Читаем роман «В клетке» Джона Скальци: главы третья, четвёртая и пятая

 — Итак, резюмируем, — сказал Самуэль Шварц и поднял руку, чтобы отсчитывать пункты. — Мой клиент был незаконно вырублен в то время, когда он не оказывал никакого сопротивления, потом без всяких к тому оснований помещен в камеру, после чего подвергнут допросу двумя отдельными правоохранительными структурами, местной и федеральной, которые не зачитали ему его права и задавали вопросы без присутствия адвоката. Капитан? Агент Ванн, я что-нибудь пропустил? Капитан Дэвидсон неловко поерзал в кресле. Ванн, которая стояла за его спиной, просто промолчала. Она смотрела на Шварца, а точнее, на его трил, стоящий перед столом капитана. Трил был такой же марки, как и мой, «Зебринг-Уорнер», но, к моему легкому удивлению, серии «Аякс-370». Не дешевый, конечно, но далеко не первосортный — и для «Зебринг-Уорнер», и для модели «Аякс». Обычно адвокаты предпочитали топовые импортные модели. Либо Шварц не имел понятия о статусных символах, либо ему не требовалось возвещать о своем статусе окружающим. Я решил поискать его в базе данных, чтобы понять, с каким из случаев имею дело. — Ваш клиент не объявлял ни о своем праве хранить молчание, ни о желании позвать адвоката, — сказал Дэвидсон. — Да, не правда ли, странно, что разряд в пятьдесят тысяч вольт мешает человеку озвучить и то и другое? — невозмутимо заметил Шварц. — Он не сказал об этом и после того, как прибыл сюда, — напомнила Ванн. Шварц повернул голову к ней. Стилизованная голова модели «Аякс-370» чем-то напоминала оскаровскую статуэтку, были изменены лишь области вблизи рта, глаз и ушей, чтобы, во-первых, не нарушать авторские права, а во-вторых, дать возможность разговаривающим с трилом людям на чем-то сосредоточиться. Головы трилов можно было как угодно подгонять под требования заказчика, и многие молодые хадены увлекались этим. Но для взрослых клиентов с серьезной работой это считалось дурным тоном, что заставляло сделать вывод о возможном социальном статусе Шварца. — В том не было нужды, агент Ванн, — сказал Шварц. — Он связался со мной еще до того, как полицейские лишили его дара речи. Сам факт, что он позвонил адвокату, ясно указывает на то, что он знал свои права и намеревался воспользоваться ими. — Шварц посмотрел на Дэвидсона и добавил: — А тот факт, что ваши офицеры лишили моего клиента возможности подтвердить свои права, не означает того, что он бы отказался от них, даже если он и молчал здесь. — С этим пунктом можно поспорить, — заметил Дэвидсон. — Хорошо, давайте, — согласился Шварц. — Пойдем к судье прямо сейчас. Но если вы не намереваетесь идти прямо сейчас, будьте любезны отпустить моего клиента. — Вы шутите, — выдохнула Ванн. — Агент Ванн, вы не можете видеть, как я улыбаюсь в ответ на ваше замечание, — сказал Шварц. — Но поверьте мне на слово — я улыбаюсь. — Ваш клиент находился в одном номере с трупом, и на нем была обнаружена кровь жертвы, — сообщила Ванн. — Это не является признаком полной невиновности. — Как и признаком вины, — парировал Шварц. — Агент Ванн, перед вами человек, ни разу не имевший ни малейших проблем с полицией, даже за переход улицы в неположенном месте. По роду занятий он должен отдавать контроль над своим телом посторонним людям. Как результат этого, время от времени он встречается с клиентами, незнакомыми ему лично, а те в свою очередь имеют дело с другими людьми, также незнакомыми ему лично. Как, например, тот умерший джентльмен в «Уотергейте». — Вы утверждаете, что ваш клиент был интегрирован в момент убийства, — заметил я. Шварц повернулся и посмотрел на меня — наверное, в первый раз за всю беседу. Как и у него, мой трил тоже был с фиксированной головой и лицом без всякого выражения. Но адвокат, без сомнения, как и я до этого, только по отношению к нему, оценил его модель и стоимость, чтобы знать, с кем он разговаривает. А также мой значок, по-прежнему выведенный на нагрудный дисплей. — Агент Шейн, я сказал лишь то, что мой клиент был в номере «Уотергейта» по рабочей надобности, — выдержав паузу, проинформировал он. — Ну, так