Майя Полумиско «Особенная»

После ужина мама позвала меня «обсудить» мое состояние. Еще за столом я догадывалась, что она опять заведет свою шарманку. Мама по-особому дергано накладывала салат в большую темно-розовую салатницу с уродливыми желтыми цветами, а соус к котлетам едва не разлила. Картошка вообще пригорела. Папа уткнулся в планшет и хмыкал. Костя, или Кос — мой брат, — потихоньку склеивал сэндвич из котлеты, салата и жуткого количества кетчупа с горчицей, чтобы можно было смыться в свою комнату.Они говорили между собой, но я понимала, что и до меня доберутся и будут «обсуждать».Мама никак не оставит меня в покое.Кос постучался ко мне по браслету и прислал мем с мокрым котом. Нам обоим не разрешалось пользоваться коммом за едой, но мы плевать хотели на запреты. Котовья рожа выражала презрение и ненависть ко всей обитаемой Вселенной. Я фыркнула и отправила в ответ стикер со средним пальцем.Кос смотался, не дожидаясь конца ужина, с отговоркой, что надо проект делать. Кос учится на последнем курсе универа, создает проект аугментированных конечностей. Это искусственные руки, ноги, а то и вовсе жабры, как у рыбы, или ядовитые зубы, словно у змеи.  Насчет змеи, сказал он, это ты меня вдохновила, Лина. Получил тогда по шее. Вообще-то рассказывал интересно. Я тоже вот закончу школу и пойду учиться на биомеханика.И никакие «особенности» не помешают.Я не доела свою котлету и отказалась от яблочного пирога на десерт, чтобы похудеть к выпускному, надо же нормально смотреться в платье.После ужина мама взяла меня за руку.«Обсудить», так она это называла. Папа оторвался от планшета. Трехмерная голограмма космического двигателя, над которым он сейчас работал, погасла.— Тамара, прекрати мучить ребенка. Она не хуже других. Займись лучше своей диссертацией.Мама уже защитила две работы по лингвистике и писала третью. Может, именно поэтому ее так беспокоит моя «особенность». Я закатила глаза. Мама повела меня в их с папой спальню. Почему-то мама всегда «обсуждала» не у меня в комнате и не на нейтральной территории. Не в гостиной, например, где всегда работал стереовизор, а робот-пылесос ползал по полу, поднимался на тонких лапках, чтобы стереть пыль, или по-паучьи карабкался по оконным стеклам. Я смотрела на большую двуспальную кровать, аккуратно застеленную бежевым покрывалом, и думала о том, что мы с Косом появились здесь — впервые зародились как набор клеток из двух разных организмов. Современная биоинженерия предлагает различные способы зачатия и беременности, но мама старомодна, а отец всегда ее слушается.  Может, поэтому они и прожили почти тридцать лет вместе.— Я выбрала тебе нового логопеда, — с порога начала «обсуждать» мама. Я не решалась сесть на кровать. Смотрела на стены, которые сейчас показывали почти недвижимую картинку — пляж и лазурную даль океана.  — Лина, он дает отличные результаты, понимаешь? Если ты будешь соблюдать все рекомендации, не пропускать занятия, повторять упражнения дома, ты сможешь говорить.Я пожала плечами.Зачем?Они меня прекрасно понимают. Я могу прислать кота с кривой рожей или голую мультяшную задницу Косу, натыкать сообщение маме «уроки сделала, куплю хлеба и молока», чмокнуть папу в щеку, сдать учителям задания — все равно в основном в виртуале принимают.Зачем еще какие-то логопеды?Я ответила ей, что не хочу никаких занятий, и вообще, вот вживлю себе змеиные зубы или жабры и пойду морским инженером на дно Мариинской впадины или куда-нибудь на геотермальную станцию.Мама разразилась тирадой. Она меня не ругала, конечно, просто объясняла, нудила, снова объясняла. Про современное общество, про интеграцию — ну да, конечно, формально твоя особенность (опять это словечко) никому и ничему не мешает, но все не так просто, ты должна уметь полноценно общаться, у тебя ведь нет физиологических нарушений, мы проверили тебя в детстве… И так далее.