Технологическая сингулярность и британские учёные

Но страшнее чёрных дыр, опасней сверхновых и докучливее путаницы с календарём разнообразные лестные предложения, которые я начинаю получать, едва сойдя с трапа ракеты. Ведь имя Ийона Тихого — первооткрывателя восьмидесяти тысяч трёх миров, неутомимого звездопроходца, почётного доктора университетов Обеих Медведиц, кавалера Млечных и Туманностных орденов — гремит во всех рукавах Млечного Пути, известно в ядре галактики и в меньшей степени в гало.Тяжкое бремя славы то и дело грозит утянуть меня с космических высот в мрачные бездны административной работы. Я почётный профессор трёх тысяч шестисот восьмидесяти трёх университетов, председатель четырёхсот тридцати пяти попечительских фондов, но никогда, никогда ещё мне не приходилось сталкиваться с тем, о чём я вам поведаю.

Институт сингулярности

— Приходилось вам слышать о технологической сингулярности, пан Тихий? — постучавшийся в мою дверь человек — низенький, кругловатый, энергичный, улыбчивый — представился доктором Вергилием. — Если кратко, проблема в том, что объём научного знания нарастает стремительно — по экспоненте, объём же информации, которую мы можем проанализировать, хоть как-то осмыслить, а уж тем более разумно использовать, в любом случае ограничен. Недалёк тот час, когда наши возможности превысят наше же воображение и человечество окончательно утратит контроль над последствиями внедрения новых технологий. А знание, объективно избыточное, в этом случае потеряет всякую ценность. В своих странствиях вы, должно быть, сталкивались с подобными катастрофами...Я не мог не согласиться с серьёзностью этой угрозы. Случалось мне видеть миры, где основным предметом исследований были попытки учёных мужей выяснить, чего они ещё не знают.— Человечество неумолимо приближается к границе, за которой уже не будет смысла приобретать знания по-старому, беспорядочно и безответственно — quantum satis, — заключил Вергилий. — И если мы желаем избежать духовного кризиса, остановки в развитии, регресса — ибо если знание обесценивается, то ценностью становится незнание, — если хотим уберечь человечество от ужасов и бед, к сингулярности следует подготовиться заранее.— Это как же? — заинтересовался я.— Вот этого-то мы пока и не знаем, пан Тихий! Институт сингулярности и создан для того, чтобы это выяснить. Путём тщательного изучения самой науки, законов и тенденций её развития, — объяснил доктор. — Фонды выделены, персонал набран, оборудование закуплено, и лишь должность директора пока остаётся вакантной.Вергилий, скромно улыбнувшись, умолк. Но я ни о чём не спрашивал, ожидая неизбежного, как глобальное возрастание энтропии, продолжения.— У нас есть специалисты, пан Тихий. Есть достойные, есть способные и есть желающие занять данный пост. И то, что вышеупомянутые множества не пересекаются — достойные не способны, способные не хотят, а согласные непригодны, — вопрос отдельный. Его-то мы решили бы. Но нам нужен общественный вес. Нам требуется Имя! Институт Ийона Тихого — а учреждение будут называть именно так — это...— Нет, — твёрдо ответил я. Доктор Вергилий, во всяком случае, был честен. Это располагало. Но... — Я уже был директором института. Мне не понравилось.— Не «были», а будете, пан Тихий, — поправил Вергилий. — Институт времени вы возглавите только через пятьсот лет. Не припомните, как тогда будут обстоять дела с технологической сингулярностью?Я не припомнил.— Значит, нам удалось решить эту проблему. Значит, вы согласились... Вернее, согласитесь сейчас, ибо в противном случае...Не человек, а змей, подумал я. Как крутит!Однако задача при некотором размышлении и в самом деле показалась мне ответственной и благородной. Слишком благородной и ответственной, чтобы уйти прямо сейчас, не разобравшись, не вникнув.— Я пока не сказал «да»...

