Безысходность: самые мрачные книги

Мрачная цитата

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.

Депрессивные подробностиВ «кафкианском кошмаре» не водятся вампиры, зловещие клоуны и легионы Ктулху из неведомых глубин. Лавкрафту с детства снились страшные сны. Кафке снилась страшная действительность. Его произведения — это приглашение на казнь реальности. Возможность залезть к ней в брюшко и покопаться внутри, обнаружив всю ненормальность обыденной жизни, которая прекрасно сходит с ума без участия сверхъестественных монстров. Таков сборник «Кары», состоящий из трёх рассказов: «Приговор», «Превращение» и «В поселении осуждённых».Чтение Кафки напоминает знакомство с историей душевной болезни, изложенной прохладным, деловитым, хирургически точным языком, благодаря чему создаётся ощущение отстранённости автора от описываемых событий. Но ощущение это ложное, особенно в отношении «Кар», ведь два рассказа из сборника можно считать, по сути, автобиографическими. В них отразилась жизнь писателя, отравленная фобиями, целым букетом настоящих и мнимых болезней и вечным страхом перед деспотичным отцом.

«Приговор» с убийственной во всех смыслах концовкой, обрекающей героя на смерть по воле родителя, звучит продолжением знаменитых писем Кафки к собственному отцу, которые начинались с красноречивой строки: «Ты недавно спросил меня, почему я говорю, что боюсь Тебя». «Превращение» идёт ещё дальше: насекомое, в которое превратился Грегор Замза, желает умереть, не переставая любить свою семью, которая будет лишь рада избавлению от отвратительного чудища. Так писатель выразил ощущение собственной бесполезности и стыд из-за невозможности финансово поддерживать родных.Последний рассказ, где подробно описано действие аппарата для казни осуждённых, пугает не ужасами пыток, а ощущением, что речь идёт о самой государственной Системе, которая лишает людей жизни и разума. Невольно рисуются картинки в духе «Стены» Pink Floyd. Эти три патологические истории, написанные словно бы рассудительным сумасшедшим, вызывают острую жалость не только к персонажам. Если видишь сквозь строчки чьи-то печальные, навек испуганные глаза, эффект особенно силён.

Андрей Платонов «Котлован» (1930)

Мрачная цитата

— Я опять к маме хочу! — произнесла она, не открывая глаз.
— Нету твоей матери, — не радуясь, сказал Жачев. — От жизни все умирают — остаются одни кости.

Депрессивные подробностиАнтиутопическую повесть Платонова о строительстве светлого коммунистического будущего на людских костях, раздавленных под прессом нового времени, можно назвать одной из самых страшных и тяжёлых книг, написанных на русском языке. Среди конкурентов по мрачности — разве что «Раковый корпус» Солженицына и «Колымские рассказы» Шаламова.Описанное здесь возведение социалистического рая, несмотря на гротескность, видится реалистичным, лишь слегка утрированным. Повальный сон в бараках, рытьё огромного котлована для строительства дома, куда должны вселиться пролетарии всех стран, мечты о грядущем «историческом счастье» и сплав в открытое море «кулаков-паразитов», которым непременно нужно помереть для радости трудящихся. Трудящиеся торжествуют и дружно пляшут, медведь-молотобоец без продыху куёт железо, вражеский элемент улыбается и машет, послушно отправляясь уничтожаться. Но вот котлован вырыт, занесён снегом, и вместо «общепролетарского дома» стоит одинокая могилка девочки — советской республики (по собственному признанию Платонова в фрагменте, вымаранном по цензурным соображениям).Вымарывание не помогло. При жизни Платонова эту абсурдистскую повесть, конечно, никто не публиковал. Но в 1973 году Иосиф Бродский написал послесловие к «Котловану». Восхищаясь уникальным языком Платонова, он назвал его первым в мире писателем-сюрреалистом, несмотря на Кафку, поскольку тот описывал личных тараканов и индивидуальные процессы, а сюрреализм — это всеобщий «продукт психологии тупика». Герой Платонова — целый народ, десятилетиями рывший котлован для дома, который так и не был построен, только оброс частоколом могил. До сих пор жить неуютно.

Невил Шют «На берегу» (1957)

Мрачная цитата

Человечеству суждено быть стёртым с лица земли, и мир опять станет чистым, готовым без долгой проволочки принять более разумных обитателей.

