Человек и бездна. Беседа с писателем Эдуардом Веркиным

29 марта 15:00

2327

10 минут на чтение

Фотографии из архива Василия Владимирского

Эдуард Веркин — писатель многогранный и разносторонний. Лауреат премий «Заветная мечта», «Книгуру» и имени Крапивина за детскую и подростковую литературу, финалист «Большой книги» и «Ясной поляны», обладатель «Новых горизонтов», получивший награду из рук Джорджа Мартина, и автор «Острова Сахалин» — «книги года» по версии «Мира фантастики». Реалист и сказочник, автор сурового постапа и утопической прозы о «мире, в котором хочется жить», с равным азартом пишущий для детей и для взрослых.

В его библиографии двадцать романов и почти сорок повестей — и все разные. Каждый текст Эдуарда Веркина заслуживает отдельного обсуждения, но в этот раз поводом для нашей беседы стал выход научно-фантастического романа «Сорока на виселице» из условного цикла «Поток Юнга».

Каждый текст Эдуарда Веркина заслуживает отдельного обсуждения. В этот раз поводом для нашей беседы стал выход научно-фантастического романа «Сорока на виселице» из условного цикла «Поток Юнга», который можно прочитать в электронном и аудиоформатах эксклюзивно в Яндекс Книгах.

Конфигурация плача

Говорят, Лев Толстой отсылал любопытствующих, которые спрашивали: «О чём "Анна Каренина”?», перечитывать книгу полностью. И это, в общем, справедливо, спрашивать о таком у автора — дурной тон. Но поскольку именно по этому поводу ваши читатели категорически не сходятся во мнениях, я нарушу неписаные правила и с порога поинтересуюсь: что же хотел сказать автор в «Сороке на виселице»? Какая тема тут ключевая, центральная, вокруг чего всё крутится?

Книга примерно о том же, о чём «Девять дней одного года» и «Далёкая Радуга», — о попытке пробить положенные пределы и цене, которую придётся заплатить. И которую готовы заплатить. О том, что цена велика, а предел непробиваем. Или пробиваем, но уже не человеком.

Человечество вышло в дальний космос и столкнулось там с вызовом, который не по плечу. Это не рептилоиды-инсектоиды-гуманоиды и прочие ксеноморфы и мозгочерви, а кое-что посерьёзнее. Законы мироздания, превращающие небо в твердь. Но всегда найдутся безумцы, готовые поднять Землю ценой разбитого лба, они находятся и начинают искать точку опоры.

В целом автор много чего хотел сказать, но подсветка даже второстепенных линий и связок может испортить удовольствие от чтения. Лев Толстой знал, куда отсылать, можно перечитать книжку ещё пару раз.

Мир «Сороки» не без некоторых оснований сравнивают с утопическим «миром Полудня» братьев Стругацких, «миром, в котором хочется жить». Хотя, конечно, если не ограничиваться аннотацией и почитать роман внимательно, у вас там хватает жутенького, пугающего, такого, с чем жить совсем не хочется, — местами вполне свирепый макабр. А какие ещё тексты обязательно надо прочитать, чтобы лучше и точнее понять ваш новый роман? Наверное, Станислава Лема — а ещё?

В «Сороке» вполне уютный и человечный мир, в нём хочется жить. Отсутствует несправедливость, нужда, неравенство и прочие прелести выцарапывания из колыбели, это «стругацкий» мир. Но мир дружелюбен до тех пор, пока герои не решают поспорить с великим шорником. Тут жутенькое, бывает, случается. Но эта жуть происходит не из злого умысла, а из конфигурации — так и хочется сказать «конфигурации плача» — основного конфликта: человек против бездны.

Никакие дополнительные тексты читать не нужно, «Сорока» — простая и самодостаточная книга, в ней, как по мне, подсказок даже больше, чем требовалось. Разумеется, любители фантастической литературы найдут много знакомого, однако оммажи, пасхалки, танцы с бубном и весь этот постмодернизм — не декоративная, но инструментальная функция.

Как и в предыдущем вашем романе «снарк снарк», герои «Сороки на виселице» безостановочно травят байки, фантазируют и мистифицируют друг друга. Причём часто рассказывают совершенно отдельные, законченные истории. По страницам книги раскиданы десятки идей, каждая из которых могла бы лечь в основу если не романа, то приличной повести. Не жалко так разбрасываться?

Филип Киндред Дик ко мне вчера приходил, всё грозил кулаком, называл дураком. Да, искушение было. Развернуть в бодрый фантастический триллер сюжет про «остров вечных медведей-доноров» несложно. Да и другие новеллы тоже, вы правы, в «Сороке» хватит тем на дюжину романов. Но я понимал, что написать это всё на должном уровне качества попросту не смогу. Мне нравится, что «Сорока» щедрая книга, при нынешней цене на бумажные издания читатель получает с перевесом. А идей у меня ещё много.

Мнимые аналогии

Автор и интервьюер

фото из архива Василия Владимирского

Как нам, читателям, отделить в ваших книгах мистификации от реальных событий, фейки от фактов, есть ли какой-то алгоритм? Иными словами, как в вашем романе поймать на слове ненадёжного рассказчика, и возможно ли это вообще?

