Читаем рассказ: Аластер Рейнольдс «Травмокапсула»

Земные катастрофы и межзвездные войны, сегодняшние научные прорывы и завтрашнее высокотехнологичное мракобесие, мечта о бессмертии и встреча с мечтой, после чего остается только умереть... Вселенная Аластера Рейнольдса, кажется, вобрала в себя все популярные субжанры и темы фантастики, и исследуются они с проницательностью и хваткой практикующего ученого. Недаром его называют одним из главных научных фантастов современности, «британским Хайнлайном». В сборнике «Медленные пули» автор знаменитого «Пространства Откровения» предстает перед нами как мастер малой и средней формы — эти рассказы и повести по увлекательности нисколько не уступают прославившим его грандиозным космооперам. По мотивам произведений «За Разломом Орла» и «Голубой период Зимы» были сняты, пожалуй, две лучшие серии нашумевшего сериала «Любовь, смерть и роботы», спродюсированного Дэвидом Финчером. Большинство произведений, вошедших в эту книгу, на русском языке публикуются впервые. Предлагаем вашему вниманию один из рассказов, вошедших в сборник, который скоро выходит в издательстве «Азбука».

ТРАВМОКАПСУЛА

Сознание возвращается ко мне в отсеке: он вроде душевой кабины, положенной на бок.Я лежу навзничь на поверхности с мягкой обивкой. Вокруг, на расстоянии вытянутой руки — белоснежные стены. Они загибаются и переходят в гладкий потолок с заглублениями и люками. Из отверстий змеятся трубки и кабели. Жужжат насосы, шипит и гудит вентиляция. Прямо надо мной с потолка смотрят глаза стереоскопической камеры.Я дергаюсь: хочется поднять голову и хорошенько себя оглядеть. Защитную экипировкус меня сняли. На мне была экзоброня, а сейчас только легкий сетчатый костюм, и тот основательно изодрался. Я пытаюсь осмотреть конечности, но чьи-то руки осторожно возвращают меня в горизонтальное положение. Они торчат из отверстий у меня над грудиной, словно тянутся снаружи.Руки совершенно нормальные, человеческие, в зеленых хирургических перчатках.— Лежите спокойно, сержант Кейн, — велит женский голос. — Без паники. Все будет хорошо.— Что… — начинаю я.— Вот и отлично. Вы слышите нас и понимаете. Это обнадеживает. Вы и разговаривать способны. Это тоже обнадеживает. Но сейчас позвольте говорить мне. Похоже, меня чем-то накачали, потому что спорить не хочется.— Ладно.Из-за панели выдвигается экран. На экране женское лицо. Зеленая медицинская форма, черные волосы, убранные под шапочку. Женщина смотрит прямо на меня, лицо ее до неприятного близко, губы шевелятся.— Сержант, вы ранены.Я растягиваю губы в улыбке:— Да ну?!Случившееся вспоминается не целиком, а урывками. Разведоперация с глубоким внедрением пошла не по плану. Я и еще двое… Их имена я сейчас вспомню. Патрульные дроны над головой.Вражеские мехи слишком близко. Силы, брошенные на подкрепление, слишком рассредоточены и нам не помогут. Окно эвакуации рассекречено. План операции выглядел не так.Белая вспышка импульсной бомбы, разрывающая голову взрывная волна.— Врача! — кричит кто-то.Кто-то с голосом, очень похожим на мой.— Вам повезло. Один из наших роботов-санитаров добрался до вас вовремя. Задействовал травмокапсулу и занес вас в нее. Таким образом, вы в капсуле. Она бронированная, с автономным энергоснабжением и способна поддерживать в вас жизнь до открытияэвакуационного окна. Санитарный модуль зачистил зону и создал эффект исключенного объема вокруг вашей капсулы.Во рту пересохло. Теперь я примерно понимаю, где нахожусь, зато появляется ощущение, что с моей головой что-то не так.— Когда… — начинаю я. — Сколько ждать… эвакуации?— Вот-вот должна поступить уточненная информация. Ждать, вероятно, от шести до двенадцати часов, но это плюс-минус, в зависимости от того, что будет с театром.Сперва я думаю, что речь об операционной — называют же ее хирургическим театром? — и зло недоумеваю, почему это касается меня. Вытащите меня из этой дыры, а уж потом решайте, как найти окно для моей операции.Потом до меня доходит, что речь о другом театре.— А я протяну столько времени?— Об этом нам и нужно поговорить. Ваше состояние стабилизировалось, но опасность еще не миновала. — Женщина делает паузу. — Я доктор Аннабель В. Риот. На связь выхожу из передового хирургического пункта в Татьяне-Ольге. Мои коллеги и я будемс вами все время, пока вы в капсуле. После эвакуации курировать вас тоже будем мы. Понимаю, сержант Кейн, сейчас вы чувствуете себя как на необитаемом острове, и это вполне естественно. Но знайте — вы не один.— Зовите меня Майком, — предлагаю я.