Депрессивные подробностиСовременный апокалипсис на экране и в книгах — это обычно мероприятие шумное: массовая истерия, паника, религиозное помешательство, разгром, загул, разврат. Что-то типа большой вечеринки, после которой можно не бояться похмелья.На пике противостояния двух ядерных супердержав и за пять лет до Карибского кризиса, когда планета чуть не сделала себе харакири, вышел роман «На берегу», иллюстрирующий конец света с почти документальной достоверностью. Похоже, тогда человечество собиралось вымирать значительно спокойнее, выбрав не дорогу ярости, а тихую усталую безысходность. Такая картина выглядит ещё более удручающей.

Ядерная война стирает с лица Земли всё северное полушарие. Радиация распространяется всё дальше, постепенно доползая до Австралии, где… нет, не «разворачиваются события». Учёные не строят защитный купол и не стряпают лекарство от лучевой болезни. Люди не погружаются в Ноев ковчег, ища спасение в Антарктиде, до которой заражение дойдёт в последнюю очередь. И никакой «избранный» не выходит на связь с дружественными инопланетянами или Высшим разумом, которые придут в последний момент на помощь.Никто не придёт. Ничто не поможет. Сделать ничего нельзя. Все возможности упущены, думать надо было раньше, до того, как две ядерные супердержавы решили выяснить отношения. А теперь — поздно. Осталось только сидеть на берегу, запивая в финале бесплатные таблетки коньяком — единственным, от чего вас ещё не тошнит, и заедая мороженым, если вас от него не вырвет.Конец.Не нравится? Ну так не устраивайте ядерную войну и живите дружно. Похоже, именно это пытался сказать своей безнадёгой Шют, который кропотливо расписал агонию человечества буквально по минутам. После этой книги хочется чего-нибудь оптимистичного. Например, посмотреть, как бодро гоняет по постапокалиптической австралийской пустыне «рухнувшего мира» Безумный Макс.

Дэниел Киз «Цветы для Элджернона» (1959)

Мрачная цитата

Пожалуста… ну пожалуста… пусть я не за буду как читать и писать…

Депрессивные подробностиЧарли Гордон — безобидный умственно отсталый уборщик, над которым смеются окружающие (от большого ума, ясное дело). Но наука спешит на помощь: вначале операцию по улучшению интеллекта успешно проводят над мышью, потом над Чарли, потом выясняется, что его IQ поднялся на зашкаливающий уровень супер-гения... А потом — что операция на самом деле была не очень успешной. Чарли начинает терять интеллект, его ручная мышь Элджернон умирает, его дневник снова превращается в набор детских каракулей с ошибками. И если ваше сердце в финале не разобьётся, то, возможно, вы робот, стоит провериться на тесте Тьюринга.

Вначале Киз написал рассказ с тем же названием и сюжетом, получил за него премию «Хьюго» и вырастил из него полноценный роман, завоевавший уже «Небьюлу». Сложно сказать, действительно ли нужно было превращать рассказ в книгу, но оба произведения получились настолько пронзительными, что некоторые даже упрекают автора в эксплуатации беспроигрышной темы слабоумия.Так это или нет, каждый читатель будет решать для себя сам. А пока «пожалуста если с можите положыте на могилку цветы для Элджернона. На заднем дворе».

Курт Воннегут «Бойня номер пять, или крестовый поход детей» (1969)

Мрачная цитата

Небо было сплошь закрыто чёрным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну — одни минералы. Камни раскалились. Вокруг была смерть. Такие дела.

Депрессивные подробностиПринято считать, что лучшие тексты получаются из личного авторского опыта. В литературе нечасто встречается такой впечатляющий опыт, как у Воннегута: попав в немецкий плен, он пережил печально известную бомбардировку Дрездена, пересидев её в подвале скотобойни, и вытащил затем из-под обломков тысячи трупов. В результате получился один из самых необычных и переполненных отчаянием романов XX века, посвящённый тому, что писатель называл «машиной социальной жестокости».Книга представляет собой взгляд человека на войну. Взгляд совершенно не героический, без намёка на патриотический пафос, наоборот — испуганный и растерянный. Вслед за писателем его персонаж, робкий «маленький человечек» Билли Пилигрим, недоумевает: почему всё это вообще происходит? Из-за чего люди погибают и страдают? Кто виноват?

Единственный ответ дают очень своеобразные пришельцы с планеты Тральфамадор: никаких объяснений не существует, в страданиях людей нет осмысленности или Высшего плана, просто «такова была структура момента». Билли Пилигрима швыряет в потоке времени, как цветок в проруби, инопланетяне помещают его в зоопарк себе на потеху и заставляют спариваться с похищенной кинозвездой. А ещё он неоднократно видит собственную смерть.Представьте себе подобные вещи, описанные в «телеграфно-шизофреническом стиле» Воннегута, а главное — представьте человеческое бессилие перед лицом неодолимых обстоятельств, которые сами же люди и создают, проживая в мире старого доброго ультранасилия, распространяющегося на все времена. Инопланетяне, которые видят прошлое, настоящее и будущее, выступают лишь как свидетели бойни человечества.Воннегут говорил: «Книга такая короткая, такая путаная, потому что ничего вразумительного про бойню написать нельзя. Всем положено умереть, навеки замолчать и уже никогда ничего не хотеть». Такие дела.

