Лингвистическая фантастика: сила слов и трудности перевода

Порой центром художественного произведения становятся язык и его носители, а также попытки этот язык постичь. Часто за основу берутся реальные лингвистические теории, которые иногда реализуются в форме вымышленных языков. Литература — как и в других подвидах НФ — становится здесь своеобразным полигоном, на котором можно воплотить те или иные теории в жизнь.

Гипотеза лингвистической относительности, она же гипотеза Сепира — Уорфа, — одна из наиболее значимых для фантастики, где используются реальные научные теории и идеи. Вероятно, дело в её художественной привлекательности: гипотеза гласит, что структура языка определяет мышление его носителей и их способ познания реальности. Соответственно, моделируя различные языки, авторы могут придумывать общества, народы и расы, очень по-разному воспринимающие окружающий мир.

В общих чертах эта идея была сформулирована ещё в XIX веке. В частности, Вильгельм фон Гумбольдт, один из пионеров лингвистики как науки, говорил:

В начале XX века к этой теории вплотную приблизилась американская школа антропологии, возглавляемая Эдвардом Сепиром и Францем Боасом. Кстати, термин «гипотеза Сепира — Уорфа» распространён по всему миру, но при этом весьма сомнителен, ведь Эдвард Сепир и другой американский лингвист, специалист по языкам индейских племён Бенджамин Уорф, никогда не работали вместе и не формулировали такую гипотезу. Окончательно эта теория была доработана только в начале 1920-х годов немецким лингвистом Лео Вайсгербером.

Если предположить, что теория верна, язык можно использовать, например, в политических целях. В романе Джорджа Оруэлла «1984» государство создало «новояз», лишённый таких концептов, как «свобода», «демократия» и им подобных, — такой язык не давал народу возможности думать о тоталитарном правительстве критически.

А в романе Айн Рэнд «Мы, живые» описано коммунистическое общество, в котором не существует индивидуализма, потому что из языка убрано понятие «я». То же самое происходит и в романе Сэмюэля Дилэни «Вавилон-17»: в рамках межгалактического конфликта язык используется в военных целях. Из него искусственно удалён концепт «я», так что его носители гораздо лучше поддаются внешнему контролю. Кроме того, язык грамматически переусложнен — чтобы говорящие на нём становились умнее.

В романе Джека Вэнса «Языки Пао» поведение и мышление жителей описанного мира полностью определяется их языками.

В результате из-за несовершенства языка планета Пао страдает от культурного застоя, и для того, чтобы изменить менталитет паонитов, принимается решение изменить их язык (точнее, ввести разные языки для разных профессиональных каст).

Впрочем, порой гипотеза лингвистической относительности рассматривается и в менее трагических условиях, без манипуляций над целыми цивилизациями. Наверное, центральное произведение всей лингвистической фантастики — небольшая повесть «История твоей жизни» Теда Чана, по которой Дэни Вильнёв снял «Прибытие». Фильм Вильнёва довольно остросюжетен, а вот повесть почти целиком состоит из описания научной работы (что не мешает ей быть невероятно захватывающей).

«История твоей жизни» посвящена попыткам землян установить контакт с пришельцами-гептаподами. Лингвист Луиза Бэнкс, от лица которой идёт повествование, занимается расшифровкой языка инопланетян и постепенно обнаруживает, что если земляне воспринимают мир как цепочку взаимосвязанных событий, то семаграммы, из которых состоит письменная речь гептаподов, отражают одновременно прошлое, настоящее и будущее, в результате чего мир для них предстаёт совокупностью всего, что было, есть и будет. Причём всё это относится только к письменной речи, говорят гептаподы совсем по-другому.

Изучая язык чужаков, Луиза Бэнкс постепенно постигает их специфический способ мышления — и невольно узнаёт своё будущее.

Гипотеза лингвистической относительности была многократно раскритикована и сейчас серьёзными учёными в расчёт особенно не принимается. Критика началась примерно в середине XX века: делающие ставку на эксперименты и математическое моделирование психологи-когнитивисты утверждали, что мышление определяется нейрофизиологией, но никак не языком.

В шестидесятых годах американский лингвист Ноам Хомский занялся связью лингвистики и психологии и создал теорию универсальной грамматики (она, кстати, восходит к трудам ещё Роджера Бэкона и Рене Декарта). Хомский утверждал существование лингвистических универсалий: правил и принципов, присущих любому человеку независимо от его родного языка и сильно ограничивающих языковую вариативность.

И эта теория была тоже «проверена» в фантастике — в романе «Внедрение» Йена Уотсона. Одна из сюжетных линий посвящена лингвистическому эксперименту: учёные наблюдают за тремя отрезанными от мира детьми, не знающими вообще никакого языка. Общение с ними происходит через компьютер, переводящий высказывания экспериментаторов на язык глубинных структур Хомского. Так лингвисты пытаются обнаружить те структуры грамматики, которые дети примут как «естественные» и универсальные.