Первый этаж

Снаружи здание Института — такое грандиозное, что внутри, из крыла в крыло, впору было пускать поезд со спальными местами, — выглядело шестиэтажным. Этот факт я подчёркиваю, ибо сопровождающий сообщил мне, что в действительности этажей девять, но верхние не видны из-за особенностей архитектурных решений.— Знание следует углублять поэтапно, не пропуская ни единого шага, — это первое, что нам удалось выяснить, — пояснил мой спутник, напористо проталкивая меня во вращающиеся стеклянные двери. — По этой причине в Институте нет лифта. Нельзя попасть на верхние этажи, миновав нижние.Как выяснилось, каждый из неминуемых этажей, включая и скрытые, был занят одним из девяти отделов Института. Нижний отдел, в который мы попали прямо из безликого вестибюля — с чахлыми пальмами, мутными зеркалами и стойкой охраны, — по каким-то причинам именовался здесь «Британским». Хотя среди сотрудников, насколько я мог судить, подданные Её Величества отнюдь не преобладали.Занимались же здесь странными, на мой взгляд, вещами. В первой показанной мне лаборатории, например, непрерывно дребезжали будильники — тут изучались последствия бессонницы у хомячков. Причём эксперимент пребывал на грани провала, ибо все три хомяка, заткнув ватой уши, мирно спали в своих клетках, а лаборант, полностью игнорируя будильники, бессовестно занимался тем же самым за столом. Извинившись передо мной — хотя его-то вины тут точно не было, — Вергилий растолкал беспечного работника, и тот, зевая, принялся будить несчастных грызунов.За следующей дверью сотрудники ставили Буратино диагноз по фотографии. Изображений деревянного человечка у них уже имелось множество, но, чтобы набрать необходимую статистику, учёные активно разыскивали новые, просматривая детскую литературу разных стран и годов выпуска. Тем не менее до окончательных выводов было ещё далеко. Большинство исследователей сходилось на том, что больной скорее мёртв, чем жив — он же деревянный, — но мёртв-то Буратино мог быть по-разному! Один из работников сейчас готовил к публикации статью, доказывающую, что носатая кукла мертва в связи с отсутствием лёгких и следующей из этого асфиксии. Другой полагал, что причиной смерти является одеревенение сердечной мышцы. Третий же резонно указывал на невозможность нервной деятельности в сплошной осине. А уж он-то знал, о чём говорит, ибо в основе его вывода лежали масштабные исследования электропроводности и химических свойств ста семидесяти сортов поделочной древесины.Я подумал было, что всё это шутки, но учёные относились к своей деятельности с предельной серьёзностью.Вполне серьёзными людьми казались и сотрудники третьей лаборатории — поначалу мне показалось, что я попал на кухню. Тут исследовался винегрет. Стремясь установить оптимальный способ приготовления блюда, группа учёных уже третий год бесстрашно ставила эксперименты на себе. Судя по несомненным признакам ожирения и густо покрывающим халаты пятнам свекольного сока, работали они напряжённо, буквально не покладая ложек. Впрочем, и здесь были свои проблемы. Заведующий лабораторией — приветствуя нас, он попытался подняться со стула и не смог, — горько жаловался на текучку кадров. Один за другим сотрудники покидали коллектив, перебегая в лаборатории баллистики тортов и намазывания бутербродов.Четвёртая группа — ох, жалею я, что к ним зашёл! — и вовсе изучала мусор. Учёные приносили его из дома и подвергали спектроскопическому анализу. Тема их исследования именовалась «Колебания содержания редкоземельных химических элементов в бытовых отходах в зависимости от направления ветра и учёной степени». Вергилий хотел провести меня дальше по этажу, но я почувствовал, что с меня довольно.Вергилий хотел провести меня дальше по этажу, но я почувствовал, что с меня довольно.— Торты? Осина? Так вот чем занимается Институт? Я покажу вам! Я приму ваше предложение лишь затем, чтобы разогнать этих бездельников, и потом сам уволюсь! Какое, скажите на милость, отношение вся эта ерунда имеет к науке?— Самое прямое, пан Тихий, — ничуть не смутился мой провожатый. — Ведь все сотрудники — дипломированные специалисты, а метод познания используется строго научный. Никакого шарлатанства, никакого гадания по гороскопу майя и прослушивания астральных бездн.— При чём здесь метод?— А при том, пан Тихий! Наука занимается как бесконечно большим, так и неизмеримо малым. Почему же она должна делать исключение для винегрета? И как узнать, что в винегрете не скрывается ключ к тайнам мироздания, если не изучить его досконально?На этот довод возразить мне было нечего.