— Договорились, — кивает она. — А вы, если угодно, зовите меня Аннабель. Я здесь, Майк, всего в одном экране от вас. Вот, я даже коснуться вас могу. Вы чувствуете мои руки.Это не ее руки, и мы оба это понимаем.Под хирургическими перчатками — кости и сухожилия из металла и пластика. Это телеуправляемые руки робота, которые, в зависимости от ситуации, могут появиться в любой части капсулы. Где-то в Татьяне-Ольге сидит Аннабель в сенсорных перчатках — таких же, как мой сетчатый костюм, — обеспечивающих полное сенсорное взаимодействие с руками робота. Каждый синяк, каждую припухлость она чувствует так, словно находится в одной капсуле со мной. О лучшем медицинском уходе я и мечтать не мог.Но Аннабель не рядом со мной, что бы она ни внушала мне.— Вы сказали, что мое состояние стабилизировалось. Не объясните, каков расклад?— Ничего непоправимого. Правая нога пострадала сильно, и мне, увы, пришлось сделать ампутацию. Но ее несложно нарастить заново. Меня больше беспокоит не нога, а кровоизлияние в мозг. Им стоит заняться в ближайшее время.Значит, хирургические системы капсулы уже занимались мной. Пока я был без сознания, мне ампутировали раненую ногу, зашили культю, удалили обрубок через окно сброса. Я знаю, как работают травмокапсулы, — нарастить новую ногу для них и впрямь реально.Но операция на головном мозге…— Вы хотите вскрыть мне череп прямо в этой штуке?— Мы проведем вмешательство с минимальной инвазией, Майк. Риск, разумеется, присутствует. Только мешкать и бездействовать — еще рискованнее. Если не принять меры сейчас, вы можете погибнуть.— Я был в отключке, а вы привели меня в сознание. Вот спрашивается, какого черта?— Хотелось все обговорить. Отдайте распоряжение, и я приступлю к операции. Если предпочитаете рискнуть и дождаться открытия окна, я c пониманием отнесусь к вашему решению.Интонация и выражение лица Аннабель предельно ясно говорят о том, как она оценивает мои шансы выжить при отказе от операции. Ненамного выше, чем если бы я до сих пор истекал кровью на поле боя. Но я не могу согласиться, не зная, есть ли у меня возможность спастись.— Покажите мне, что за пределами капсулы.— Это не поможет, Майк.— Все равно покажите. Я был и остаюсь солдатом. Хочу знать, что творится снаружи.Аннабель поджимает губы.— Ну, если вы настаиваете…В глазах у меня по-прежнему военные линзы, но я осознаю это, лишь когда вместо потолка капсулы вижу данные с внешней камеры.Ничего хорошего снаружи меня не ждет, сомнений нет.Я не спеша рассматриваю разбитую, зараженную местность — панорамирую, насколько позволяет камера. Я лежу плашмя или почти плашмя на плато, изрезанном воронками, окруженном развалинами не то торгового, не то офисного центра. Метрах в пятидесяти от меня — перевернутый автомобиль, возможно, даже школьный автобус. Опора ЛЭП или ориентирная вышка упала и нависает над землей скелетом гигантского ящера. Над головой — облака горчичного цвета, тяжелые от ядовитых газов. На горизонте колышется плотный химический туман.Вдали мерцают вспышки импульсных бомб. Потоки плазмы поливают облака. Мехи, гуманоиды, гиганты расхаживают по апокалиптической местности бывшего города. Я снова провожу визуальный разведпоиск, но не замечаю ни одного бойца-человека.Удивляться тут нечему. По сути, эту войну ведут роботы, а нас, живых солдат, кот наплакал. Интересно, а остальные выбрались? Может, кто-то лежит в капсуле, как я, и ждет эвакуации. Может, все погибли.Какого хрена меня вообще сюда занесло?!Ах да… Разведгруппа дальнего действия. Теперь вспоминаются имена других. Рорвик, Ломакс, я — специалисты по робототехнике, получившие задание наблюдать за мехами, нашими и вражескими, в условиях реального боя. Зачем? Нам не объяснили. Только ведьслухами земля полнится. Болтали, что некоторые наши отряды выходят из-под контроля. И вражеские тоже. Почему — никто не знал.Гипотезы, впрочем, имелись. Мы наделяем мехов самостоятельностью, чтобы им не требовалось человеческое управление. Мы набиваем их мозгами, а потом гадаем, почему они поступают не так, как им велят.Хотя сейчас это меня не касается.Похоже, я пока что в безопасности. Санитарный модуль свою работу выполнил — не только затащил мое раненое тело в капсулу, но и о самой капсуле позаботился. Меня окружает невысокая стена из рваного камня и боевого утиля, возведенная наспех и служащая ширмой. Не для того чтобы похоронить меня заживо или усложнитьэвакуацию — но чтобы заслонить от вражеских глаз, камер и оружия. Я вижу санитарный модуль. Четырехметровый робот кружит у капсулы и никого к ней не подпускает. Линзы фиксируют опознавательный знак на роботе. Блок КХ-457, безголовый мобильный гуманоид с овальным отверстием — сквозной пробоиной — в корпусе. В мускулистых руках — ружья, установки для создания противоракетных помех, специализированные устройства для военно-полевой хирургии. Ноги на титановых поршнях кажутся хилыми, а на деле они крепкие и ударопрочные, как стойка самолетного шасси. Выглядит гуманоид устрашающе, но он на моей стороне, и это главное.