика, проведшего последние годы жизни в Японии под именем Якумо Коидзуми и собиравшего со всех островов «кайданы» — истории о сверхъестественном. А снял «Кайдан» Масаки Кобаяси, ученик главного лирика японского кино Кэйсукэ Киноситы, а также друг и соратник великого Кобо Абэ.За производство отвечала студия Toho, и в отличие от малобюджетных картин Shintoho, «Кайдан» задумывали как суперпроект. Бюджет позволил создать целый мир в огромном заброшенном авиационном ангаре, где над декорациями и масками, вдохновлёнными театром Но, художник Сигэмаса Тода и оператор Ёсио Миядзима расцвечивали фантастические горизонты. В истории «Чёрные волосы» самурай, предавший жену-ткачиху ради нового брака по расчёту и продвижения по службе, возвращается домой спустя годы и находит супругу всё такой же преданной и красивой — но наутро после ночи примирения его ждёт страшное открытие. Волосам местной онрё могут позавидовать все её сёстры по несчастью. Но больше всего пугают здесь сбои в монтаже, намертво связавшем разлучённых супругов, тьма, сгущающаяся вокруг ткацкого станка, руины и вечность страданий, заставляющая человека состариться вмиг.

В «Снежной женщине» два дровосека из-за бури застревают в ночном лесу, глядящем на них страшными спиралями глаз. Юки-онна, красавица в белоснежном кимоно, замораживает насмерть старика, но, очаровавшись, отпускает юношу, взяв с него обещание никому не говорить о том, что он видел. Много лет спустя его ждёт ночь ещё хуже этой, когда он всё же выдаст тайну своей жене, очень уж напоминающей Юки-онну.В «Сказании о Хоити безухом» слепой музыкант ночами поёт на кладбище для убитых в страшной гражданской войне, и огонь разгорается за спинами обретших плоть призраков. Когда монахи решают спасти музыканта, ужас становится ещё осязаемее, таится в закрытых веках слепого, не знающего, что письменами защищено не всё его тело. В последней части, игривой «китайской шкатулке» под названием «В чашке чая», писатель не успевает закончить рассказ, поскольку сам становится его героем. И под финал «Кайдана» кажется, что в каждой чашке японской воды можно увидеть ухмылку заточённого в ней духа. В отличие от Накагавы, Кобаяси к моменту съёмок снискал известность не мистикой, а историческими и антивоенными картинами. «Кайдан» получился именно таким, какой и должна быть экранизация Хирна, — масштабным, как битва, но текучим, как туман на могилах павших; экспрессивным, как снежная буря, но таким же холодным; живым, как народная речь, но всё же отстранённым, как взгляд чужеземца. Красивым, зловещим и полным очарования японскими преданиями.

Женщина-демон

Если «Кайдан» вышел скорее волшебным, чем страшным, то «Женщина-демон», второй знаковый фильм ужасов 1960-х, открыл ещё один портал в ад. Фильм поставил один из лидеров независимого кино Канэто Синдо, режиссёр родом из Хиросимы. История, которая разворачивается во время гражданских войн XIV века, основана на старой буддийской сказке о маске, приросшей к лицу. Только вот традиционная маска театра Но теперь скрывает лица, изуродованные проклятием нового века. Но даже это — не самое жуткое в «Женщине-демоне», шедевре японского натурализма. По сюжету свекровь и невестка, как могут, сводят концы с концами, пока мужчины где-то на войне. Женщины обитают в хижине, спрятанной посреди камышей, и воруют одежду и оружие у путников, которых подкарауливают в зарослях, убивают и сбрасывают в яму. Между ними даже царит нечто вроде гармонии, пока однажды невестка не начинает бегать по ночам к вернувшемуся с войны соседу. Свекровь расписывает ей посмертные муки, положенные за прелюбодеяние, а когда это не помогает, сама обряжается демоном, отобрав маску Хання у убитого самурая. Свекровь пугает невестку, а та не хочет верить ни в каких демонов. Но для того, чтобы попасть в ад, не нужно умирать. Это он и есть: дыра, спрятанная в шуршащем камыше, темнота, которая «поселилась здесь с незапамятных времён»; пустота чёрных глаз на лицах, искажённых от голода, жары, похоти, ярости и ужаса; глубокая нора в самой плоти земли, где истлевает всё человеческое и нет надежды на спасение. Демон, кричащий: «Я человек!», прежде чем провалиться в бездну.