скажите нам, с кем он был интегрирован, а мы уж дальше сами, — предложила Ванн. — Вы же знаете, что я не могу. — Ее основная работа — ловить всякую мразь с трилами, — сообщил Дэвидсон и указал на Ванн. — А закон не запрещает отслеживать человека по информации на его триле. Я поневоле дернулся, чтобы поправить неудачное сравнение Дэвидсона, но вовремя поймал взгляд Ванн и ничего не сказал. Шварц какое-то время молчал, а потом пискнул планшет Дэвидсона, и тот взял его в руки. — Капитан, — сказал Шварц, — я только что отправил вам всю судебную практику, касающуюся статуса интеграторов, за последние десять лет. Сделал я это потому, что интеграторы встречаются довольно редко, а следовательно, вы, в отличие от агентов Ванн и Шейна, которые только что продемонстрировали нам свое вопиющее лицемерие, просто можете пребывать в полном неведении, а не пытаетесь, как это заведено в вашем департаменте, осложнить жизнь мне и моему клиенту. — Ну ладно, и что с того? — даже не глянув в планшет, спросил капитан. — Может показаться, что интеграторы выполняют ту же функцию, что и транспортеры личности, — сказал Шварц. — Они так же позволяют запертым синдромом Хаден передвигаться, работать и участвовать в жизни общества. Но это, — Шварц постучал по груди своего трила, — машина. Без человека, управляющего им, трил — всего лишь груда деталей. У нее не больше прав, чем у тостера или другой собственности. А вот интеграторы — люди. Несмотря на внешнее сходство с функциями трила, то, что делают интеграторы, — это профессия, требующая способностей и долгого обучения, как это, без сомнения, вам может подтвердить агент Ванн. Кстати, агент Ванн, вы могли бы пояснить капитану, к чему я клоню. — Он клонит к тому, что отношения «клиент — интегратор» являются частными и сугубо конфиденциальными, — сказала Ванн. — Равно как и отношения «адвокат — клиент», «врач — пациент», «исповедник — прихожанин», — добавил Шварц и указал на планшет Дэвидсона. — Я не собираюсь доказывать вам это. С этим уже разобрался суд, неоднократно и последовательно подтверждавший частный и конфиденциальный характер отношений «интегратор — клиент». — Но Верховный суд ни разу не подтверждал этого, — заметила Ванн. — И это должно было кое о чем вам сказать, а именно о том, что идея конфиденциальности отношений «интегратор — клиент» очевидна и бесспорна. Никто и не думал беспокоить Верховный суд апелляцией по такому вопросу. К слову, справьтесь о решении по делу «Винтур против Грэхэма», вынесенном апелляционным судом округа Колумбия. Оно непосредственно касается нашего случая. — В общем, вы хотите сказать, что ваш клиент никого не убивал, потому что убивал клиент вашего клиента, — сформулировал Дэвидсон. — А кто тот клиент, вы сказать не можете. — Да, он не может вам сказать, кто его клиент, — поправил Шварц. — И мы не говорим о том, что это было убийство. Этого мы не знаем. И поскольку ни вашингтонская полиция, ни ФБР пока не соизволили официально объявить моего клиента подозреваемым в убийстве, полагаю, вы тоже не станете этого делать. По крайней мере, пока. — Но вам-то известно, — заметила Ванн. — Белл сказал, что обычно записывает все. Значит, он записал и убийство. — Во-первых, если вы попытаетесь использовать сказанное моим клиентом во время этого вашего незаконного допроса против моего клиента, я очень сильно осложню вам жизнь, — пообещал Шварц. — Во-вторых, если и существует запись того, что произошло в том номере, она подпадает под право неразглашения. Мой клиент не обязан предоставлять ее вам. Если хотите, попробуйте добиться разрешения на передачу. А мы будем настаивать на том, что мой клиент занимался своей работой с момента, когда переступил порог номера отеля, до момента, пока ваши головорезы, — при этих словах он для убедительности указал пальцем на Дэвидсона, — не вырубили его электрошокером и не выволокли из номера. У вас нет ничего на моего клиента. Так что либо арестуйте его и позвольте мне развеять в прах ваши обвинения, возбудив весьма и весьма прибыльный процесс о полицейском произволе, либо выпустите его из комнаты