Теория языковых универсалий часто используется в научной фантастике: строго говоря, только она и позволяет предполагать, что коммуникативные системы других разумных рас будут нам понятны хотя бы чисто теоретически.

Теорией универсальной грамматики роман Йена Уотсона «Внедрение» не ограничивается: другие его герои — индейцы, вспомнившие «изначальный» язык, а также пришельцы, пытающиеся не только выучить, но и понять человеческие языки перед установлением контакта. И все эти персонажи вторгаются в мир, меняя реальность именно с помощью языка.

Возможность изменить через язык не только чьё-то мышление, но и целую реальность тоже часто встречается в фантастике, а также фэнтези и фольклоре, но теория эта скорее не лингвистическая, а лингвофилософская. Речь идёт об идее неразрывной связи имени с предметом: зная истинное имя той или иной вещи или разумного существа, можно на них воздействовать. Тут известнее всего, пожалуй, цикл Урсулы Ле Гуин о Земноморье, мире, магия которого основана на знании истинных имён.

Реальную силу слово имеет в дилогии Сергея Лукьяненко «Холодные берега» и «Близится утро», а также в рассказе Теда Чана «72 буквы», основанном на учении каббалы. Герои этого рассказа создают живых существ и закладывают в них имя, которое наделяет творение определёнными свойствами. Можно вспомнить и рассказ Евгения Лукина «Словесники», где каждое произнесённое слово немедленно меняет реальность. И роман «Лексикон» Макса Барри, где тайная сила языка позволяет знающим его манипулировать людьми. А в романе Марины и Сергея Дяченко Vita Nostra весь мир предстаёт речью, и каждый из нас — слово этой речи.

Вымышленный язык не всегда служит для демонстрации какой-либо научной теории. Иногда он нужен для убедительности создаваемого мира или просто как самоцель.

Одна из крайностей — когда автор просто бросает что-нибудь вроде «Хогвартс на волшебном языке означает „вепрь“», на чём забывает про существование волшебного языка навсегда, но на ней мы останавливаться не будем. На другом полюсе находятся произведения Джона Р. Р. Толкина, которые тоже можно смело отнести к лингвистической фантастике (точнее, к лингвистическому фэнтези). Сначала Толкин, опираясь на естественные языки — например, квенья создан на основе финского с элементами греческого и латыни, — разработал несколько вымышленных (в этом смысле демиург Средиземья продолжил традицию, заложенную Томасом Мором: язык жителей Утопии происходит от персидского и греческого). А потом уже был придуман мир, в котором могли бы говорить на этих языках, и эпос их носителей.

Джордж Мартин пошёл по другому пути: в его мире существуют, в числе прочих, валирийский и дотракийский языки, но продумывать автор их не стал, сочинив только отдельные слова. Зато во время съёмок телесериала «Игра престолов» был проведён конкурс на разработку полноценного языка, и американскому лингвисту Дэвиду Джошуа Питерсону выпала честь придумать для нас дотракийский. В его основу легли русский, турецкий, эстонский, инуктитут (наречие канадских эскимосов) и суахили. Язык получился несложный (и даже бесписьменный), но, как и языки Толкина, обрёл собственную жизнь: на пике популярности сериала существовали даже курсы дотракийского. А популярное приложение для изучения иностранных языков Duolingo позволяет выучить в том числе и высокий валирийский.

Язык расы клингонов из «Звёздного пути» был разработан в 1980 году лингвистом Марком Окрандом. Сейчас это, наверное, самый популярный из вымышленных языков: с ним знаком Гугл-переводчик, а в Википедии есть статьи на этом языке. Лексически он связан с санскритом и некоторыми языками североамериканских индейцев, а алфавит клингонского, скорее всего, произошёл от тибетского. Ещё известен язык на’ви, созданный Полом Фроммером для фильма «Аватар», но он особенного развития не получил.

Наконец, помимо полностью вымышленных языков стоит остановиться на языках «искажённых». Деформированные естественные языки в этом случае становятся художественным приёмом. Так, Роберт Хайнлайн в «Бездне» конструирует «идеальный язык» спидток, поскольку «нормальные языки родились во времена невежества и предрассудков и генетически содержат закреплённые в структурах неверные представления о мироздании». В спидтоке каждая буква соответствует по значению целому слову, и этот язык лишён ошибок, свойственных английскому.

А Хорхе Луис Борхес заново открыл для мира (ну или придумал) Джона Уилкинса, ещё в середине XVII века составившего универсальный язык, в котором «каждое слово само себя определяет».