Второй этаж

Завершив экскурсию по первому этажу, мы подошли к лестнице. И тут меня ожидало настоящее потрясение: для того чтобы попасть на второй этаж с первого, нам пришлось не подниматься, а спускаться! Вергилий лишь улыбнулся, давая понять, что так и задумано: спускаться же легче.— Лифта у нас нет, — напомнил он. — Но технологии не стоят на месте.— Не стоят, но отнюдь не благодаря вам, — буркнул я. Несмотря на исчерпывающие, казалось бы, объяснения, винегрет и осина не давали мне покоя.— А продвигать их не входит в наши задачи, — пожал плечами учёный. — Нам, исследователям самой науки, требуются лишь добровольцы для наблюдений. Набор не составляет проблемы. Сотни университетов по всему миру толпами выпускают учёных — всем нужны рабочие места. Но обеспечить каждого сотрудника орбитальным телескопом Институту не по карману. Десять тысяч учёных с хомяками и винегретом обходятся дешевле, чем один с ускорителем.Это я мог понять. Более того, в этом был несомненный смысл. Но в изучении мусора смысла я не усматривал. Даже принимая во внимание дешевизну сырья.— Вы хотите сказать, что подобные знания бесполезны. Допустим, — легко согласился мой спутник. — С другой стороны, какая практическая польза от бозона Хиггса или изучения экзопланет? Однако ж, если вы непременно желаете видеть эффект научных трудов hic et nunc, то мы пришли точно по адресу.Как мне сначала показалось, на втором этаже Института — его занимал Заказной отдел, — занимались примерно тем же, чем и на первом. В том числе винегретом и мусором, судя по запахам из лабораторий. Но атмосфера была иной — это чувствовалось сразу. Тут никто не спал и не размазывал с отвращением свёклу по тарелке. Сотрудники, уставившиеся в мониторы, колдующие над спектрометрами и даже заряжающие пневматическую катапульту пирожными, были так сосредоточены на своих задачах, что не оглядывались на входящих.Уступив дорогу несущемуся по коридору хомяку, за которым сомкнутым строем бежали лаборанты с электрическими зубными щётками в руках (по зверьку было видно, что живым он не сдастся, а по его преследователям — что наука требует жертв), мы вошли в одну из лабораторий. К своему удовлетворению и к некоторому удивлению, я увидел, что здесь исследуется апельсиновый сок — свежевыжатый, консервированный и концентрированный. Глубоко и последовательно учёные вникали в бесчисленные грани пользы этого продукта, постепенно приходя к выводу о сравнительных преимуществах свежевыжатого образца.Тем большим оказалось моё изумление, когда за соседней дверью обнаружилась лаборатория, занятая сбором и систематизацией сведений о смертельной опасности апельсинов. И эта группа исследователей явно преуспевала не меньше предыдущей!— Не может быть! — поразился я. — Не может строгий научный метод давать взаимоисключающие результаты!— Не только может, но и даёт, — вздохнул Вергилий. — Всё зависит от того, как этот метод применять. Нельзя же учесть все факторы. Чем-то всегда приходится пренебрегать...Суть сказанного я сразу уловить не смог, и заведующий лабораторией охотно пояснил, что наблюдения за добровольцами, употребляющими в пищу апельсины, ведутся уже сто лет — вернее, велись до недавнего времени, ибо в прошлом году последний из испытателей скончался после долгой и продолжительной болезни, несомненно, вызванной поеданием «оранжевой смерти». И это — факт, который мы учитываем, говорил он. Тем же фактом, что и контрольная группа добровольцев, апельсинов не евшая, за сто лет поголовно вымерла, мы пренебрегаем, как не представляющим научного интереса. Ибо добровольцы из контрольной группы умерли просто от старости, а не из-за регулярного употребления апельсинов.Поощряемый кивком Вергилия, заведующий также доложил, что кошка, вынужденная питаться одними апельсинами, прожила лишь три недели — таковы факты! Если же мы будем вводить подопытным крысам апельсиновый концентрат внутривенно...— Не надо! — я уже отступал к дверям. — Зачем?— За деньги, пан Тихий. Что поделаешь. Средства на содержание первого этажа берутся не из воздуха. Вы хотели результат, и вот он. Исследования зубных щёток и сока, очевидно, важны для общества, раз уж производители готовы их финансировать.— Но кто же оплачивает работы по «оранжевой смерти»? — это оставалось для меня загадкой.— Они же, — объяснил доктор Вергилий. — Производители сока. Только намного щедрее. Тут уж, как говорится, деньги на бочку, или мы публикуем результат! А ведь есть ещё производители газировки, готовые заплатить именно за такую публикацию.