Что случилось со мной, что стало с Ломаксом и Рорвиком — я не помню. Я за них больше не в ответе. «Врача!» — крикнул я, чисто на автомате. Мог и не кричать. Моя экзоброня, едва зафиксировав ранение — быстрее, чем нервная система, — наверняка вызвала ближайший санитарный модуль. Защитная экипировка наверняка оказала первую помощь (ничего серьезного, только временные меры). КХ-457 наверняка извлек из переднего нижнего отсека капсулу, опустил на землю и после первичного осмотра поместил меня внутрь.При обычных обстоятельствах травмокапсула занялась бы мной, а робот вернул бы ее в отсек и рванул прочь из зоны боевых действий. Сегодня такой вариант не рассматривался: слишком велик был риск того, что робота перехватят и нейтрализуют. Я особо ценный кадр — по крайней мере, так говорят. Лучше оставить капсулу на ТВД под защитой робота, пока не высадятся эвакуаторы под плотным прикрытием с воздуха.Тем временем санитарный модуль не ослабляет бдительности: то и дело поднимает руку и палит в небо из плазмопушки. Порой из-за облаков падает дрон. Большинство мехов наши, но изредка я замечаю и вражеские. Они здесь.Ну, я увидел достаточно. Теперь ясно: лапшу на уши мне не вешают. Проводить эвакуацию сейчас и впрямь было бы самоубийственно.Следовательно, если доктор Аннабель В. Риот права насчет кровоизлияния в мозг, мне действительно нужно лечь под нож.Я смещаю ракурс обратно в капсулу. Поле боя стирается. Вместо него — снова белые стены, шипение и гул добросовестной системы жизнеобеспечения. Бестелесные руки, тянущиеся сквозь стены.Я даю Аннабель согласие. Приступайте, устраните кровоизлияние.А потом вытащите меня из этого ада. Я прихожу в сознание. Первой приходит мысль, что я в безопасности, я вернулся в Татьяну-Ольгу. Я знаю это, потому что я больше не в травмокапсуле. Нет, вообще-то, я по-прежнему в капсуле, с такими же белыми стенами, как у первой. Это не может быть первая капсула: в ней не хватило бы места.Я уверен, потому что в эту капсулу втиснули еще одно тело, еще одного раненого солдата, чего в первой капсуле не смогли бы сделать. Очевидно, пока я был в отключке, пока меня оперировали, КХ-457 провел эвакуацию. Меня поместили в капсулу побольше, пока не найдется окно у нейрохирурга, или с кем там они договорились. Скоро начнутся улыбки и приветствия: «Добро пожаловать домой! Ты выполнил задание на отлично!»Интересно, что случилось с моим соседом по капсуле?А потом я вдруг осознаю, что сквозь изоляцию капсулы и фоновый гул медицинских систем периодически слышатся «голоса» импульсных бомб и плазменных пушек. Либо линия фронта значительно приблизилась к Татьяне-Ольге, либо я еще не дома.— Майк, вы меня слышите?— Да.Аннабель сглатывает.— Новости в основном хорошие. Кровоизлияние мы остановили, чему я очень рада.— Не нравится мне это «в основном». Почему здесь еще один солдат? Почему вы переместили меня в капсулу побольше?— Вы в той же капсуле, Майк. Мы вас не перемещали. Вы в той же самой капсуле, где были, прежде чем я ввела вам общий наркоз.Лежать вдруг становится неудобно, и я пробую повернуться на бок. Получается не очень, зато, кажется, мой молчаливый сосед повернулся точно так же, как я, — словно нас склеили.— Говорю вам, здесь есть кто-то еще.— Ясно… — Аннабель на секунду удаляется, что-то шепчет коллеге, потом возвращается ко мне. — Это… вполне ожидаемо. Майк, у вас повреждена правая лобно-теменная область мозга. Частью это спровоцировано кровоизлиянием, частью — нашим вмешательством. Хочу подчеркнуть, что реально осуществимых вариантов у нас не было. Если бы не операция, этот разговор вообще не состоялся бы. Сейчас у вас галлюцинация — ощущение себя вне тела, вызванное дефицитом ингибиторных систем, обеспечивающих нормальную работу зеркальных нейронов. На самом же деле вы один в капсуле. Поверьте мне на слово.— Так же, как поверил заверениям, что операция пройдет без осложнений?— Результат нужно считать успешным. Вы по-прежнему с нами и в стабильном состоянии.Я снова пытаюсь пошевелиться, но голову словно тисками зажало. Не сказать, что больно, но приятным это ощущение точно не назовешь.