для допросов прямо сейчас и позвольте пойти домой. Агент Ванн, капитан Дэвидсон, ваш выбор. — Как он смог воспользоваться услугами такого адвоката, как вы? — спросил я. — Простите? — снова повернувшись ко мне, сказал Шварц. — Мистер Шварц, вы — главный юрисконсульт «Акселерант ивестментс», — процитировал я из найденных данных. — Эта компания входит в список «Топ-100» журнала «Форчун». Вы наверняка чрезвычайно занятой человек. Мне кажется, вы вряд ли занимаетесь частной практикой на стороне, а если и занимаетесь, едва ли мистер Белл может позволить себе оплату ваших услуг. Мне крайне любопытно было бы узнать, как мистеру Беллу удалось заслужить честь вашего появления здесь. Шварц снова замолчал, и снова пискнул планшет Дэвидсона. Тот открыл послание, затем показал экран Ванн и мне. На планшете была яркая страничка с изображением счастливых козлят и праздничных каруселей с лошадками. — Это называется «День в парке», — пояснил Шварц. — Как вы, наверное, знаете, не все находящиеся в клетке — адвокаты и профессионалы своего дела. Часть хаденов умственно отсталые. Для них трудно или даже практически невозможно управлять транспортером личности. Они ведут весьма ограниченную жизнь. Поэтому я запустил программу, позволяющую им провести день в парке: покататься на карусели, сходить в контактный зоопарк, полакомиться сахарной ватой или еще как-нибудь раскрасить свою жизнь на пару часов. Агент Шейн, вы должны об этом знать. Ваш отец последние семь лет — один из спонсоров программы. — Мистер Шварц, мой отец не делится со мной всеми подробностями своей благотворительности. — Неужели? — удивился Шварц. — Как бы то ни было, мистер Белл жертвует своим временем ради этой программы, делает больше, чем любой другой интегратор в Вашингтоне. В благодарность я предложил себя на случай, если ему вдруг понадобится адвокат. И вот я здесь. — Какая трогательная история, — откладывая планшет, прокомментировал Дэвидсон. — Полагаю, что так, — сказал Шварц. — Тем более что сейчас я намерен счастливым образом разрешить данную проблему моего клиента. А именно — либо я покидаю эти стены вместе с ним, либо получаю возможность не работать всю жизнь за счет того, что выплатит Бюро и управление городской полиции. Выбор за вами, агент Ванн, капитан Дэвидсон. Сообщите, когда будете готовы ответить. 

— Какие мысли? — спросила Ванн за ланчем. Мы сидели в дрянном мексиканском ресторанчике недалеко от второго участка. Ванн истребляла тарелку карнитас, я на это смотрел. Впрочем, быстрый контроль статуса показал, что дома мое тело получило свою полуденную дозу питательной жидкости. А значит, я все-таки имел полноценный ланч с агентом Ванн. — О нашем деле? — уточнил я. — Разумеется, — сказала она. — Это же ваше первое дело. Я хочу знать, что вы замечаете и чего не замечаете. Или чего не замечаю я. — Прежде всего, сейчас дело должно стать целиком нашим. Шварц признал то, что Белл работал интегратором. Стандартная процедура работы с хаденами подразумевает, что расследование должно быть поручено нам. — Да, — подтвердила Ванн. — Думаете, с передачей могут быть сложности? — Не с Дэвидсоном. Я когда-то оказала ему пару услуг, и вообще мы с ним нормально ладим. Тринх наверняка будет недовольна, но мне плевать. Вам тоже советую не обращать на нее внимания. — Как скажете. — Так и скажу. Что еще? — Раз дело теперь наше, нам следует переправить труп в управление, чтобы его могли изучить наши эксперты, — предложил я. — Приказ о передаче тела уже в работе. — Хорошо бы также запросить у полиции все записи. На этот раз в хорошем разрешении, — вспомнив присланный детективом Тринх файл, добавил я. — Правильно, — сказала Ванн. — Что еще? — Установить слежку за Беллом? — Я отправила запрос. Но не рассчитываю на положительный ответ. — Мы не станем отслеживать потенциального подозреваемого в убийстве? — Возможно, вы обратили внимание на то, что в выходные намечается марш протеста. — Это проблемы полиции, — указал я. — Только в том, что касается проведения самого марша. Но присматривать за протестными лидерами и прочими особо важными персонами — целиком наша работа. Что насчет Шварца? — Он зануда? — предположил я. — Я не это имела в виду. Вы верите в историю о том, как он стал адвокатом Белла? — Почему нет? Шварц по-настоящему богат. Я проверил это, когда собирал данные о нем. С помощью «Акселеранта» наш адвокат подорожал по меньшей мере на двести-триста миллионов. А богачи совершают много репутационных сделок. — Понятия не имею, о чем вы, — сунув в рот очередную порцию карнитас, заметила Ванн. — Богатые люди выказывают свою благодарность услугами. Когда все твои знакомые имеют больше денег, чем знают способов их потратить, деньги перестают быть полезным инструментом сделки. Поэтому вместо них ты предлагаешь услуги. Соглашения. Ты — мне, я — тебе. То, что предполагает твое личное участие, а не деньги. Потому что, когда ты богат, самое ценное — твое личное время. — Это из личного опыта? — спросила Ванн. — Из опыта очень пристальных наблюдений, — ответил я. Ответ, казалось, ее удовлетворил. — Значит, по-вашему, со стороны Шварца это может быть любезным одолжением наемному работнику? — сказала она. — Я бы этому не удивился. Если только вы не предполагаете что-нибудь еще. — Именно «что-нибудь еще» я и предполагаю. Вернее, кого-нибудь. Лукаса Хаббарда. Я задумался. Хм, Лукас Хаббард. А затем меня будто шлепнуло селедкой по лбу. — О мой бог! — выдохнул я. — Ну да. Председатель совета директоров и генеральный директор «Акселеранта», богатейший хаден планеты. Он живет в Фоллс-Чёрч и почти наверняка использует интегратора для собраний совета и личных бесед. При встречах лицом к лицу необходимо это самое лицо. Живое. Только без обид. — Я и не думал обижаться, — заверил я. — А мы точно знаем, что Николас Белл его интегратор? — Можно выяснить. В Вашингтоне не так много интеграторов, и половина из них — женщины, что автоматически исключает их из списка, судя по тому, что мне известно о Хаббарде. — Я знаю людей, которые связывают интеграторов долгосрочными контрактами, — сказал я, — запрещающими их использование, кроме как в случаях общественных работ по требованию Национальных институтов здравоохранения. Если Белл на таком контракте, мы можем выяснить, с кем он заключен. — Ну да, — процедила Ванн. — Как же я ненавижу это дерьмо. — Вы же сами сказали Беллу про Абрамса—Кеттеринг, — напомнил я. — Закон прошел, и внезапно куча народу задумалась о том, откуда берутся их зарплатные чеки. Всем живущим за счет хаденов теперь придется искать новые способы заработка. Богатые хадены смогут платить за интеграторов. А интеграторам надо на что-то жить. Ванн недовольно уставилась в тарелку. — Вряд ли для вас это сюрприз, — добавил я и уже хотел спросить о ее собственном интеграторском опыте, но пискнул сигнал сообщения, прежде чем я успел это сделать. — Простите, одну минуту. Она кивнула. Я открыл в голове окно сообщения и увидел Миранду, мою дневную сиделку. На заднем фоне был я собственной персоной в своей комнате. — Привет, Миранда, что нового? — спросил я. — У меня три пункта, — сообщила она. — Первый: тот пролежень на вашем бедре опять появился. Вы уже чувствуете его? — Я сегодня работаю с трилом, поэтому переключил ощущения на него, — ответил я. — Никаких изменений со своим телом не заметил. — Хорошо, — сказала Миранда. — Я на всякий случай поставила анестезию. Нам придется немного изменить расписание движений вашего тела, чтобы избежать воспаления, поэтому не удивляйтесь, если по возвращении домой сегодня обнаружите себя лежащим ничком на кровати. — Понял, — сказал я. — Второй пункт: не забудьте, что в четыре часа доктор Аль придет заниматься вашим коренным зубом. Возможно, вы захотите перед этим уменьшить чувствительность тела. Доктор сказала мне, что, скорее всего, работы предстоит много. — Это нечестно — зубами не пользуюсь, а все равно кариес, — попытался пошутить я. — Третий пункт: заходила ваша мама и просила напомнить вам, чтобы вы были у них ровно в семь вечера. Она хотела, чтобы я непременно передала, что прием устраивается в вашу честь по случаю вашей новой работы и вам не следует конфузить ее опозданием. — Не буду конфузить, — пообещал