Третий этаж

Третий отдел Института именовался «экономичным». Именно «экономичным», а не «экономическим» — это я уточнил специально.— Из соображений экономии мы сократили здесь штат до минимума. Не в ущерб объёму выполняемых исследований, разумеется.Голос Вергилия гулко разнёсся по пустым коридорам. Распахнув наугад дюжину дверей и не обнаружив за ними ни единой живой души, мы двинулись на слабый аромат апельсинового сока и винегрета. Но на этом этаже источником гастрономических запахов оказался кафетерий.— Безусловно, вы правы, пан Тихий, — рассуждал мой проводник, когда, решив по случаю подкрепить силы, мы заняли столик. — Разница между экзопланетами и хомячьей бессонницей есть. Хотя заключается она не в степени научности исследований и уж подавно не в их ценности, объективно определить каковую вообще невозможно. Просто некоторые работы прочитают десятки, в исключительных случаях тысячи человек — поверьте, для научных статей, публикуемых в специализируемых изданиях, это колоссальная цифра! Прочитают и затем будут ссылаться на полученные автором результаты или хотя бы примут их к сведению. В большинстве же случаев статья имеет шанс быть прочитанной лишь троими. Референт проверит её на отсутствие ошибок научных, корректор исправит ошибки грамматические, и ещё, может быть, редактор прочитает.Вергилий грустно покачал головой.— И то в теории. На практике же работы, публикуемые персоналом нижних этажей, не читает никто. Хотя результаты исследований, изложенные доступным языком на новостных лентах, могут привлечь внимание миллионов... И это позволяет нам добиться существенной экономии средств.Мы допили компот и вышли. Поминутно сверяясь со схемой этажа, Вергилий в конце концов вывел меня к обитаемому кабинету, где одинокий сотрудник — судя по бейджику, доктор Смит, — сосредоточенно совмещал на мониторе компьютера изображения крысы и клетки. Перевернув животное кверху лапами, учёный муж скорбно сообщил, что на шестьдесят четвёртый день эксперимента последняя из питавшихся модифицированной соей крыс испустила дух.— Это математическая модель? — попытался угадать я. И не угадал.— Нет, — ответил Вергилий, внимательно посмотрев на экран. — Это программа «Фотошоп».— То есть это обман!— Нет, — снова не согласился проводник. — Это гуманность. Вы же понимаете, что крыса всё равно бы сдохла точно в указанные заказчиком сроки. Научный метод... э... в общем, мы спасли крысе жизнь. Если уж статью даже читать никто не станет, то проверять и подавно не будут. А зачем же тогда трудиться, действительно проводя исследования? Экономичнее публиковать результат опыта сразу.— Но если кто-нибудь захочет повторить опыт...— ...то результаты, конечно же, не подтвердятся, — с непонятным удовлетворением заверил меня проводник. Подчиняясь его властному жесту, учёный за столом сменил бейджик, превратившись в доктора Джонса (оказалось, что он в одиночку заменяет две лаборатории), и открыл на экране другое окно. На картинке чудесным образом воскресшая крыса, предварительно наевшись продуктов с ГМО, одной лапой поднимала крошечную штангу.— Если кому-то не понравятся выводы, он не станет выискивать ошибки и критиковать работу доктора Смита. Это пустая трата времени, ведь претензии будут понятны лишь экспертам, а они такую ерунду не читают. Недовольный просто заплатит доктору Джонсу за не менее резонансное контрисследование...Я развернулся и вышел, кипя от возмущения. Дорогу из этого вертепа мошенников от науки я мог найти и сам.То есть, наверно, мог бы. Но не нашёл. И, очутившись в каком-то совсем уж экономном крыле этажа — тут с целью сбережения электроэнергии выкрутили все лампочки, — volens nolens вынужден был последовать за проводником, если не к истине, то хотя бы к свету.