В детстве, это точно. Не вылазила я от врачей, как меня только ни осматривали и ни просвечивали. Никаких патологий.Я снова пожала плечами.«Мне нужно делать уроки».Украдкой я послала Косу плачущий стикер. Он отправил мне в ответ «держись». По крайней мере, брат меня поддерживал. Иногда мне и его хочется убить, особенно за его тупые розыгрыши и выпендреж перед моими друзьями «я крутой старший брат». Но вообще-то он хороший.По крайней мере, для него никакая я не «с особенностями», а просто Лина. «Линка — морская свинка», — дразнил он меня в детстве, а я обижалась, бежала за ним и дралась, царапалась и кусалась. Сейчас мне морские свинки нравятся, они милые, а Кос перестал меня так называть, потому что бедных животных использует для своих экспериментов.Мама говорила еще долго. Кос присылал мне сочувствующие стикеры.— Ты ведь пойдешь к логопеду?Я кивнула, просто чтобы отвязаться. Пойду. И уйду, как десять или пятнадцать раз до того.Надоели. Я отвлеклась на уроки. Потом Кос позвал погонять в игры. Он недавно купил пару виртуальных шлемов, как раз подходящих для того, чтобы прокачивать всяких там эльфов 80-го уровня в онлайн-играх. У нас всего четыре года разницы, так что интересы примерно одинаковые. И еще он всегда меня понимал. Я имею в виду — меня понимал, не только «особенность».Мама вот не понимает. И папа не очень.Иногда старшие братья — это ужасно. Например, когда подкидывают тебе в кровать огромного полимерного скорпиона, который на вид как настоящий, даже шевелится.А иногда больше некому пожаловаться.Играли мы недолго, эльфы надоели обоим. Я пожаловалась: «Они опять хотят меня пихнуть к какому-то логопеду».«Мама опять за свое, а ты что думаешь?»«Я что, правда какая-то стремная уродка? Вот ты. Ты меня понимаешь же?»Я подняла на него взгляд. Кос длинный, тощий, выше меня на две головы, белобрысый. У него торчат волосы на затылке, на это Косу обычно наплевать, но когда встречается с какой-нибудь очередной своей девчонкой, то пытается их пригладить.Мне он волосы ерошит, когда пытается ответить на какой-нибудь сложный вопрос, Не «почему на небе звезды» и даже не «откуда берутся дети» — именно у него я это спросила в свое время. А вот… про нас. Про меня.Про особенность, будь она неладна.Кос сел на кровать, я примостилась рядом. Голографические плакаты с сисястыми эльфийками вперемешку с формулами органической химии и изображениями геном-шифров освещали нас обоих лилово-золотым.— Слушай, мама просто хочет, чтобы тебе было лучше. Ты моего мнения ждешь? Сходи пару раз, может, там будет логопедом симпатичный парень… хотя нет, я ему тогда морду начищу.«Скорее уж старая тетка».Он пытался свести все к шутке, потому что не знал правильного ответа на мои вопросы. Считают ли меня родители «уродкой»? Думает ли мама, что я никогда не смогу жить нормально, если не исправлюсь? И соглашается ли с ней папа в глубине души?Кос пытался мне ответить: «Нет, все в порядке», — но не верил себе, и я ему тоже не верила.Я его обняла, а потом пошла в свою комнату. Спать не очень хотелось. Можно было потупить в свои «очки», посмотреть пару серий какой-нибудь новой драмы, только не было желания.«Особенность», ага.«Уродство», почему бы не называть вещи своими именами. Отклонение. Патология.Как рога или хвост, только рога и хвосты многие сейчас себе вживляют — очередной писк моды, а я…Уж лучше хвост, честное слово.Заснуть у меня не получалось. Я почему-то злилась не на маму или папу, а на кого-то абстрактного. Может, на школу, наверняка же учителя опять пожаловались на «сложности в коммуникации». Или на телевизор, где все время твердили про единые экзамены, единые критерии. Конечно, никто не отменял всяческую «инклюзию», вот только на тебя все равно смотрят как на бесхвостую кошку в подъезде. Кто-то кинет мясные обрезки, а кто-то пнет ботинком.