В романе Уильяма Голдинга «Наследники» описана встреча неандертальца и Homo sapiens. Язык романа изменяется по мере того, как автор переходит от описания общества неандертальцев к описанию человека разумного, и сам сюжет развивается благодаря изменениям языка. Постапокалиптический роман Рассела Хобана «Ридли Уокер» написан от лица человека, пережившего конец света, на «эволюционировавшем» языке, на каком могли бы говорить наши потомки. Филип Хосе Фармер, напротив, долго изучал английский в исторической перспективе, прежде чем взяться за пенталогию «Мир реки»: в этих романах язык тоже заметно меняется с течением времени.

К лингвистической фантастике можно отнести и те произведения, где рассматриваются языковые проблемы контакта с другими цивилизациями (чаще, конечно, инопланетными) или хотя бы совсем новыми народами.

Традиция эта весьма почтенна: вспомним хотя бы Лемюэля Гулливера, прилежно изучавшего языки лилипутов, великанов и гуигнгнмов. Впрочем, в XVIII веке именно так вели себя путешественники, проникшие, например, в Китай (что было не менее сложно, чем попасть к тем же лилипутам).

В 1871 году вышел роман Эдварда Бульвера-Литтона «Грядущая раса», во многом посвящённый лингвистическим проблемам, возникающим при столкновении с существами, которые говорят на неизвестном языке. Герберт Уэллс в подобной ситуации, изображённой на страницах романа «Первые люди на Луне», заставил уже селенитов учить английский, да и в «Мечах Марса» Эдгара Райса Берроуза именно инопланетянам пришлось выучить человеческий язык.

В целом, весь огромный массив произведений, описывающих проблемы Первого контакта, так или иначе относится к лингвистической фантастике. Хотя порой в этой разновидности НФ поднимаются и более интересные вопросы.

Так, в рассказе Ларри Нивена «Урок грамматики» (на русский он, увы, не переводился) возникает ситуация, в которой только притяжательные местоимения позволяют принять верное решение в войне двух межзвёздных империй. В романе Сэмюэля Дилэни «Баллада о Бете-2» описаны колонисты, которые несколько столетий летели к новому месту обитания, поколениями существуя в невесомости, и утратили идею пространственной координации — так что при контакте с землянами у них возникают определённые проблемы. Роберт Силверберг во «Времени перемен» создаёт культуру, в которой местоимение «я» вообще считается неприличным. Естественно, вступившему в контакт с такой цивилизацией землянину приходится ох как непросто.

На практике части человечества неоднократно доводилось контактировать с народами, говорящими на собственных языках, не известных никому другому, и реальная методика изучения таких языков разработана очень неплохо. Поэтому чаще в межпланетную экспедицию просто включают лингвистов, которые работают с языком марсиан так же, как их предки работали с языком бушменов. Например, именно лингвист стал главным героем рассказа Роджера Желязны «Роза для Экклезиаста».

Впрочем, в большинстве фантастических произведений о взаимоотношениях с инопланетянами проблема лингвистического контакта в расчёт не принимается. Точнее, она либо вообще игнорируется — в этом случае обычно изобретается какой-нибудь универсальный язык, на котором разговаривают все разумные существа в обитаемой вселенной (по загадочному совпадению он обычно оказывается английским, как, например, в сериале «Звёздные врата: SG-1», «Футураме» или «Конце детства» Артура Кларка), либо автор отмечает, что проблема ему известна, но решает её тем или иным невероятным способом. Например, язык запросто выучивается путём гипноза, электрошока или генетической модификации, иногда даже магически (если речь идёт о фэнтези).

Породила фантастика и ряд универсальных переводчиков, зачастую совершенно невероятных. Так, Дуглас Адамс в «Автостопом по Галактике» придумал вавилонскую рыбку, похожую на пиявку, — она питается биотоками непонятных звуков и испражняется телепатической матрицей из понятий, которые её хозяин способен осознать. У ТАРДИС, средства передвижения Доктора Кто, есть встроенные телепатические схемы, позволяющие пассажирам не только понимать все языки, но и разговаривать на них. В сериале «На краю вселенной» расшифровывать любые языки умеют особые микроорганизмы, живущие в мозгу носителя. Вспомним также «Смыслоуловитель» из «Отроков во вселенной», понимающий самые простые концепты вроде «мир» или «квадрат гипотенузы». Ну и несколько магических устройств, естественно, — вроде кулона-переводчика из «МИФической» серии Роберта Асприна. Так что Гугл-переводчику и другим автоматическим средствам работы с иностранными языками ещё есть куда развиваться.

Фантастика поднимает огромное количество лингвистических проблем, даже если авторы не концентрируются на этом специально. Проблемы создания и развития вымышленных языков (почему в конце XIX — начале XX веков, когда в реальности искусственные языки интересовали всех необычайно и даже появились эсперанто и волапюк, в фантастике их почти не существовало?), проблемы коммуникации с иными разумными расами, возможность изучения языков животных — или обучения животных человеческим языкам, влияние телепатии на развитие языка, проблемы первого контакта не только с инопланетянами (например, во множестве произведений о «попаданцах» героям так или иначе приходится учить чужой язык).