— Это можно исправить или оно навсегда?— Исправить можно почти все. Кстати, можно попробовать обходные маневры, пока вы в капсуле. Во время операции я поставила нейронные зонды в стратегически важных зонах. Во-первых, они дают мне гораздо лучшее представление о происходящем по сравнению с нечетким изображением, которое передает сканер самой капсулы. Во-вторых, они позволяют провести экстренное вмешательство.Моя астральная проекция до сих пор меня пугает. Соседнее тело дышит вместе со мной, но кажется мертвым, как придаток, которому пора бы уже высохнуть и отвалиться.Нет, ослаблять внимание нельзя!— О чем это вы?— Существуют неплохие карты нейронной цепи, отвечающей за ваши внетелесные переживания. В настоящий момент сигналы не доходят куда следует, — из-за кровоизлияния. С помощью зондов, которые я поставила, мы сможем обойти это препятствие. Считайте их закороткой в вашем мозгу. Если желаете, я попробую вернуть вам нормальное ощущение своего тела.— Вопрос все тот же: зачем приводить меня в сознание, если операция не завершена?— Ответ все тот же: мне требуется ваше согласие. И еще — ваша субъективная оценка результата. Я сказала, что существуют неплохие карты нейронной цепи, но существуют и индивидуальные особенности, и стопроцентной уверенности в исходе того или иноговмешательства у нас нет.— Другими словами, вы палкой взбаламутите мне мозги и посмотрите, что выйдет?— На деле все чуть более наукообразно. Результаты вмешательства полностью обратимы, и, если есть возможность понизить уровень дистресса, небольшой риск кажется вполне приемлемым.— Нет у меня никакого дистресса.— Ваше тело утверждает обратное. Гормоны стресса на критически высоком уровне. Кожно-гальваническая реакция зашкаливает. Центр страха светится, как футбольный стадион. Но это понятно, Майк. Вы в зоне боевых действий, да еще с тяжелым ранением. Вы живы, лежите в высокотехнологичном гробу, а вокруг бушует война. В подобной ситуации любой был бы взвинчен и напуган.Аннабель права: я взвинчен и напуган, да и делить капсулу со своим астральным телом совершенно не хочется — но на миг боевой дух пересиливает все тревоги.— Еще раз покажите мне, что творится снаружи.— Майк, незачем беспокоиться о том, что от вас не зависит.— Покажите, Аннабель!Она негромко чертыхается, а я снова оказываюсь за пределами капсулы — смотрю, словно в перископ, на внешний мир через выдвижную камеру, установленную снаружи.Поворот на триста шестьдесят градусов — я оглядываюсь по сторонам. Я по-прежнему там, где меня оставил санитарный модуль, по-прежнему за импровизированным кордоном из рваного камня и боевого утиля. Но похоже, я был в отключке не час и не два. Уже стемнело, инфракрасная подсветка камеры делает мир серо-зеленым. Лишь вспышки взрывов на горизонте и стробы в облаках позволяют оценить боевую обстановку.Сколько длилась операция? Уверен, что дольше нескольких часов. Почему-то я совсем не чувствовал времени.— Аннабель, пожалуйста, ответьте честно: как долго вы меня оперировали?— Это не важно, Майк.— Для меня важно.— Хорошо. Восемь часов. Возникли осложнения, но вы выдержали. Разве не это самое важное?— Восемь часов? И вы до сих пор на посту? Вы же говорили, что эвакуация ожидается в ближайшие шесть—двенадцать часов.— Она еще вполне может произойти в этот промежуток времени. Я не бросила бы вас, Майк. Мы очень скоро вытащим вас отсюда.— Не дурачьте меня! Нам обоим известно, что никакой эвакуации не будет как минимум до рассвета.С этим не поспоришь, и Аннабель даже не пытается. Зона боевых действий опасна даже в лучшие времена, а ночью, когда земля остывает, при любом движении тебя засекут и возьмут на прицел.Я представляю, как моя капсула вспыхивает: ни дать ни взять неоновый могильник. Ясно, что сидеть здесь сложа руки нельзя.— Давайте я попробую восстановить вам нормальное ощущение тела, — предлагает Аннабель.В душе рвется какая-то струна. Хватит! Пора вспомнить, что я солдат!— Дайте мне общую панораму ТВД! Хочу понять, что творится здесь на самом деле.— Майк, вряд ли вам стоит…— Дайте мне общую панораму!Аннабель вынуждена пойти мне навстречу. Я ведь по-прежнему особо ценный кадр, даром что ранен, а мои нынешние полномочия подразумевают, что я вправе диктовать условия.Передо мной интерактивная карта зоны боевых действий в радиусе пятнадцать километров. В режиме реального времени я просматриваю панораму, скомпилированную на основе информации, которую собрали мехи, дроны, камеры и даже экипировка погибших или обездвиженных бойцов. В основном она собрана нашей стороной, но часть перехвачена у врагов. Уверен, нечто подобное есть и у них. Скомпилированные данные подаются мне на линзы.