Четвёртый этаж

— Заказчику нужен результат, причём не всякий, а строго определённый. Истина же интересует лишь настоящих учёных. Только они из любопытства могут попытаться выяснить подлинную судьбу цифровых крыс. Но станут ли настоящие учёные заниматься такой чепухой? — сомневался доктор Вергилий, спускаясь по лестнице с третьего этажа на четвёртый.— Уволить! — не желая ничего слушать, требовал я. — Гнать в шею, пинками под зад гнать и Смита, и Джонса! И... — тут мне пришла в голову мысль. — И остальных тоже гнать! Всех! Всех сократить, чтоб винегретом тут и не пахло. А подопытных нарисуйте себе в «Фотошопе» сколько потребуется.Ошеломлённый открывшимися перспективами экономии Вергилий остановился и добрую минуту, беззвучно шевеля губами, что-то прикидывал в уме.— Гениально, пан Тихий! — признал он. — Но в этом случае доктора Смита придётся оставить — он специалист. По «Фотошопу». И Джонса тоже...Я нехотя согласился.— Да и всех остальных, пан Тихий. Их тоже придётся оставить...— Нет!— Да! Посмотрите на проблему с социальной точки зрения, пан Тихий, — объяснял Вергилий. — Наука нуждается в поддержке. И наука — это не абстракция, а люди! «Фотошоп», конечно, открывает грандиозные перспективы, но если уволить персонал, то множество молодых, талантливых, получивших дорогостоящее образование и желающих посвятить жизнь получению нового знания работников окажутся на улице...Споря, мы шагали по четвёртому этажу — судя по табличке, здесь располагался отдел автоматизации. Я оглядывался по сторонам, и увиденное мне, пожалуй, нравилось. После омерзительных картин второго и третьего этажей на сотрудниках, которые увлечённо гоняли по цифровым мирам эльфов восьмидесятого уровня, уплетали винегрет, бросали торты на точность и проводили опросы в соцсетях, просто отдыхал глаз.— Наука не может существовать без общественной поддержки, — вещал между тем Вергилий. Я почти не слушал его. — А наука — это люди... Огромное количество частных и государственных фондов... Учёные нетрадиционной одарённости, ограниченно трудолюбивые, альтернативно...Тем не менее тут что-то было не так. Даже по сравнению с первым этажом. Одну за другой распахивая двери в лаборатории, я пытался понять, что именно. Внешне разница отсутствовала. Как и в «Британском» отделе, тут топили пиявок в пиве, играли с хомяком в шахматы (он выигрывал на трёх досках разом), метали дротики в мишень, пришпилив на неё фотографию Вергилия, — должно быть, чтобы потом поставить моему проводнику диагноз на основании расположения пробоин... Вручную, nota bene, метали. Вопреки названию, какой-либо особой автоматизации в отделе я не замечал... Но не в этом было дело! Не в этом!И вдруг я понял. Сотрудники четвёртого этажа просто не притворяются, будто занимаются ерундой с исследовательской целью! На этом уровне ерундой занимались для души.— А вот мы и пришли, — сказал Вергилий. — Это электронный мозг этажа, благодаря которому отдел автоматизации уверенно лидирует по количеству и качеству публикаций.Электронный гений имел облик персонального компьютера, причём не из новых. Рядом, воняя нагретой пластмассой, кряхтел принтер. Наудачу взяв из лотка один из отпечатанных листов, я узнал, что модель эвристики состоит из четырёх независимых компонентов: имитируемый отжиг, активные схемы, гибкие модальности и исследование углублённого обучения. Я схватился за другой, за третий лист, но повсюду какой-нибудь ротор поля градуировал себя вдоль спина, и не было мне спасения.— Это же бессмысленный набор слов!— Но каких слов! — заметил проводник.— Но бессмысленный!— А зачем смысл, если статью никто не прочтёт? Фонды выделяют средства, мы должны публиковать результаты, — оправдывался он. — А сотрудники нетрадиционной одарённости, альтернативно... Пан Тихий, вы же видели: хомяк выигрывает... Куда же вы, пан?!