Слепое чудовище

Вольница свободной любви, провозглашённая мировой сексуальной революцией, уже в 1960-е начинала оборачиваться садомазохизмом. В японском кино это видно отчётливее всего. «Слепое чудовище» Ясудзо Масумуры, экранизация романа «японского Эдгара По» Эдогавы Рампо, одновременно подытоживало десятилетие и открывало следующее — 1970-е, эпоху маниакального психоза, гротеска и жестокости, пропитанную металлическим запахом крови и испариной одержимости.«Слепое чудовище» — словно японская версия знаменитого «Коллекционера», только здесь маньяком выступает слепой скульптор Митио, который похищает юную модель Аки, чтобы сделать её натурщицей для своего революционного «искусства прикосновения». Митио живёт вместе с такой же, как он, чокнутой мамочкой в неприметном доме. В нём оборудована студия: безграничная нора, пещера, где из тьмы прорастают части женских тел, гигантские глаза, губы, носы, руки, ноги и груди. Здесь скульптор запирает свою музу, и вскоре от безысходности та соглашается позировать для нового творения.

Митио повезло с источником вдохновения. Ощупав на выставке сделанную с девушки скульптуру, он понял лишь, что Аки обладает совершенным телом, и не видел прославившей её фотосессии, где та позировала в цепях. Поначалу Аки пытается играть с Митио в опасные любовные игры, чтобы сбежать. Но самое интересное начинается, когда Митио, защищая возлюбленную от патологически ревнивой матери, случайно убивает старушку и в гневе запирается вместе с Аки в студии, теперь уже навсегда. Сюда не проникает ни одного луча света, время не течёт, а пространством становится плоть. Маньяк и пленница сливаются в единое целое, познают экстаз обострённых прикосновений. Девушка постепенно забывает внешний мир, теряет зрение, и герои вместе исследуют пределы тела, душою приближаясь к состоянию «медуз и амёб на заре жизни». Грядущие «Подопытные свинки» и «Гротески» порой будут неловко подвёрстывать под расчленёнку какую-то подвальную философию. Но в «Слепом чудовище», фильме-истоке, сама студия скульптора подскажет, как закончить фильм.

1970-е перекипали животными страстями, срывались последние табу. Маньяки становились суперзвёздами. Политический протест молодёжи, потерпев поражение по всему миру, вырождался в террор радикальных подпольных ячеек. Свободную любовь окончательно подменило ультранасилие. Наступил золотой век ужасов и порно, и одно от другого порой оказывалось неотличимым.Нагиса Осима, некогда участник левого движения и заправила японской «новой волны», в то время основал студию Oshima Productions и выпустил два нашумевших эротических фильма «Коррида любви» (1976) и «Империя страсти» (1978), воплотивших идеал «искусства без табу» и бросивших вызов японскому уголовному законодательству. Оба фильма совместно продюсировали Кодзи Вакамацу, один из идеологов концепции «преступного искусства», и его французский коллега Анатоль Дорман, привлечённый к производству с целью перехитрить закон. Впрочем, с «Корридой любви» этого сделать не удалось: на родине фильм подвергся серьёзной цензуре, а за книгу с дополнительными материалами Осиму обвинили в распространении порнографии.

«Империя страсти», экранизация романа Итоко Накамуры, получилась более скромной. Зато Осима, вернувшись к корням, создал страшный эротический кайдан о преступлении и наказании двух любовников в глухом селении конца XIX века.Секс здесь поначалу тоже выглядит как форма протеста — побег из опостылевшей рутины на задворках Империи в собственную империю удовольствий. Однако взаимное влечение неприкаянного юноши Тоёды и замужней Сэки, женщины на двадцать лет его старше, слишком быстро перерастает во взаимную одержимость.Они убивают мужа Сэки и сбрасывают его тело в колодец. Но, как мы уже знаем, в японском аду никто никогда не умирает. Призраки и живые лишь меняются местами, равно обречённые на муки. А старый колодец, затерянный в лесу, служит порталом между мирами. Для «Империи страсти», единственной своей работы в жанре ужасов, Осима привлёк съёмочную группу «Кайдана» почти в полном составе, включая художника Тоду, оператора Миядзиму, монтажёра Кэиити Ураоку и композитора Тору Такэмицу. Результат впечатляет. Старые сказки, написанные мазками густыми, как цвета ночи, крови и осени, обретают порнографичную телесность.