С помощью мысленных команд я могу разлагать и детализировать изображение как хочу.Я изучаю карту, понимая, что должен был сделать это раньше, а не слушать заверения Аннабель о том, что все будет тип-топ.У меня большие неприятности.В мою сторону движется вражеская автоколонна. Пока она в десяти километрах, но постепенно приближается. Врагам, может, и неизвестно, что я здесь, но гарантии нет. Медицинский модуль — стопроцентное доказательство того, что поблизости лежит раненый, а разве враг упустит шанс поймать и уничтожить ценный человеческий кадр? Я определяю численность приближающегося врага и состав автоколонны. Я сравниваю силу врага и своего единственного союзника — санитарного гуманоида. У КХ-457 есть серьезное оружие и средства противодействия, но что все это против десятка с лишним вражеских мехов и дронов? Ничто. Не стоит уповать на то, что ни один из них не заметит моего убежища.Тогда и включается реакция типа «борьба или бегство». Реакция бурная, кислотная, словно в организм впрыснули страх. Я не намерен сидеть на месте и надеяться на удачу. Нужно двигаться, причем немедленно.Разумеется, это тоже рискованно, особенно ночью, поэтому эвакуация и откладывается. Но в сравнении с шансами выжить после прихода врага побег вдруг кажется куда привлекательнее.Я смещаю ракурс обратно в капсулу.— Скажите гуманоиду, пусть поднимает меня. Пора отсюда уходить.— Майк, я не могу отдать такого приказа.— Не можете или не хотите?— Сейчас мы проводим моделирование данных, и, по статистике, ваши шансы выжить будут значительно выше, если вы останетесь на месте.— Насколько выше?— Настолько, что я убедительно прошу вас как следует обдумать свои планы.Будь преимущества столь убедительны, Аннабель выложила бы все без обиняков. Голова у меня по-прежнему словно в тисках, но если бы я мог покачать ею, то покачал бы.— Позовите гуманоида.— Майк, пожалуйста!— Позовите! Если человека отправляют в зону боевых действий, значит его здравому смыслу доверяют.Аннабель уступает. О приближении КХ-457 я знаю, даже не глядя в камеру; гремят сдвинутые валуны, потом капсула наклоняется: робот отрывает ее от земли. Меня поворачивают на девяносто градусов, и наконец голова оказывается выше ног, точнее — я напоминаю себе — ноги. Глухое «бум» звучит успокаивающе: капсула заполняет овальное отверстие в корпусе модуля. Системы стыкуются — энергетическая, регулирующая, сенсорная. Я больше не раненый в гудящем гробу: теперь я дитя в чреве робота-убийцы, и это впору считать прогрессом.— Что прикажешь? — осведомляется робот.Вспоминая диспозицию вражеских сил, я сперва велю КХ-457 отнести меня подальше на запад. Потом решаю: есть кое-что лучше пассивной поездки. Чтобы управлять роботом, шевелиться не нужно. Остатки сетчатого костюма легко угадают мои намерения,распознaют малейшее нервно-мышечное возбуждение и отреагируют соответственно.— Давай я тебя поведу!— Майк, — вмешивается Аннабель, — лишняя нагрузка вам ни к чему. Если вы настаиваете, пусть робот извлечет вас из капсулы. Но вести его вам точно не нужно. В нынешнем состоянии ваши рефлексы не сравнятся с боевыми установками робота.Если погибать здесь, то в результате собственных действий, а не как мертвый груз.— Аннабель, я знаю, что делаю. КХ-457, передайте мне все функции управления. Оставайтесь на связи до дальнейших распоряжений.Ракурс снова меняется. Головы у санитарного модуля нет, зато есть целый набор камер и датчиков, вмонтированных в плечевой сустав, с высоты которого я сейчас смотрю.Смотрю я на себя. Я чувствую себя ростом с КХ-457, а не запертым внутри отсека, в теле куда меньшего размера. Титановые руки и ноги двигаются по моей воле, словно они — часть меня. Я снова ощущаю себя целым и сильным. Призрачный двойник по-прежнему рядом, но беспокоит меня куда меньше, чем когда я томился в травмокапсуле.Нет, разумеется, я по-прежнему в капсуле. Нужно напоминать себе об этом, чтобы не потерять связь с реальностью. Мы с КХ-457 движемся на запад. Точнее, мы с КХ-457 и Аннабель: когда руки в перчатках поправляют мне повязку на ноге, или катетер в руке, или послеоперационный зажим на голове, нельзя не чувствовать, что она путешествует вместе со мной, что мое благополучие для нее на первом месте. Совершенно очевидно, что мое решение сняться с места пришлось Аннабель не по душе, но я рад, что мне есть с кем поговорить.— Аннабель, давно вы в Татьяне-Ольге? — интересуюсь я, проходя мимо задымленных руин некогда роскошного, кондиционируемого молла.