Пятый этаж

— Но у нас есть другие сотрудники!Я не верил. Мне почти удалось оторваться. Однако в запале я бросился по лестнице вниз — это же естественно, когда хочешь спуститься с четвёртого этажа на первый. Вергилий мчался по пятам, поразительным образом не теряя на бегу ни дыхания, ни красноречия.— Современный научный сотрудник — просто получивший соответствующее образование специалист, владеющий методикой постановки экспериментов, а также математической обработки и оформления результатов. Учёный же — профессия творческая. Двигать науку способны лишь чудаки, которые до безумия любят лягушек и восхищаются волшебной красотой сложных формул... И таких чудаков у нас много!Он буквально припёр меня к двери, и непонятно было, как этот маленький, в сущности, человечек умудряется занимать собою всю площадку, не оставляя ни малейшей лазейки для бегства. Нехотя и с подозрением, ибо происходящее нравилось мне всё меньше, я вошёл и осмотрелся. И действительно, хомяками и винегретом на пятом этаже даже не пахло. Многочисленные обладатели вдохновенных лиц и умеренно растрёпанных шевелюр работали за компьютерами, чертили графики и спорили между собой, расхаживая из кабинета в кабинет. Грандиозные идеи рождались и рушились под тяжестью критических аргументов прямо у меня на глазах.— Это наша гордость, — выдохнул Вергилий. — Отдел научного поиска!Здесь не разменивались на мелочи! В первой лаборатории, которую мы посетили, подробно и глубоко прорабатывалась проблема пересыхания мирового океана. Я ужаснулся: неужто моря исчезают? И почему? Мне объяснили, что именно это науке и предстоит выяснить. Причины могли быть космическими, геологическими, техногенными. Пока же наука в лице присутствующих имела дело лишь с несколькими фактами (в качестве таковых выступали сделанные из космоса снимки Мёртвого и Аральского морей). Остальное предстояло определить, с высокой точностью измерив массу всей воды на планете — в океанах, реках, ледниках, почве, атмосфере, — и затем на протяжении минимум тридцати лет непрерывно мониторить этот показатель. Предварительная смета прилагалась.За следующей дверью шла борьба за спасение простейших, вымирающих вследствие накопления антибиотиков в природе. Сотрудники данной лаборатории продвинулись дальше коллег и уже продумывали как последствия катастрофы, так и способы её предотвращения. Впрочем, обосновать сам факт депопуляции бактерий исследователи не могли, ибо глобальный переучёт поголовья микроорганизмов был не только не завершён, но и не начат, и даже предварительную смету эта группа составить не удосужилась. Вергилий попенял учёным за недоработку.В третьей лаборатории — суть задач этого отдела я уже начал улавливать, — смета как раз была. Но отсутствовала проблема, и предметом ожесточённого спора был вопрос, от чего же именно планету следовало спасти. Вариантов предлагалось множество, однако всё упиралось в предусмотренную сметой сумму. По моему скромному разумению, Земля столько не стоила — в случае чего новая планета обойдётся дешевле, — и я порекомендовал исследователям задуматься о спасении всей Галактики. Они восприняли идею с истинным энтузиазмом.— Нанотехнологии — вчерашний день, пан Тихий, — с воодушевлением вещал молодой человек, возглавляющий четвертую группу учёных. Трудно было поверить, что он уже не студент, а доктор. — «Нано», избирательность на молекулярном уров- не, — это отстой! Будущее за пикотехнологиями! За пикомашинами, собранными из отдельных запрограммированных атомов. Атом не способен испортиться и не потребляет энергию.Как можно программировать атомы, заведующий, правда, не знал. Это науке лишь предстояло выяснить.— Вы действительно надеетесь, что ему столько дадут? — поинтересовался я у проводника, бегло ознакомившись с очередной сметой.— Ему? Нет. Но вам — да. Всё-таки Тихий — это имя, это репутация!Sapienti sat. Причины, по которым мне было предложено возглавить учреждение, наконец-то стали предельно ясны. Приносить своё честное имя в жертву алчности мошенников?— Только через мой труп!— Что вы, что вы, пан Тихий! — оскорбился доктор Вергилий. — Я уверен, что до этого не дойдёт!