Я не кошечка и не бесхвостая. У меня никаких проблем с общением. Одноклассники меня понимают, когда им надо и когда мне тоже этого хочется. С учителями нет проблем, все равно все задания в виртуале выкладываются. А мой проект про глубоководных рыб занял второе место на районной олимпиаде.Никакая я не «особенная».Отстаньте.По стене плыли абстрактные фигуры, помогающие уснуть. Встроенная в спинку колонка успокаивающе гудела. Когда я была совсем маленькая, мама решила, что я ничего не слышу, и перепугалась настолько, что плакала три дня и только потом решилась отнести меня к врачу. Интересно, мама обрадовалась, что я… ну, не настолько особенная?Или решила, что все равно плохо. Неправильная. «Уродка». Мне захотелось встать и пойти в соседнюю комнату. Кос наверняка не спит, но он или доделывает свои универские проекты, или треплется в Тиндере с какой-нибудь смазливой курицей. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.Я повернулась на бок. Жалюзи на окне смыкались не полностью. Я рассматривала огни рекламы, неоновые блики и пыталась разглядеть за ними звезды. У меня ничего не получилось, конечно. Проснулась я от холода. Ледяной воздух прикасался к ногам. Еще не до конца проснувшись, я дернулась, собираясь то ли поправить одеяло, то ли закрыть дверь или окно, откуда тянуло сквозняком.И поняла, что не могу пошевелиться.Я лежала в полной темноте — никаких окон, никаких огней. Секунду спустя осознала и тишину, такую же огромную и громоздкую, как холод и чернота. В голени и запястья впивались ремни из чего-то вроде мягкой ткани. Они не врезались и не причиняли боли, но и разорвать их не получилось.Совершенно одна, я не могла даже позвать на помощь.Но сначала не испугалась, только почему-то подумала: а если захочу в туалет, что делать? Мочевой пузырь немедленно сжался, будто пониже живота положили горячий камень, от которого вся жидкость внутри закипела и стала проситься наружу.Эй, мне надо в туалет. Эй, пожалуйста.Я задышала громче. Звук дыхания немного меня успокоил. Шевелиться по-прежнему не получалось, но мучительная резь в мочевом пузыре унялась. В туалет немного хотелось, как это бывает после сна, но потерпеть было можно. Я решила подумать, где я и что со мной.Дурацкая шутка или розыгрыш. Ну конечно. Закрыли окна, двери, погасили все источники света, включая подсветку на браслете.Тогда откуда холодный воздух?В черной пустоте не было никаких ориентиров. Я все ждала, пока глаза привыкнут к темноте — должны же привыкнуть. Пока что легче не становилось. Паника из-за слепоты сжала горло и грудную клетку.Почему-то веревки успокаивали. Если связали — значит, выйти отсюда можно. Это не… не какое-нибудь дно колодца, да? На дне колодца холодно. В воде холодно.Не вода.«Выпустите меня отсюда».Я так хотела закричать.Я пыхтела, шумно дышала ртом и носом, еще получились какие-то мелкие слабые всхлипывания. То ли слюна у меня хлюпала в горле, то ли сопли. Ну да, я расплакалась. Слезы быстро остывали, добавляя холода, щекотно и противно затекали в уши.Где я?Что с моими родителями? С братом?Почему я здесь?Мы с Косом смотрели всякие ужастики и криминальные фильмы, в которых людей похищали. Иногда требовали выкуп. Иногда маньяк хотел разрезать заживо, чтобы сшить из кусков тел одно. Или отсечь несколько прядей волос и положить в медальон, похоронив жертву заживо.У меня срезали волосы?Я заскулила. Громко. Несмотря на то, что эха почти не было слышно, меня порадовал этот звук, настоящий, весомый и объемный, почти как в шоу в 3D-шлеме. Маньяк обязательно услышит.