Аннабель тщательно обдумывает мой вопрос.— Уже восемнадцать месяцев. Меня перевели из Елены-Жука, а до этого была Чайка-Зоя.— Чайка-Зоя, — повторяю я чуть ли не с благоговением. — Говорят, там было по-настоящему солоно.Аннабель кивает. Ее лицо визуализируется в окошке у меня перед глазами, отвлекая от изменчивого танца прозрачных слоев с данными тактического анализа, на которых отмечена каждая потенциальная угроза, каждое место потенциальной засады.— Нашу работу прекратили. — Смешок Аннабель звучит глухо, но чувствуется, что воспоминание еще свежо и болезненно. — Дело было до запуска новых капсул. Старые модули не обладали автономностью, к которой мы привыкли сейчас. В ту пору мы занимались дистанционной хирургией круглосуточно. Падали с ног от усталости и стресса, хотя находились не на ТВД. Спасли мы очень многих, но как подумаю о тех, кого спасти не удалось…— Уверен, вы сделали все от вас зависящее.— Надеюсь, что так, но всесильных людей нет. На чудеса мы не способны даже сейчас.— Что бы ни случилось со мной, вы, Аннабель, сделали максимум возможного. Спасибо, что не бросаете меня столько часов подряд.— Я не оставлю вас, Майк, чего бы мне это ни стоило.— Надеюсь, нам удастся встретиться, — говорю я, чувствуя, что сглазил себя этим и теперь не выберусь отсюда живым. — Хочу поблагодарить вас лично.— Мы наверняка встретимся, — обещает Аннабель, лучезарно улыбаясь.В этот момент я ничуть не сомневаюсь, что благополучно выберусь отсюда.Тут наблюдательная система засекает эскадрилью вражеских дронов, появившихся из-под облачной гряды. Мои датчики их не почувствовали.Я оглядываюсь по сторонам, решая, где бы спрятаться, и выбираю ангар из рифленого листа — прежде там стояли аттракционы.Я пробираюсь сквозь горы мусора, сквозь почерневший серпантин американских горок, пока не появляется уверенность, что дроны не уловят моих инфракрасных и электромагнитных сигнатур. Под титановыми ногами — сломанные механизмы и тела. Я с хрустом топчу разбитых пластиковых лошадок и толокаров-сороконожек.— Придется отсидеться здесь пару часов, пока дроны не улетят.Я опускаюсь на корточки и отключаю основные системы. Энергия, в минимальном количестве, подается лишь в капсулу и в ядро центрального процессора КХ-457.— Как вы поймете, что опасность миновала?Каркас здания нарушает работу систем связи и наблюдения.— Никак. Но если дроны прибыли для обычной разведки, опасность минует, едва они улетят.— Значит, я могу заняться восстановлением нормального ощущения тела?— Астральная проекция сейчас пугает меня куда меньше.— Тем не менее позвольте мне этим заняться. Такое нужно пресекать в зародыше, не то при выздоровлении проблема станет очень серьезной.Я мысленно поджимаю плечами:— Если вы считаете, что так лучше…— Да, я так считаю, — отзывается Аннабель. Я решаю прождать два часа, потом еще час — для пущей верности. И вот я медленно выбираюсь из парка аттракционов. Фактически я снаружи. Система наблюдения должна восстановиться вместе со связью, но этого не происходит. Покрытие до сих порчастичное. Я получаю разведданные от глаз и ушей, но лишь от тех, что поблизости, не дальше чем в нескольких километрах от меня.Возможно, проблема в моих собственных системах, но, вероятнее всего, под атаку попал критически важный узел нашей распределенной сети. Вдруг те дроны искали не меня, а слабое звено в нашей системе связи?Еще темно, и, возможно, дроны еще здесь. Остается надеяться, что они уже улетели, а колонна вооруженных мехов ушла своей дорогой. На восстановление системы наблюдения может уйти несколько дней. Так долго ждать я не в состоянии. Лучше погибнуть в пути, чем загнуться здесь, прячась от невидимого врага.— Подождем до рассвета, — говорю я Аннабель. — Тогда и при неважном освещении можно будет более-менее спокойно двигаться по открытой местности.— Как вы себя чувствуете?— По-другому.Это, конечно, не вся, но тем не менее правда. Моя астральная проекция исчезла, лишнее тело ко мне больше не липнет. Тут впору радоваться, ведь получается, что нейронная кроссировка от Аннабель возымела эффект. А я совершенно не чувствую радости.И еще что-то теперь по-другому. Дело не в расстройстве от астральной проекции. Ее больше нет, и слава богу! По-другому ощущается мое собственное тело. Теперь оно эдаким рудиментарным придатком болтается на периферии поля зрения, словно не принадлежит мне. Я не живу в нем и не имею ни малейшего желания жить. Отделаться бы от него! Прежде оно вызывало у меня апатию, а теперь — отвращение.