Можете вообразить, например, «Ромео и Джульетту», где Ромео расстался с жизнью ещё до конца первого действия? Или «Гамлета», где на первых ролях не заглавный принц, но покойный король в виде тени? Традиционная драматургия не допускает подобных фокусов, но постмодернизм, переворачивая стереотипы, умеет выигрывать за счёт парадоксов.
В картине Цукера главный герой мёртв почти с самого начала и всё равно остаётся на сцене. При этом бестелесный герой не статичен, ему приходится как-то приспосабливаться к новому, призрачному существованию. Если на первых порах Сэм способен лишь наблюдать и страдать, но не в силах ни на что влиять, то затем отчаяние уходит. Апатия уступает место решительности — насколько эти слова уместны по отношению к призраку.
Авторы, убив героя вначале, и дальше не облегчают его судьбы, но и не отказывают в поддержке. Препятствия должны быть преодолимы. Ближе к финалу Сэм возьмёт несколько уроков у призрака из метро (лицо Винсента Скьявелли, похожее на маску постаревшего Пьеро, нам запомнилось со времён «Полёта над гнездом кукушки»). Так Сэм научится воздействовать на материальный мир. А зритель смекнёт, наконец, что полтергейст, знакомый по многим мистическим картинам, — это дух, который научился силой воли двигать жестяную банку из-под кока-колы, а затем вошёл во вкус.