Шестой этаж

Я не хотел идти дальше. Не видел смысла. Но Вергилий, вцепившись в рукав моего пиджака, настойчиво увлекал меня вниз. Освободиться от его хватки было возможно лишь грубостью, но к тому времени мой гнев уже поутих.— Вы должны понять! — твердил проводник. — Вы непременно поймёте, что другого способа просто нет. Dira necessitas! Мы зависим от общественного мнения и должны работать с общественностью. Простой же человек с улицы — beata stultica! — относится к технологиям пусть и несколько настороженно, но в целом позитивно. На решение проблемы сингулярности он не даст ни гроша! Лишь пугая и мороча его мнимыми, выдуманными угрозами, мы можем получить необходимые ассигнования. Мы просто изыскиваем средства для настоящего дела, пан Тихий! Там, дальше, на скрытых этажах, вы увидите... вы поймёте...Я только сопел, примиряясь с неизбежным, но перед дверью с надписью «Административный отдел» Вергилий и сам замер будто бы в нерешительности.— Административный. Ох, хорошо бы нам скорее его миновать.Я согласен был миновать. Был готов сразу идти вниз, чтобы быстрее закончить. Но проводник ответил, что так тоже нельзя, что зайти нужно, иначе я ничего не пойму.А я уже всё понял.На шестом этаже не было лабораторий. И что-то подсказывало мне, что выше — то есть ниже — их тоже не будет. Мы шли через анфиладу залов, в которых награждали, вручали, заседали, заслушивали и продолжительно аплодировали стоя. В одном из них я потерял Вергилия. Недаром он робел, ступая на этот уровень, недаром озирался с беспокойством. На него напали внезапно, сунув бокал шампанского в руку, ложку с икрой в рот и красочный буклет в нагрудный карман. Только и успел мой спутник в отчаянии взмахнуть свободной от бокала рукой. В следующее мгновение водоворот праздничных смокингов затянул его, и он уже не выплыл.Я ничем не мог помочь доктору Вергилию, ибо в этот же момент накинулись и на меня, захлестнув на шее ленту с медалью и пытаясь куда-то избрать. Но я резко взял самоотвод, бросив доброжелателя через бедро, рванулся, теряя пуговицы, освободился и ринулся прочь.Они гнались за мной из зала в зал, а я не мог ни отыскать выход, ни скрыться от них. Лестницы были, но вверх не вела ни одна. А внизу, на скрытых этажах — я понимал, что они есть, не могут не быть, потому что этажей должно быть именно девять, — делать мне было нечего. Совершенно нечего мне было делать в учреждении, необходимость, ответственность и благородство чьей миссии я по-прежнему безоговорочно признавал. Даже более того — я уже не сомневался в результативности прилагаемых Институтом усилий. Теперь я знал, каким именно образом человечеству удастся остановить лавинообразное накопление знаний, избегнув технологической сингулярности.С присущей только мне скромностью я покинул учреждение через вентиляционный короб.