Я сохранил достаточную беспристрастность в суждениях, чтобы понимать: это неврологическая реакция. Серьезнейшим образом нарушилось ощущение собственного тела. Ощущение себя, осознание того, что мне по-настоящему важно, словно отделилось от израненного человеческого тела и переселилось в совершенный бронированный корпус санитарного блока.В общем, хрень полная.Хрень не хрень, а возвращаться к старому не хочется. Не хочется совершенно: теперь я больше и сильнее. Я ступаю эдаким колоссом по истерзанной земле. Немощное тело меня бесит, но ничего, я потерплю. В конце концов, я от него завишу. Да, однозначно завишу.Есть одна проблема, которую нужно решить.Связь никуда не годится. Система наблюдения — мозаика из «белых пятен». Как же, черт подери, доктор Аннабель В. Риот связывается со мной из Татьяны-Ольги? Как управляет волшебными руками в зеленых хирургических перчатках?Более того, как доктор Аннабель В. Риот в принципе может со мной разговаривать? Как я могу видеть ее вечно улыбающееся, вечно бодрое лицо?— Не надо, Майк.— Что «не надо»?— Не надо делать того, что вы собрались сделать. Не проверяйте протокол обмена данными. Ни к чему хорошему это не приведет.Я даже не думал проверять протокол обмена данными, но теперь, после подсказки Аннабель, идея кажется отличной. Я захожу в историю приема-передачи данных, прокручиваю протокол на минуты, десятки минут, часы назад.15.56.31.07 — ноль валидированных пакетов15.56.14.11 — ноль валидированных пакетов15.55.09.33 — ноль валидированных пакетов…11.12.22.54 — ноль валидированных пакетовТак я выясняю, что КХ-457 не поддерживал связь ни с Татьяной-Ольгой, ни с другим командным сектором более девятнадцати часов. Все это время он работал совершенно автономно, опираясь на встроенные средства искусственного интеллекта. То же самое относится к травмокапсуле. С момента активации — еще до того, как я оказался в ней и получил медицинскую помощь, — она тоже функционировала без человеческого управления. Не было доброй докторши по ту сторону экрана. Был только… софт, достаточно быстрый, гибкий и адаптивный, чтобы изобразить присутствие заботливого человека.Доктор Аннабель В. Риот.Доктор Аннабель В-рет.Где запущен этот софт — в травмокапсуле или у меня в голове?Вопрос только в этом.Нашли меня днем. Нет, не враги, а свои, хотя, пожалуй, на этом этапе разница не принципиальна.Я отыскиваю приложение громкой связи, и мой голос кажется мне чужим — низким и глубоким.— Не приближайтесь!Двое в полной боевой экипировке, при них два меха-пехотинца.У мехов — портативные плазмопушки, нацеленные на меня.— Майк, послушай! Тебя ранили. Ты укрылся в травмокапсуле, и… что-то пошло не так.Какая-то часть сознания узнает голос — это Рорвик? Или Ломакс? Но это маленькая и слабая часть, ее легко заглушить.— А ну назад!Говорящий со мной держится спокойно и уверенно, хотя его спутник испуганно подогнул колени. Такая смелость восхищает, пусть даже я не до конца ее понимаю. Потом говоривший со мной решается на еще более рискованный поступок — сдвигает броне-маску в сторону, пока она не фиксируется на креплениях. Гермошов обрамляет женское лицо. «Знакомая…» — шепчет маленькая, слабая часть сознания, но я снова велю ей молчать.— Майк, ты должен довериться нам. Помочь тебе мы сможем, только если ты оставишь управление санитарным блоком. У тебя черепно-мозговая травма, и очень серьезная, ею нужно заняться, пока не возникли осложнения.— Я не Майк, — заявляю я. — Я санитарный модуль КХ-457.— Нет, Майк, КХ-457 — робот, который тебя лечил. У тебя расстройство схемы тела, и только. Неврологическое нарушение, вызванное повреждением лобной коры. Ты внутри робота, но ты — не его часть. Это очень, очень важно. Майк, ты понимаешь, о чем я говорю?— Я понимаю, о чем ты говоришь, — отвечаю я. — Но ты ошибаешься. Майк погиб. Я не смог его спасти.Женщина переводит дух.— Майк, слушай меня внимательно. Мы должны тебя вернуть. Ты ценный кадр, мы не можем тебя потерять, особенно в свете последних событий. Там, внутри робота… небезопасно. Нужно, чтобы ты оставил управление санитарным роботом и позволил намотсоединить травмокапсулу. Тогда мы сможем забрать тебя в Татьяну-Ольгу и привести в порядок.— Я и так в полном порядке.— Майк…Женщина хочет что-то сказать, но отказывается от своей затеи. Возможно, она решает, что переубеждать меня слишком поздно. Вместо уговоров она поворачивается к спутнику, двигает бронемаску на место и кивает в ответ на фразу, которую мне не удалосьперехватить.