Это возможно, я оставил зацепки для любителей плотного чтения. Но делать так не стоит. Сам я люблю, когда автору удаётся меня одурачить. А если уж два раза за книгу… А если три… Я всегда с удовольствием обнаруживаю, что на предложенной развилке свернул не на ту тропинку и двести страниц ломился через подсадной смысл. Возвращаешься и читаешь снова, это же здорово. Я ценю в книгах, да и в литературе вообще, элемент игры. Но именно элемент.

Как соотносится «Сорока» с повестями и рассказами, которые входят в тот же условный цикл «Поток Юнга», — с теми, что печатались в антологиях «Новое Будущее», «Мир без Стругацких» и других? Это приквелы, сиквелы, просто фрагменты черновика, которые никак не вписывались в основное повествование? Что появилось раньше, а что позже: замысел романа или эти новеллы?

Сначала появился рассказ «Холодный нос». В нём ещё нет синхронной физики, но есть технология опрокидывания плеча (фант.), позволяющая совершать подпространственные прыжки в состоянии клинической смерти. Затем рассказ «Физики», в котором впервые возникли поток Юнга и попытка синхронизации. Далее «Девушка с жемчужной серёжкой», в котором отец-основатель синхронистики Сойер красит забор… в смысле, закладывает фундамент грядущих поражений и побед. В «Крыльях» читатель наблюдает последствия покраски забора. «Сорока на виселице» придумалась пятой, в ней закрывать глаза на тупик и крах синхронной физики уже невозможно, поднимается вопрос принятия ограниченности познания и поиска новой этики.

В настоящее время закончен ещё один рассказ, шестой текст из мира «потока Юнга», он пока не опубликован. Сборник напрашивается, но с правами пока чересполосица, когда они вернутся, сборник, вероятно, появится. Хотя пяти рассказов маловато — может, к тому времени придумаются ещё.

Есть фанатская теория, что все ваши произведения, все ваши литературные миры связаны. Понятно, почему она возникла: во многих книгах мелькают вроде бы узнаваемые герои, упоминаются события, о которых мы, кажется, уже читали, чудятся взаимосвязи — и в «Острове Сахалин», и в «снарке снарке», и в «Каникулах что надо», и в романе «Через сто лет», и даже в «Хрониках Страны Мечты». Существует ли на самом деле мультиверсум Эдуарда Веркина, или это случайные совпадения, мнимые аналогии из тех, что так любят синхронные физики?

«Остров Сахалин», «Через сто лет», «ЧЯП», «Страна Мечты» — отдельные произведения. «снарк снарк», «Звездолёт с перебитым крылом», «Каникулы что надо» и «Сорока на виселице» технически могут быть частями вселенной «потока Юнга». Создание мультиверсума не является задачей, возможные совпадения непреднамеренны.

Зыбучие пески реальности

«Остров Сахалин» — Книга года и Лучшая отечественная книга года по версии журнала «Мир фантастики»

Предыдущий ваш роман, «снарк снарк», вышел в финал двух главных литературных премий России, «Большой книги» и «Ясной Поляны». И вдруг, после такого успеха у истеблишмента, вы обращаетесь к научной фантастике, пусть не совсем стандартной, но определённо литературе не «премиальной». Нет ли ощущения, что вы сдаёте занятые позиции?

Больше половины лауреатов «Большой книги» и «Ясной Поляны» — фантасты, ну, разве что не научные. Так что фантастика в премиальном процессе представлена широко. И в общем-то премии предназначены для писателей, а не писатели для премий.

Но отчасти вы снова правы, роман совпадает с НФ только по первым буквам. «Сорока на виселице» не фантастика, а новый футуризм. Фантастика описывает будущее из сегодняшнего дня и в большинстве своем методом сегодняшнего, а то и вчерашнего, «Сорока» описывает двадцать четвертый век методом и техникой писателя двадцать четвертого века, и этот писатель – не фантаст. Так что — новый футуризм. Реализм будущего.

Вообще про жанровые предпочтения хотелось бы расспросить чуть подробнее. Вот вы опубликовали один из первых рассказов в журнале Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век», собрали уйму престижных наград и номинаций за литературу для детей и юношества, в том числе за подростковые ужастики, написали суровый постап «Остров Сахалин», который перевели на десяток языков, включая японский, потом — огромный «снарк снарк», прозу для взрослых почти без фантастических допущений… Как это вообще происходит, что щёлкает в голове, когда вы переходите от одного типа литературы к другому? И что к этому переключению толкает — ведь, казалось бы, не чини то, что не ломалось?

Когда устаю от зыбучих песков реальности, бегу на островок здравомыслия фантастики. Хоррором стараюсь не заниматься, получается слишком хорошо, ну его. Про щелчки в голове. Материя реальности — и настоящего реализма — крайне ненадёжна, изощрённо нелогична и вызывающе нелепа, настоящий реализм не даёт, а частенько и не предполагает ответов, события имеют разные трактовки, а о причинах порой догадаться невозможно. Мы не знаем, кто убил Кеннеди, спорим, были ли американцы на Луне, имеем сто пятьдесят версий произошедшего на перевале Дятлова. И это всё события, случившиеся по историческим меркам вчера, и случившиеся не в книге «Слизни Титана».