Дом

В 1970-е японские кинотеатры захлёстывало эксплуатационное кино, а также иностранные оккультные фильмы, параноидальные триллеры, ужастики о страшных домах. Но серьёзные кинокомпании не занимались продвижением такого рода развлечений. Всё изменилось, когда «волшебник визуальных эффектов» Нобухико Обаяси, делавший авангард и рекламу, взялся за полнометражный дебют «Дом». Изначально фильм задумывался как ответ летнему блокбастеру «Челюсти», а сюжет Обаяси сочинил, вдохновляясь идеями своей маленькой дочки Тигуми.Получилась история о зубастом особняке, пожирающем, точно бешеный зверь, школьниц-девственниц. Туда на время летних каникул приезжают семеро подружек с «рекламными» именами вроде Фанты и Кунг-фу, а хозяйка, тётя одной из девчонок, принимает их с одной целью: сожрать, чтобы омолодиться и дождаться жениха, много лет назад погибшего на войне, но обещавшего вернуться.

Экранные заколдованные дома появились ещё на заре кино и всегда действовали безотказно, стоило лишь проявить изобретательность. В «Доме» от изобретательности может закружиться голова: сумасшедшие поп-эффекты, коллажная техника и анимация устраивают балет фантасмагоричной расчленёнки. Дом крутит и вертит девчонок: пальцами и ножками одной из них играет рояль, другую захватывают прыгающие ящики для белья, на третью нападает кусачая люстра — а правит бал демонический пушистый котик по кличке Снежок.

В отличие от Синдо, по фильмам Обаяси не сразу распознаешь, что он тоже родился и вырос в Хиросиме, и видел, как разрывают и разъедают реальность последствия ядерного взрыва. Апокалипсис Второй мировой он осмыслил как крах классического языка, который проклял нас всех постмодернизмом, коллажем расчленённых и пустившихся в зажигательный пляс мёртвых смыслов. И от того в тётином «Доме» ад столь пугающе весел.

После двух лет споров Обаяси добился того, чтобы производство «Дома» взяла на себя Toho, а его поставили режиссёром. К созданию спецэффектов привлекали внешних сотрудников, мастеров рекламных роликов. Продюсеров Toho мучила тревога, но энергия Обаяси побеждала.Ещё до премьеры он провёл масштабную рекламную кампанию с постановкой радио-дорамы и раздачей прохожим листовок с изображением злобного особняка. Когда в 1977-м фильм вышел, это был скандал и успех одновременно. Старшее поколение ругалось и плевалось, зато молодёжь была в восторге. В итоге «Дом» произвёл революцию, и другие кинематографисты последовали по проторённому пути, полностью изменив ландшафт японского студийного производства.

В 1980-е жанр ужасов в Японии стагнировал: выделялись только экспериментальные фильмы на пересечении панка, фантастики и боди-хоррора, а эксплуатационное кино переместилось на видеоносители и деградировало до псевдоснаффа. Две иконы жанра 1980-х, «Тэцуо — железный человек» Синьи Цукамото и видеосериал «Подопытная свинка», отражают эти тенденции. Затем началось постепенное смещение в сторону иного типа малобюджетных ужасов: тихих, мрачных, медитативных, минималистичных в аспекте эротики, крови и спецэффектов и извлекающих тревогу из блеклой рутины современности. Именно они покорили мир под брендом J-horror после выхода в 1998-м «Звонка» Хидео Накаты. А одним из первооткрывателей и своего рода духовным отцом этого направления был Киёси Куросава. Поначалу он снимал эротические комедии, пинку-фильмы и боевики о якудза. Но после мистического детектива «Исцеление» 1997 года имя Киёси Куросавы стали отождествлять с японскими философскими ужасами.

«Исцеление» повествует о медленном выгорании детектива, который вместе с психиатром расследует серию загадочных убийств, а дома пытается справиться с психической болезнью жены. Убийства загадочны тем, что исполнители — разные люди, которые почти ничего не помнят о произошедшем и объясняют всё словами «просто так». Связь заключается в двух чёрточках — знаке креста, который они вырезают на жертвах. Дело немного проясняется, когда в участок попадает юноша без памяти и документов. Он играет с зажигалкой и пристаёт ко всем с вопросом «Ты кто?». Впрочем, проясняется действительно немного, поскольку «убийство есть тайна великая». Сюжет о месмеризме — животном магнетизме, который заставляет людей попадать под влияние маньяка-гипнотизёра и проявлять скрытый ад своей натуры, — ведёт зрителя путаными и мутными тропами бытовой эзотерики и японского бессознательного. Но путь гипнотизирует, точно огонь и вода.