«Придет и разрежет меня на куски, а потом приготовит рагу и мясную кашу с макаронами».Меня затошнило. Желудок скрутило так сильно, что пришлось извиваться, переворачиваться на бок. Не стошнило, но вытекла горьковатая, с примесью желчи, слюна.Пожалуйста, мама, папа. Кос. Спасите меня.«Или они тоже… где-то здесь».Сквозь темноту появилась картинка: родители и брат лежат на темных камнях, у всех перерезано горло. У папы отрублена рука: наверное, он пытался защитить свою жену и детей. Мама — красивая, с широко открытыми удивленными глазами, а рана на шее напоминает дополнительный рот. Кос лежит ничком, волосы слиплись, корка уже не красная, а бурая.Я снова почти закричала, так ярко все это мне представилось, но все же осознала, что нет ничего такого, сама выдумала.Ничего подобного нет. Может, шутка или розыгрыш.Или…«Линка — морская свинка. Линка — морская…»Темнота наконец-то стала чуть менее плотной, и я разглядела потолок, довольно низкий, а на нем черную шишку. Видеокамера, наверняка инфракрасная. За мной следят.Раз следят — можно выбраться. Ждать!Я затаилась, словно грызун в клетке. Маленькая мертвая морская свинка. Тот, кто меня сюда притащил, обязательно захочет проверить, умерла ли я, правда? Он же не убил пока, наверняка следит. Вон она, камера, ни с чем ее не перепутать. Морская свинка… Кос говорил, что камеры помещают в клетках, чтобы наблюдать за экспериментальными грызунами.«Мертвая я, мертвая. Ну зайди, проверь».Я представляла себе маньяка тощим изможденным мужчиной с мятым лицом, как будто его долго жевали, а потом выплюнули, высосав все краски и соки. У него серая кожа и лысина. Желтые неровные зубы. Он слабак, на самом деле, только наслаждается сейчас своей властью, но морские свинки нужны живыми, пищащими.«Ну же, иди сюда».В фильмах героям и героиням удавалось выбраться, и я старалась думать о книжках и шоу с хорошим концом.«Иди, иди сюда».Он подчинился.Вообще-то «она». Сперва «она», а потом еще и «он», так что вместе получается «они». Два человека вошли и включили свет. После полной темноты это заставило меня изогнуться от рези в глазах. Снова потекли слезы, но я порадовалась обжигающему свету. Пусть никто не знает, что я плакала. Слезы — просто от контраста мрака и холодного белого сияния под потолком.Я смотрела на них, не мигая.  «Она» была женщиной в деловом костюме. Мужчина был одет попроще, в серый свитер с аляповатыми бежевыми полосками и джинсы с дыркой на колене. Свет падал так, что я не могла ясно разглядеть лица. Женщина казалась похожей на злую птицу, а мужчина — на ленивого старого кота, которому не слишком-то хочется охотиться на мышь, но если хозяева заставят, то он непременно прыгнет и откусит грызуну голову.Когда они заговорили со мной, я сначала не совсем поняла смысл.Что-то, связанное с братом. Кос что-то натворил? Какое-то пиратство ДНК-образцов для биоаугментов?.. Я слышала, что такое бывает, иногда в новостях рассказывают про незаконную установку бракованных имплантов. Еще всегда предупреждают: если вы это себе поставите, пеняйте на себя, никакой гарантии, расширенная медицинская страховка, и та не покроет.Или это папа что-то не то сделал со своим двигателем? Или мама?— Говори, — повторяла женщина. — Говори, что ты знаешь.Я не знала ничего, и я мотала головой, мол, оставьте. Оставьте меня в покое.Пожалуйста.Я понятия не имею, о чем вы тут. Родители нечасто делятся со мной подробностями своей работы. Кос иногда что-то рассказывает, но он просто студент, он бы не сумел ничего украсть или модифицировать, или модификации украсть, или…Мне хотелось сказать им, все объяснить.— Ты ведь хочешь, чтобы с твоей семьей было все хорошо? — говорила женщина и гладила меня по волосам.