В фантастике, напротив, логика допустима исключительно железная, в противном случае фантастика превращается в сказочку и попросту перестаёт действовать, читатель не верит. Постоянно же пребывать в поле исключительно логики или нелогики некомфортно и утомительно, поэтому и переключаюсь с одного на другое.

По-моему, реализм и фантастика связаны гораздо сильнее, чем кажется, деление на некую «боллитру» и «фантастику» — это деление на заволжских пацанов и пацанов приволжских, чисто территориальное. Вроде принято отличаться, так повелось, где родился — там пригодился, атакующий мираш, если вспомнить рассказ Шекли. Один из моих любимых — и гениальных — эпизодов мировой литературы — это финальная сцена романа «Город и псы» Марио Варгаса Льосы. Друзья обвиняют Ягуара в доносительстве, толпа скандирует: «Стукач! Стукач!» — и Писатель, который настоящий стукач и есть, присоединяется к остальным, убеждая себя, что крыса и убийца — Ягуар. Воля толпы искажает реальность — и тут же мгновенно формирует новую, отличную от подлинной, и этой фантастической реальности подчиняются все. «Город и псы» при этом тотально реалистическая книга.

Вы в литературе больше двадцати лет. Как за это время менялся ваш герой, какие чёрточки и детали становились интереснее автору, какие отходили на задний план?

Раньше герой жалел стариков и был безжалостен к молодости, сейчас наоборот. Но в целом герой стал чуть равнодушнее, замкнутее, ему интереснее думать, а не бегать. Больше конформизма, меньше забавляют фиги в карманах.

Предсказуемая сложность

Эдуард Веркин и Джордж Мартин

фото из архива Василия Владимирского

Про литературный метод: все эти загадки без отгадок, многочисленные отступления, которые, может быть, имеют отношение к основной сюжетной линии, а может быть, и нет, заведомо ненадёжные рассказчики, открытые финалы — вы специально оставляете читателю максимально широкий простор для интерпретаций?

В «Сороке на виселице» финал не открытый, вполне традиционный, я бы сказал, классический: герои упали с моста, расшиблись, но не все. Да и простор для интерпретаций не так уж и широк. Интерпретации ограничены набором методов. Литература взаимодействует с читателем посредством содержания, посредством формы, посредством трансформации содержания в форму и наоборот. Попытка сдвинуть, скажем так, пятно контакта в сторону увеличения связи с читателем отзывается высоким порогом вхождения. Метод нового футуризма трудозатратен для писателя и, что самое неприятное, не всегда комфортен для читателя.

Но результат того стоит. Читатель получает возможность ознакомиться с литературой будущего. Уже сегодня. Книга «Грохот Ферми» будет пропускать нужных, условно «своих» читателей и отсекать случайных, первые перечитают второй и третий раз, вторые «ниасилят». Книга «Лестница Иакова» будет вызывать у читателя одышку, боль в ногах, желание передохнуть после каждой главы и облегчение к финалу. Книга «Скользя во тьме» обострит чувство одиночества и желание выбраться к свету.

Перечитал ваши старые интервью — вот в 2018 году, например, вам не особо нравилось то, что происходит в нашей фантастике. Как вы тогда говорили, фантастика «в последние десятилетия самозабвенно курочила всё то, что бережно строилось классиками с 50-х годов». Нравится ли вам то, что происходит сейчас? Родилась ли новая литература в «фантгетто»?

Я тогда был ещё молодой писатель и не вполне объективно понимал процесс. Я полагал, что развитие фантастики, как и вообще литературы, происходит по модели «строим собор», где каждый приносит посильный кирпичик и здание потихонечку растёт. Но со временем стал подозревать, что ближе к реальности модель «выгорание водорода». Топливо выгорает, звезда схлопывается — и сверхновая. Естественный процесс умирания и рождения культуры. Так что ничего необычного не происходит, идёт развитие, как ни странно. А новая литература может родиться где угодно, музы барышни ироничные, примеров тьма. Родилась ли? Подозреваю, что да.

И неизбежный заключительный вопрос: чего от вас ждать? Намекните хотя бы — фантастика ещё будет в ближайшей перспективе? Ну, в широком понимании термина «фантастика»?

Непременно. Хотелось бы добавить во вселенную «потока Юнга» несколько текстов, в мире будущего ведь проблемы не только с синхронной физикой. Есть наполовину готовый внецикловый роман «Фастлит», про образ и место литературы. И есть финальная часть «Хроник Страны Мечты», которую я обещал дописать, но пока не взялся.

Реклама. ООО «Промоэйдж», ИНН 7716851975. erid 2W5zFHJKiV6.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Василий Владимирский

Литературный критик

#Что почитать #интервью #Эдуард Веркин