Близнецы

Синья Цукамото с детства был влюблён в фильмы о монстрах кайдзю, держал книгу Эйдзи Цурубаи о спецэффектах вместо Библии и ворвался в кино с панк-авангардом. Но в 1999 году он снял тягучую, сдержанную и не менее жуткую психологическую драму ужасов «Близнецы», одну из лучших экранизаций Рампо.По сюжету доктор Дайтокудзи Юкио ведёт успешную практику и счастливо живёт с женой-красавицей Рин. У Рин есть только один, правда, серьёзный недостаток: она о себе ничего не помнит. Но оказывается, что страшные тайны скрыты не только в её прошлом. Незнакомец, покрытый наростами и шрамами, за которыми скрывается то же лицо, что и у Дайтокудзи, врывается в жизнь обитателей богатого японского дома, как вытесненное воспоминание. И тогда иллюзия нормальной жизни разрушается, расползается, как идеально уложенные волосы Рин, а в монстра превращается уже сам доктор.Действие происходит в Токио в 1910 году. Приёмы вроде блуждающей камеры и извращённых ракурсов, которые Цукамото прежде применял к уродливому настоящему или будущему, на этот раз расшатывают церемониальный мир конца эпохи Мэйдзи. А боди-хоррор поначалу заключён лишь в культе солдата — буйство телесного даёт о себе знать постепенно, по мере того как герои сходят с ума. Традиционную театральность нарушают образы «Театра Кайдзю», откуда Цукамото выращивает своё монструозное кино. Формой ужаса тоже выступает колодец: в нём один близнец держит в плену другого.

Марэбито

Такаси Симидзу, автор столь же знаковой, как «Звонок», франшизы «Проклятие», сотворил один из самых неприятных фильмов ужасов «Марэбито». Если «Проклятие» было очень местной и вместе с тем достаточно универсальной историей, то шизофреничный мир «Марэбито» погружает в аутентичную японскую меланхолию. Сюжет описать трудно, но в общих чертах речь идёт о сходящем с ума киношнике. Однажды он запечатлел на видео, как какой-то псих в метро выколол себе глаза от ужаса, и с тех пор одержим идеей увидеть нечто столь же страшное. Он снимает свои сумбурные поиски, а его комната превращается в монтажную. Он исследует лабиринты метро, открывает вход в подземный мир, находит там прикованную к скале голую бледнокожую девицу и немедля забирает её себе. Марэбито, «гостья издалека», не умеет говорить и питается исключительно кровью, так что киношник превращается в маньяка, чтобы кормить своё «домашнее животное». Вскоре появляется достаточно поводов предположить, что всё путешествие — не более чем плод его больного воображения, а в животное он превращает собственную дочь. Если бы не одно но: видеокамера. На прозрении героя ад, конечно, не заканчивается, и последние кадры снимает сама марэбито — в той же подземной пещере, со всезнающей улыбкой направляя камеру на киношника, который лежит у её колен. Главную роль сыграл Синья Цукамото. Очевидно, «Марэбито» — плод соавторства режиссёров и, возможно, куда больше творение героя, чем его создателей. Так выглядят «Восемь с половиной» на дне японских киноснов.

Подсознание

Кровавые гротески, чаще всего созданные с помощью или хотя бы в духе жестоких эффектов Нисимуры, на границе столетий порой пересекались с меланхоличными ужасами в духе Куросавы, Накаты и Симидзу. Покорившая многих в 1999-м «Кинопроба» Такаси Миикэ — один из примеров. Но абсолютно всех переплюнула Кэи Фудзивара, некогда любимая актриса, соратница и правая рука Цукамото.В юности Фудзивара переводила на язык японского андеграунда постулаты Арто в своей театральной труппе «Жизненно важные органы», зачитывалась буддийскими писателями и популярными мангаками, писала сама, играла в «Театре Кайдзю» и фильмах Цукамото, в том числе в «Тэцуо», для которого придумала знаменитый фаллический механизм. А когда ей уже было под 50 — создала невыносимый и нерекомендуемый к просмотру фильм-экзекуцию «Подсознание», где сыграла одну из главных ролей. С сюжетом тут ещё хуже, чем в «Марэбито»; можно лишь констатировать, что на некой фабрике, примыкающей к свиноферме (а на самом деле — в «колодце подсознания»), творится нечто несусветное. Люди томятся и кричат, избивают друг друга, проводят время за инцестом, пытками, переодеваниями, каннибализмом, пантомимами, вознёй со свиньями и декламацией размышлений о тщетности бытия. Наблюдает за всем этим хаосом печальный бродяга по прозвищу Убийца. Он поигрывает на губной гармошке и подглядывает в дыры. Молитва «амида будда» не спасает, текут тёмные воды и кровавые ручьи, посреди бойни крик сменяется смехом, и в течение шести глав из мусора рождается кайдзю подсознания.В общем-то, фильм Фудзивары — концентрация всех ужасов из канавы, которые была способна запечатлеть дрянная плёнка. Если всё же возникнет непреодолимое желание его посмотреть, стоит заранее обзавестись губной гармошкой — на всякий случай. Сейчас Фудзиваре уже под 70, она живёт далеко в горах Нагано и держит приют для кошек.