Плазмопушки открывают огонь. Я сильный, в крепкой броне, но с двумя пехотными единицами не справлюсь. Впрочем, они и не стремятся вывести меня из строя. Залпы летят мимо меня, бoльшая часть их энергии достается крытой парковке, покосив-шейся, с этажами, похожими на геологические слои. Лишь один залп задевает мне руку. Я регистрирую периферийную абляцию брони, потерю стрелковой функциональности предплечья, частичное отключение датчиков. Такое повреждение лишает меня возможности контратаковать, но ядро процессора они не тронули. Ну разумеется, не тронули. На меня им плевать — наивные, они по-прежнему думают о солдате, которого мне следовало спасти.Они хотят дезактивировать меня, но не сделают ничего опасного для живого трупа, которого я несу в себе. Вот, лишили меня зубов и когтей, наполовину ослепили — и теперь надеются разобрать меня, как сложную головоломку, как часовой механизм, и не повредить мой едва дышащий груз.Само собой, я этого не потерплю.— Остановитесь! — говорю я.Они останавливаются. Плазмопушки мерзко светятся розовым.Следящие за мной люди смотрят выжидающе, опасливо.— Отдай нам Майка — и мы оставим тебя в покое, обещаем!На самом деле это означает: «Отдай нам Майка — и мы с удовольствием спалим тебя дотла».— Вы можете вернуть Майка, — говорю я. — Даже целиком. Люди снова обмениваются беззвучными фразами.— Хорошо, — говорит женщина, но так, словно едва верит своей удаче. — Это хорошо.— Вот первая часть.Пока мы с ними чирикали, я времени даром не терял. Вроде раненый, вроде поддерживаю разговор — а сам работал, работал, работал…И как работал! Операцию я провел изумительно, пусть даже хвастаюсь сам перед собой. Травмокапсула способна практически на все — с ее блестящими острыми инструментами. Прелесть в том, что мне ничего не требуется знать о медицине. Я говорю капсуле, что именно нужно сделать, а остальным занимаются автономные системы. Ну а я могу разбираться в хирургии не больше, чем простой обыватель — в работе системы пищеварения. Скажи я, что Майка можно обстругать по максимуму, лишь бысохранить в неприкосновенности центральную нервную систему, — травмокапсула сделала бы именно так, а по окончании работы удалила бы лишнее через окно сброса: не в виде пепла, не в раздробленном состоянии, а целиком, через окно сброса в переднем ниж-нем обтекателе, чтобы не возникало вопросов о биологическом происхождении материала.Это важно, ведь люди-свидетели должны понимать, что я настроен серьезно. Они должны уяснить, что это не пустые угрозы.Мне Майк совершенно не дорог, зато очень дорог им, что по жуткой иронии судьбы делает его ценным и для меня.Пока Майк в моем чреве, жизнь мне гарантирована.Я отступаю, позволяя им осмотреть мой «подарок». Сперва им невдомек, чтo перед ними, лишь после небольшой паузы их охватывает ужас. Они наконец разбираются, что к чему. Вокруг, на земле, немало Майка. Не нужно быть нейрохирургом, чтобы понять: вомне осталось еще больше.— Вот как мы сейчас поступим, — начинаю я. — Вы дадите мне уйти. Как вам известно, я безоружен. Да, вам по силам меня уничтожить. Но как вы думаете: получится нейтрализовать меня и добраться до капсулы, прежде чем она отключится?— Не делай этого! — просит женщина; громкая связь доносит ее голос из-под бронемаски. — Мы договоримся. Что-нибудь придумаем.— Так мы уже договариваемся.Выбрав момент, я поворачиваюсь к ним спиной. Датчики повреждены, и я, честное слово, не представляю, чем заняты мои враги. Может, они решили, что я уже расчленил Майка. Может, плазмопушки перезаряжаются. Если так, когда настанет время, я непочувствую ничего.Шаг за шагом я отдаляюсь от них. Откуда ни возьмись, появляется некое подобие плана. Я в безопасности, пока Майк во мне. Хотя, если честно, лучше уничтожить себя, чем разгуливать с такой начинкой.Едва укрывшись от шпионских глаз и разведчиков-дронов, я извлеку останки Майка из травмокапсулы и разобью его центральную нервную систему, превращу ее в розовато-серое месиво.Майк без нее страдать не будет. Он давно свое отстрадал.И я тоже.

Тот самый случай, когда название появляется раньше сюжета. Однажды я прочел статью о том, как в США военная медицина переходит на новую ступень, используя робототехнику и технологию телеприсутствия. Ожидается создание «капсулы», куда будет помещаться для лечения, в том числе хирургического, раненый солдат, — и это прямо на поле боя. Я придумал для этой штуки название «травмокапсула», а потом дождался рождения сюжета. Получив предложение написать рассказ о какой-нибудь разновидности силовой брони для антологии, которую составлял Джон Джозеф Адам, я решил, что пора стряхнуть с залежавшегося названия пыль.