я. — А я хочу напомнить вам: скажите своей маме, что передавать сообщения — это не моя работа, тем более что ваша мама сама вполне способна с вами связаться. — Знаю. Извините. — Мне нравится ваша мама, но если она не оставит своих гребаных эдвардианских манер, мне придется отравить ее хлороформом. — Справедливо, — сказал я. — Я поговорю с ней, Миранда. Обещаю. — Ну ладно. Дайте знать, если пролежень начнет беспокоить. Вот же беда с ним! — Непременно. Спасибо, Миранда, — сказал я. Она отсоединилась, и я снова переключился на Ванн: — Прошу прощения. — Все в порядке? — спросила она. — У меня пролежень, — сообщил я. — Это опасно? — Все нормально. Моя сиделка меня поворачивает. — Представляю себе, — проговорила Ванн. — Добро пожаловать в мир хаденов, — объявил я. — Возможно, я не слишком разбираюсь в этом, но странно, что у вас нет одной из тех «колыбелей», которые создали специально, чтобы не допускать пролежней, поддерживать мышечный тонус и все такое прочее. — Есть, — сказал я. — Просто я легко покрываюсь язвами. Такая болезнь. Никак не связанная с синдромом Хаден. Я бы страдал от нее, даже если бы не был, — я шевельнул рукой, показывая на свой трил, — вот этим. — Да, не позавидуешь. — У каждого свои проблемы. — Ладно, давайте вернемся к Беллу, — предложила Ванн. — Что-нибудь еще мы можем придумать? — Нужно ли нам принять во внимание его сестру? — спросил я. — С какой стати? — удивилась Ванн. — Не знаю. Возможно, потому, что Кассандра Белл — самый известный в стране хаден-сепаратист и в данное время организует общую забастовку и тот протестный марш, о котором вы мне напоминали? — Я знаю, кто она, — заметила Ванн. — Я спросила, почему вы считаете ее причастной. — Я так не считаю. Но мне кажется, когда прежде ничем не засветившийся интегратор оказывается братом лидера хаденского радикального движения, вовлеченным в дело о предполагаемом убийстве, и использует свое тело как оружие, нам стоит учитывать все аспекты. — Хмм, — промычала Ванн и снова уставилась в тарелку. — Ну что, — спросил я после минутного молчания, — я прошел тест? — Какой-то вы колючий, — сказала Ванн. — Нервничаю. Всего второй день на работе — и первый с вами. Вы мой старший напарник. Мне хочется знать, как вам со мной. — Шейн, я не собираюсь выдавать вам каждую пару часов призы за участие. И я не такая уж загадочная женщина. Если вы меня взбесите или задолбаете, я уж как-нибудь дам вам знать. — Договорились, — согласился я. — Поэтому перестаньте беспокоиться о том, как вы что-то делаете, и просто выполняйте свою работу. Делитесь со мной своими мыслями, не ждите, пока я спрошу. От вас требуется только внимательность. — Например, как сегодня, когда вы посмотрели на меня в офисе Дэвидсона. — Когда вы собирались поспорить с Дэвидсоном на предмет того, что интеграторы и трилы, в принципе, одно и то же? Да, это пример. Я рада, что вы поняли намек. Не стоило помогать Шварцу. — А ведь он прав. Шварц то есть, — указал я. Ванн пожала плечами. — По-вашему, мне следует помалкивать всякий раз, когда кто-нибудь несет ахинею либо попросту лжет о хаденах? — спросил я. — Просто хотелось бы прояснить, о чем именно вы просите. — Я говорю о том, что надо правильно оценивать, когда стоит говорить, а когда молчать. Бывают ситуации, когда надо попридержать правду. Вы же, как я поняла, привыкли говорить кому угодно и когда угодно все, что думаете. Милая привычка любимого сына богатой семьи. — Да ладно вам, — сказал я. — Это не критика, а лишь наблюдение. Шейн, говорить когда угодно и кому угодно — не наша работа. Наша работа — наблюдать, учиться и решать проблемы. Ванн закинула в рот последний кусок карнитас и полезла в карман жакета за электронной сигаретой. — Я попытаюсь, — пообещал я. — Но у меня не всегда получается заткнуться. — Вот поэтому у вас и есть напарник, чтобы спустить на него пар. Потом. А пока давайте вернемся к работе. — Куда теперь? — Я бы хотела получше рассмотреть тот номер в отеле, — сообщила Ванн и затянулась сигаретой. — Тринх устроила нам слишком уж быструю экскурсию. А хочется потанцевать помедленней.