Урсула Ле Гуин «Слово для леса и мира одно» (1972)

Мрачная цитата

И хоть отпусков ни у кого давно не было, ребята ни одной самки в живых не оставили.

Депрессивные подробностиИзначально Урсуле Ле Гуин хотелось писать о феномене управляемых сновидений. Но вместо этого получилась повесть, посвящённая в основном насилию, проблемам экологии и тому, как настойчиво люди отвергают гармонию, эмоциональную стабильность и мирное существование. Люди, как предполагают жители планеты Атши, глубоко больны или попросту безумны. Уничтожив леса на Земле, они занимаются колонизацией других планет, то есть грабят природные ресурсы и истребляют местное население.Портрет человечества, который представлен в этой повести, получившей премию «Хьюго», выглядит отвратительно. В основном потому, что соответствует действительности. Тут вам аналогии и с войной во Вьетнаме, и с рабством в Америке, и с любыми «сильными мужчинами», пришедшими воевать в чужие земли. От описаний «развлечений» землян на Атши кровь стынет в жилах. Изнасилования, сожжения заживо, избиения для проверки порога чувствительности…

Лишь единицы пытаются понять чужую жизнь и культуру — но их голоса, разумеется, тонут в воинственных воплях. Итог? Очередное подтверждение того, что человек — самое страшное существо в мире.Никакого воодушевляющего заключения писательница не делает. И люди не начинают казаться лучше, когда сторона противника вынуждена даже перещеголять их в жестокости, защищаясь от вторжения. Как Эмиль Золя в своё время, Ле Гуин восклицает: «Я обвиняю!» И читателю остаётся не так уж много. Пойти и утопиться со стыда за принадлежность к роду людскому. Или — что, конечно, лучше — посадить дерево.

Робер Мерль «Мальвиль» (1972)

Мрачная цитата

Поступательное движение веков прервалось. И нам уже неведомо, когда, в каком веке мы живём и будет ли у нас хоть какое-то будущее.

Депрессивные подробностиИ снова атомный апокалипсис, но люди на сей раз не сидят на берегу, смиренно сложив руки. Веселее от этого, правда, не становится. В романе французского писателя, ставшем уже классикой жанра, стены старинного замка укрыли небольшую группу выживших. «Мы не сеем, не пашем, не строим, мы гордимся общественным строем» осталось в прошлом. В постъядерном настоящем не будешь сеять — нечего станет кушать, а не убережёшь водосборник от радиоактивных осадков — через полгода все вымрут.Мерль описывает быт со скрупулёзной дотошностью, и едва ли не целая глава посвящена тому, отдавать или не отдавать в соседний городок корову, которую очень сильно просят. У обитателей Мальвиля получилось то, о чем мечтали герои «Котлована», — коммунизм, к которому французы всегда неровно дышали.Ещё больше, чем коровы и посевы, интересуют писателя социальные вопросы, новое общественное устройство, попытки некоторых людей остаться людьми и быстрое одичание других групп. Несмотря на внешне почти идиллическую картинку, в романе хватает жестокости, а новые реалии с общими жёнами — ещё одна коммунистическая идея — или массовым изнасилованием женщин в соседнем городке, где воцарился тоталитаризм, преподносятся сухо, как нечто само собой разумеющееся, что шокирует сильнее иных красочных описаний. Книга рисует мягкий вариант постапокалиптической жизни, но финал развеивает более-менее радужные облачка.

Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» (2005)

Мрачная цитата

— Несчастные создания, — повторила она почти шёпотом. Потом повернулась и пошла в дом.

Депрессивные подробностиПоначалу роман выглядит невинно: трое друзей — две девочки и мальчик — учатся в закрытой школе-интернате, где поощряются занятия творчеством, играют, слушают музыку и постепенно взрослеют, порой превращаясь из друзей в любовников .Но потом становится понятно, почему здоровью детей уделяется прямо-таки нездоровое внимание: все они — клоны, которых выращивают на органы. Со временем клонов должны разобрать, как старые машины на запчасти. Главная героиня Кэти теряет близких людей и учится покорно принимать свою участь.