Мужчина выкрутил свет на максимум, до того, что зажмуриваться не получалось. Свет проникал сквозь веки и обжигал кожу. Я испугалась радиации и шмыгнула носом, пытаясь скрючиться лицом вниз. Меня перевернули в прежнее положение.Я скрестила ноги: мне нужно в туалет. Теперь уже по-настоящему. Еще хотелось пить.Они проигнорировали этот жест.— Просто скажи все, что знаешь. Даже если совсем немного, просто скажи.Я мотала головой.Я дернулась и открыла рот, из которого текла клейкая дорожка слюны. Я вся была грязной. От меня пахло потом, кислятиной слюны и еще чем-то неприятным — может, так пахнет страх.— Просто скажи все, что знаешь, — вторил мужчина.Я извивалась и дергала связанными руками. Должны же эти люди понять! Что я с ними могу сделать, я ведь просто старшеклассница, а не какой-нибудь супермен! Даже с развязанными руками не справлюсь со взрослым мужчиной. Да и женщина не выглядела слабачкой. Дайте мне планшет или браслет — хоть что-нибудь, с помощью чего я привыкла общаться. Пожалуйста.Они меня не понимали. Они требовали: говори, говори с нами.Я плакала и издавала какие-то жалкие кошачьи звуки, когда мужчина начал объяснять: «Твой брат тоже у нас, и ему гораздо хуже». Он включил изображение на стене. Свет чуть померк. На стереокартинке Кос сидел, опустив голову, в кресле, похожем на кресло дантиста. Пальцы у него были красные, и мне показалось, что вместо ногтей — какая-то тошнотворная липкая мякоть.Я снова закричала. Я больше не сдерживала слезы, они липли к шее и вискам.Дайте планшет. Лист бумаги — я умею писать по-старому. Дайте что угодно, и я не буду «молчать». Все равно ничего ценного не расскажу, ничего не знаю, но я не молчу, не молчу…— Говори, — женщина встряхнула меня. Свет упал так, что я разглядела лицо. Оно было странным, как будто маску человека натянуло какое-то чудовище, даже не гуманоидное.— Говори, — повторил мужчина.Он щелкнул переключателем и показал мне отца. Он был в одиночной камере, очень маленькой — размером скорее с платяной шкаф. Папа сидел, закрыв глаза руками.Щелк.Мама просто стояла на белом фоне. Я вдруг подумала, что у нее тоже глаза чужие, инопланетные, мертвые. Ее губы шевелились в такт.Говори.Говори.Мама улыбнулась своей обычной ободряющей улыбкой, такой, с которой отправляла меня в школу, и сказала:— Просто говори. Я думаю, ты уже поняла, Лина, ты же у нас умная девочка. Хотя и особенная.Мама запнулась. Белый фон чуть исказился, мне почудились брызги красного.  Я перестала дышать.— Прости меня. Я… хотела как лучше.По ее щекам текли слезы. Мелкие и почему-то непрозрачные. Красные с лопнувшими капиллярами глаза добавляли ей лет десять.— Я просто… хотела, чтобы они научили тебя…«Говори».Это повторили мучители, и я заклекотала горловым смехом. Мама все придумала, мама хотела как лучше, а теперь только я могу их спасти от сумасшедших маньяков. Нет никаких ворованных аугментаций или чего-то там еще, просто мама пыталась вылечить меня, а нарвалась на пару психов. Может, они вообще не люди. Даже пахло от этих мужчины и женщины чем-то кислым — старой и давно не чищенной птичьей клеткой, я один раз такое видела-нюхала в зоомагазине. В клетке жили волнистые попугайчики, блекло-зеленые и больные на вид. Опасность бывает разная, эта — безумие, и она хуже всего.«Мама, ты такая глупая».— Говори, — мужчина снова переключил на Коса. Под креслом натекла красная лужа.— Говори, — вторила женщина. Папа поднял голову, как будто пытаясь что-то рассмотреть на потолке.— Говори, — произнесли оба, и мама на белом фоне отвернулась, кривя рот в молчаливом крике, словно сама разучилась произносить слова.