Глава 4

— Как-то не похоже на «Уотергейт», — заметил я, когда мы спустились на третий подвальный этаж здания Бюро. — Мы не идем в «Уотергейт», — объявила Ванн и пошла по коридору. Я поспешил следом: — Я думал, вы хотели еще раз взглянуть на номер. — Хотела. Но теперь возвращаться туда бессмысленно. Полиция там уже поработала. Тринх со своими людьми при обыске наверняка все безнадежно испортила, и никаких следов не найти. Я даже не удивлюсь, если она разрешила отелю провести в номере уборку. Это как раз в ее стиле. — Ванн остановилась перед какой-то дверью и добавила: — Поэтому мы взглянем на номер прямо здесь. «Визуализационная аппаратная», — прочитал я на прикрепленной рядом с дверью табличке. — Заходите, — пригласила Ванн и открыла дверь. За дверью оказалась комната примерно шесть на шесть метров. Белые стены были абсолютно голыми, только в каждом углу висел проектор, а возле одной стены за выставленными в ряд мониторами стоял техник. Увидев нас, он улыбнулся: — Агент Ванн, вы вернулись?— Вернулась, — подтвердила она и указала на меня. — Агент Шейн, мой новый напарник. — Рамон Диас, — махнув рукой, представился техник. — Привет, — сказал я. — Все готово? — спросила Ванн. — Как раз заканчиваю диагностику проекторов, — ответил Диас. — Один последние несколько дней барахлил. Но у меня есть все данные, переданные полицией. Ванн кивнула и посмотрела на меня: — Вы загрузили свой скан номера на сервер? — Еще до того, как мы оттуда вышли, — сказал я. — Используем скан Шейна как основу. — Она повернулась к Диасу. — Понял, — сказал тот. — Дайте знать, когда будете готовы. — Врубай, — попросила Ванн. Вокруг нас возник гостиничный номер. Скан был не видеозаписью, а набором стационарных фотографий, соединенных так, чтобы получить статичное, насыщенное деталями воссоздание всего номера. Я посмотрел на него и улыбнулся. А ведь неплохая работа. Все на месте, четко, детализировано. — Шейн, — Ванн указала на какой-то изогнутый предмет на ковре, не очень далеко от трупа, — смотрите. — Гарнитура, — определил я. — Головной сканер и передатчик для нейронной информации. Похоже, наш неизвестный был «туристом». — Наверное, Ванн и сама это знала, но решила проверить, догадаюсь ли я. — Хотел позаимствовать тело Белла, — добавила Ванн. — Ну да, — подтвердил я и опустился на колени, чтобы получше рассмотреть. Как и все гарнитуры подобного рода, эта была уникальной. По закону пользоваться услугами интеграторов могли только хадены. Но когда возникает спрос на не вполне легальные услуги, появляется черный рынок. Гарнитура была одновременно и медицинским прибором, предназначенным для диагностики ранней стадии синдрома клетки, и средством коммуникации. Это была подделка, но очень неплохая. Она не давала «туристу» ничего даже отдаленно напоминающего настоящее и полноценное восприятие интегратора — для этого требовалась имплантированная в голову сеть, — но обеспечивала трехмерную картинку высокого разрешения, а также слабые, хотя и вполне реальные сенсорные ощущения. Само собой, в кинотеатре такого не испытаешь.