Роман английского писателя Исигуро был обласкан критиками, номинировался на Букеровскую премию 2005 года и на Премию Артура Кларка в 2006 году. Позиционировали его не как фантастику, а как интеллектуальный бестселлер, поскольку за всем этим клонированием в антиутопической Британии конца XX века несложно разглядеть метафору обычной человеческой жизни, пусть и более долгой, чем у несчастных «доноров».Клоны не пытаются бороться против злой судьбы, а народ традиционно безмолвствует. Более того, выясняется, что закрытая школа — ещё хороший вариант для жизни «доноров»: по всей стране расположены государственные «дома», где творится такое, что вы надолго лишитесь сна. Впрочем, даже без закадровых ужасов книга получилась скорбная и болезненно тоскливая, как дождливый день на кладбище. Даже хочется вручить героине арбалет и отправить её делать революцию. Самое печальное, что она бы всё равно не взяла и не пошла.

Чак Паланик «Колыбельная» (2002)

Мрачная цитата

Представьте чуму, которая передаётся на слух.

Депрессивные подробности«Я люблю смотреть, как умирают дети», — наверное, подумал однажды Чак Паланик и решил написать «Колыбельную». Дети в романе умирают массово. Можно даже «насладиться» описанием замороженного ребёнка, разбитого на куски. И женщины, которая умирает, разгрызая драгоценные камни и запивая их жидкостью для прочистки труб. И книгами в переплёте из человеческой кожи, и эротическими фантазиями некрофила, и огромным абзацем, и другими вещами, которыми любит эпатировать Паланик.А начинается всё с колыбельной песенки из книги «Стихи и потешки со всего мира». Достаточно произнести её слова, как человек, которого вы хотели бы убить, падает замертво. Смерть лёгкая, бескровная, мгновенная. Абсолютное оружие, которое не сработает только против глухих. Главный герой косит людей направо и налево: один его толкнул, другой обозвал, третий слишком громко включил музыку. Все в чём-то да виноваты, все чем-то да плохи: «Даже самый пассивный человек — на самом деле агрессор. Мы все убийцы. Чтобы жить, мы убиваем растения и животных — а иногда и людей». Подобных глубокомысленных рассуждений в книге едва ли ни больше, чем описаний магических ритуалов и нарядов возлюбленной главного героя.Идейная составляющая романа банальна, но всё вместе — с детскими смертями, вызывающим натурализмом и вегетарианскими страшилками об участи животных — наводит долго не проходящую тяжёлую мутную тоску.

Кормак Маккарти «Дорога» (2006)

Мрачная цитата

Всё в этом мире вырвано с корнем, зависло в безжизненно-сером воздухе, всё держится на одном дыхании, коротком и слабом. Почему моё сердце не из камня?

Депрессивные подробностиДействительно, надо иметь каменное сердце, чтобы не дрогнуть при чтении, возможно, самого душераздирающего постапокалиптического романа, который получил Пулитцеровскую премию.«Дорога» — это одновременно и путь, и тупик. На Земле случилась некая катастрофа, в лесах остались только скелеты деревьев, животные погибли, и в этом даже некого винить: неизвестно, что именно произошло, налицо лишь свинцово-серая данность вымирающего мира. Повсюду свирепствуют каннибализм, голод и болезни, кучами навалены трупы, которых некому хоронить, а яркие краски можно найти только в воспоминаниях. Безымянная женщина, не выдержав такого существования, кончает с собой, а её муж и сын держат путь куда-то к морю, где, как они надеются, будет лучше. Но отец тяжело болен, как и сам этот тусклый пепельный мир.И всё-таки, несмотря на темноту, в книге есть выход на свет — потому, что главные персонажи не теряют человечности. «Ты должен нести огонь», — призывает сына отец. «Дорога» — это и холодный густой мрак, и живое светлое тепло, оттеняющие и усиливающие друг друга. Ведь, как мы знаем, ярче всего звезды светят в темноте.

* * *Список развлекательной литературы из Мордора можно продолжать. Мрачная фантастика не исчерпывается этими десятью книгами, но одна наша десятка успешно доказывает, что этот жанр не обязательно легковесный.Снобам от Большой литературы пора раскрыть глаза: смысл подобных книг не в вымышленных мирах, а в реальных людях с их проблемами, горестями и трагическими ошибками. Причём, в отличие от реализма, фантастика может позволить себе говорить обо всём человечестве сразу. Например, пугая его тем невесёлым будущим, в которое оно иногда стремится на всех парах.Встретите сноба — напомните ему о том, как люди сидят на берегу радиоактивного моря. Весело и развлекательно, правда?