Прогулка мёртвой девочки

Отдельное место в японской культуре занимает манга ужасов, и многие мангаки повлияли на развитие жанра в кино (и наоборот: создание манги по громким хоррорам вроде «Звонка» — обычное явление). Но за пределами аниме экранизации нечасто выходили примечательными. Не сказать, что «Прогулка мёртвой девочки» — одна из шести короткометражек «Театра ужаса Хино Хидеси» — исключение. Кодзи Сираиси, неутомимый штамповщик J-хоррора, склонен к эпигонству больше, чем к изобретательности. А чтобы перенести на экран «личиночью» эстетику Хидеси, не мешает иметь хоть какую-то изобретательность. И всё же сама по себе эта гадкая и печальная чёрно-белая зарисовка — занимательный пример того, как выглядит простое, почти детское японское высказывание на тему смерти. «Если я мертва, то почему я живу?» — с помощью иероглифов вопрошает потерявшая речь мёртвая девочка. От её гниющего тела хотят избавиться родители — зато приходят в восторг извращенцы в каком-то потустороннем цирке. Этот вопрос могли бы задать все герои японских ужасов — никто из них не получил бы ответа.

Обещание ведьмы

Последние несколько лет были для японских ужасов не самыми удачными. Тихие малобюджетные картины устаревали быстрее, чем выходили, а яркие цифровые эффекты часто оказывались неспособны обеспечить хотя бы веселье. Впрочем, вторая задача иногда решалась по-своему обаятельно.Юдаи Ямагути в нулевые входил в «круг Нисимуры»: клепал комедийные ужастики вроде «Адского бейсбола», экранизировал развесёлую фантастическую мангу «Кромешная путяга», вместе с Дзюнъити Ямамото делал забубённый треш «Мясорубка» об инопланетянах, превращающих людей в биомеханических чудищ. А в 2017-м он снял «Обещание ведьмы», нарядную антологию в духе «100 монстров». Сюжет крутится вокруг передвижного отеля Рокуроку. Он появляется где не следует, меняет форму и терроризирует японцев. Новеллы-виньетки собираются в аттракцион ёкаев с придурью: Каракаса, одноногая красотка с зонтиком, нападает на коллектора, красноглазая Хитоцумэ пугает до смерти близорукую медсестру, мяукающая Нэкоме подсовывает маленькой девочке коляску со своим мерзким детёнышем, и всё без исключения ёкаи упорото хихикают. Вырвиглазные цвета мерцают, в красных ведьминых коконах качаются украденные младенцы, две подружки перебегают из новеллы в новеллу, пытаясь связать фильм, но он трещит по швам, как сам монструозный отель. Надежда остаётся лишь на оберег старика-маразматика. Кромешно глупое, но местами захватывающее зрелище.

Духовные большевики

Для тех, кто считает, будто знает о японских ужасах всё, в 2017 году мэтр жанра Хироси Такахаси (известный как сценарист «Звонка») снял фильм «Духовные большевики». Да, его сюжет полностью отражает название. «Оккультный большевизм» — концепция историка-оккультиста Такамото Такэды, трудившегося в 1970–1980-х годах. Такахаси напоминает о временах, когда красное движение в Японии в своих крайних проявлениях превращалось в секту с ритуальными смертоубийствами, и разворачивает современную «большевистскую» психодраму на семерых человек в пустой декорации под портретами Ленина и Сталина. Весь фильм — «эксперимент по обнаружению загробной жизни», в рамках которого участники делятся переживаниями, пока все друг друга не поубивают. Этот фильм ужасов не столь чарующий и жуткий, как древние японские кайданы, — но после событий XX века он уж точно не менее национален.

Остаётся только ждать, когда для японских ужасов вновь начнётся золотая эпоха. Это обязательно случится, если не наступит конец света — впрочем, и его кто-нибудь в аду переживёт.