— Аппаратура довольно высокого уровня, — сказал я. — Сканер — «Фаэтон», а передатчик, похоже, от «Дженерал дайнемикс». — Серийные номера? — Пока ни одного не вижу. Они у нас изъяты как вещдоки? — спросил я. Ванн взглянула на Диаса, тот оторвался от монитора и кивнул. — Могу взять покрупнее, если хотите, — предложил Диас. — Если ничего не найдете снаружи, попробуйте просканировать внутри, — сказал я. — На чипах процессора, вероятно, есть серийные номера — можно будет узнать, когда выпущена серия, а потом выяснить, кто владелец сканера и передатчика. — Стоит попробовать, — согласилась Ванн. Я встал и посмотрел на труп, лежащий на ковре лицом вниз: — А как насчет него? Ванн снова взглянула на Диаса. — Пока ничего, — сказал тот. — И как такое может быть? — спросил я. — Для получения водительских прав нужно сдавать отпечатки пальцев. — Наши эксперты его только что получили, — пояснил Диас. — Полиция сняла отпечатки пальцев и просканировала лицо. Но в управлении иногда не спешат делиться информацией, если вы понимаете, о чем я. Поэтому мы проводим собственную экспертизу и прогоняем результаты через наши базы данных. Анализ ДНК тоже проводим. Думаю, пока вы здесь, мы успеем выяснить, кто он. — Покажи мне скан лица, — сказала Ванн. — Вы хотите только лицо или широкоугольный снимок, когда труп перевернули на спину? — Широкоугольный. Тело на полу мгновенно перевернулось. Оливковая кожа, лет тридцать пять — сорок. С этого ракурса разрез на горле выглядел намного страшнее. Косая рана тянулась от левой стороны шеи, рядом с челюстью, и уходила вниз и направо, до ямки на горле. — Что скажете? — спросила у меня Ванн. — Теперь понятно, почему все залито кровью. Рассечена артерия, хлестало сильно. Ванн кивнула, но промолчала. — И что? — поинтересовался я. — Дайте подумать. Пока она думала, я всмотрелся в лицо трупа. — Он латиноамериканец? — спросил я. Ванн все еще думала и никак не отреагировала на мой вопрос. Я посмотрел на Диаса. Тот подтащил отдельно лицо, присмотрелся: — Хм, возможно. Мексика или Центральная Америка. Но не пуэрториканец и не кубинец, я думаю. Очень похож на метиса. Не исключено, что американский индеец. — Из какого племени? — Без понятия. Этнические типы — не мой конек. Тем временем Ванн подошла к изображению трупа и стала смотреть на руки. — Диас, битое стекло у нас в вещдоках? — спросила она. — Да, — проверив, ответил тот. — Шейн снял битое стекло под кроватью. Покажи мне его, пожалуйста. Изображение номера сделало головокружительный виток, когда Диас повернул его; нас затянуло под кровать, и окровавленные осколки повисли прямо над нашими головами. — Вот и отпечатки пальцев, — указала Ванн. — Мы знаем, чьи они? — Пока нет, — ответил Диас. — Что вы думаете об этом? — спросил я у Ванн. Она снова проигнорировала вопрос и обратилась к Диасу: — У вас есть запись офицера Тиммонса? — Да, но плохого качества и с низким разрешением. — Черт, я же сказала Тринх, что хочу видеть все. — А может, она ничего и не скрывает, — сказал Диас. — Столичные копы теперь часто записывают всю смену целиком. Тогда они включают низкое разрешение, чтобы все уместилось. — Да мне плевать, — буркнула Ванн. — Запускай, наложив на снятое Шейном изображение номера. Комната снова крутанулась, вернувшись к привычному ракурсу. — Включаю запись, — объявил Диас. — Из-за расположения Тиммонса картинка будет рельефной. Дрожь и скачки я убрал. На кровати появился Белл с поднятыми руками. Запись пошла в реальном времени. — Останови, — приказала Ванн. — Сделано, — доложил Диас. — Можешь четче показать руки Белла?