И я заговорила. Противный белый свет потускнел. Лампочка лопнула почти сразу, засыпав всех осколками. Пластик, хоть и безопасный, повредил мужчине лоб — прямо над правым глазом появилась широкая красная царапина. Двое закричали, но уже ничего не могли поделать. Я говорила и теперь уже не собиралась молчать.Вместо белого света зажглось зеленое — аварийное, наверное, — освещение где-то по периметру комнаты.  Мужчина упал на колени, пытаясь закрыть руками уши, и теперь кровь текла у него между пальцев, все лицо было в крови, темной в синеву из-за полумрака.Женщина что-то пыталась нажать или продиктовать в свой браслет, но и она пошатнулась всего пару секунд спустя. У нее в волосах тоже блестели осколки, это было красиво, как новогодняя елка и искусственный снег. Я ей улыбалась, когда она шмякнулась виском о кушетку, на которой я лежала, — глаза вытаращены, словно у глубоководной рыбы, которую рывком достали на поверхность.Я говорила.Мне не хотелось молчать.Может быть, я никогда больше не стану молчать.Они смотрели на меня, пытаясь моргать, и кровь вытекала у них из носа и ушей.  Я подумала: «Они могут умереть».Ну и ладно, после того, что они сделали… только кто меня тогда выпустит отсюда?Неважно.Вообще ничто не важно.Я говорила. Не могла замолчать.Наверху расплылось облако и быстро опустилось. Оно резко пахло больницей и зубной пастой, и я пыталась не вдыхать это. Я говорила и говорила. Мужчина скорчился в позе эмбриона, темно-красная лужа смешалась с желтым — наверное, с рвотой или пеной. Женщина колотилась в припадке.Я боролась с облаком, но оно выиграло.Я замолчала, подумав: «Мама, это ты виновата».Ненавижу тебя.Никогда не прощу. Простила, конечно. Сейчас, почти семь лет спустя, тот эпизод вспоминается скорее забавным, чем страшным. На записях видно, что никакая у Коса не кровь, а самый настоящий кетчуп, даже с кусочками вяленых помидоров, и брат едва сдерживает тупой ржач. Папа вообще играет плохо. Как я потом выяснила, его убедили официальные структуры принять участие, а вообще он считал «глупым фарсом» мамину затею. «Логопеды», мисс Танита Вайбери и ее ассистент Михаил Антонов, оказывается, давным-давно работают с…Ну, с особенными.Вот ведь срань, если задуматься. Всю жизнь воспринимала это слово как какой-то унизительный эвфемизм — вместо «уродка», «неполноценная», да хоть «немая» или «инвалид», противное жалостливое словечко, от которого тошнит больше, чем от честного «больная». А на самом деле действительно особенная.Не то чтобы уникальная. Эволюционно-превосходящие способности, как мне потом Вайбери объяснила, встречаются у каждого стотысячного — в популяции на десять миллиардов не так уж и мало. Обычно они влияют на «нормальное» развитие, словно наслаиваются; например, меня считали немой, потому что на самом деле я «сонор» — человек, который способен разрушать звуком, вызывать вибрации вплоть до землетрясений. Короче, мне не стоит трепаться по видеочатам о мальчиках и новых туфельках, ну или об исследовании геотермальных источников.Первых «особенных», когда они только появились, обнаруживали случайно: попадает, скажем, семья в автокатастрофу, и мать отталкивает десятитонную махину от своего ребенка. Потом научились моделировать стрессовые ситуации.Я все равно немного злилась еще целых несколько месяцев, но, с другой стороны, Вайбери и Антонову тоже порядком досталось, так что мы квиты.После окончания школы я выбрала профессию — работать на дне морском, как и хотела когда-то. Чем и занимаюсь сейчас, «прощупывая» дно голосом, который срабатывает лучше любой техники.Я закончила обучение всего за три года. Кос вживил мне импланты, чтобы я могла пользоваться «голосом» и выдерживать давление океанских глубин.В день моего первого погружения папа сказал, что гордится мной.А мама — что я особенная. В очередной чертов раз.Ну и ладно.Это ведь чистая правда.