— Не уверен. Могу только увеличить, но особой четкости не будет из-за низкого разрешения. — Тогда увеличь. Белл дернулся и вырос, его руки потянулись к нам, словно какой-то великан решил поиграть в ладушки. — Шейн, опишите, что вы видите, — сказала Ванн. Я присмотрелся, но все равно не заметил то, что ожидал заметить. И вдруг понял, что имела в виду Ванн. — Крови нет, — сказал я. — Правильно, — подтвердила Ванн и указала пальцем. — У него кровь на рубашке и лице, но не на руках. Притом что на битом стекле полно кровавых отпечатков. Верни все назад, Диас. Белл принял нормальный вид, и Ванн подошла к изображению трупа: — Хотя у этого парня все руки в крови. — Выходит, он сам себе горло перерезал? — удивился я. — Возможно, — допустила Ванн. — Вот уж странно так странно. Получается, это не убийство, а самоубийство. Значит, и Белла надо снимать с крючка. — Не исключено, — сказала Ванн. — Другие версии? — Белл мог сделать это и вытереть руки до того, как появилась служба безопасности отеля. — У нас есть окровавленное стекло, — напомнила Ванн. — И мы можем добыть отпечатки пальцев Белла. Он должен был сдать их, когда получал лицензию интегратора. — Его могли прервать, — заметил я. — Могли, — без всякой уверенности сказала Ванн. Мне вдруг пришла в голову одна мысль. — Диас, я посылаю вам файл, — сообщил я. — Выведите его, пожалуйста, сразу как получите. — Получил, — ответил Диас через пару секунд, а еще через пару секунд перед нами появилось изображение кресла в крыше искореженного автомобиля перед входом в отель «Уотергейт». — И что мы тут ищем? — спросила Ванн. — То, чего не искали, — сказал я. — То же, чего не нашли на руках Белла. — Кровь. — Ванн внимательнее присмотрелась к креслу. — Да, ее там не видно. — И я не вижу. Значит, велика вероятность того, что кресло вылетело из окна еще до того, как наш труп перерезал себе глотку. — Это лишь гипотеза, — усомнилась Ванн. — Но какой смысл? — Она указала на труп. — Этот парень заключает с Беллом контракт на интегрирование, а когда тот приходит, выкидывает кресло в окно и прямо у него на глазах совершает кровавое самоубийство. Зачем? — Выбросить кресло в окно седьмого этажа — очень хороший способ привлечь внимание охраны отеля. Он хотел подставить Белла под обвинение в своем убийстве и принял меры к тому, чтобы охрана прибыла в номер вовремя. — Что не снимает главного вопроса о том, зачем он покончил с собой прямо на глазах Белла, — резюмировала Ванн и снова посмотрела на труп. — В общем, пока мы точно знаем одно, — сказал я. — Белл, вероятно, не лгал, когда говорил, что не делал этого. — Он не так говорил, — заметила Ванн. — По-моему, так. Я видел запись. — Нет, — отрезала Ванн и повернулась к Диасу. — Включи запись Тиммонса еще раз. Картинка снова переключилась на номер отеля, и появилось рельефное изображение Белла. Диас нажал воспроизведение. Тиммонс спросил у Белла, зачем тот убил человека в номере. Белл ответил, что не думает, что это сделал он. — Стоп! — приказала Ванн. Диас остановил запись на моменте, когда Тиммонс всадил разряд. Белл застыл, перекошенный судорогой. — Он не утверждал того, что не убивал, — объявила Ванн. — Он сказал, что не думает, что это он. Получается, Белл не знал. Я вспомнил свой единственный опыт с интегратором, и меня осенило. — Но этого не может быть! — воскликнул я. — Да, на время сеансов интеграторы остаются в сознании, — кивнула Ванн. — Они просто отступают на задний план, но им разрешено выходить на поверхность, когда их клиент нуждается в помощи или собирается совершить что-то выходящее за рамки контракта. — Либо что-то глупое или незаконное, — добавил я. — Что заведомо выходит за рамки контракта, — уточнила Ванн. — Да, но что это меняет? — Я снова показал на труп. — Если этот парень покончил с собой, слова Белла не добавляют ничего нового к тому, что мы уже знаем. Ведь теперь мы тоже считаем, что Белл, возможно, и не убийца.Ванн покачала головой: — Суть не в том, убийство это или самоубийство. Суть в том, что Белл не может вспомнить. А он должен помнить.— Если только он уже не был интегрирован, — возразил я. — Но мы же считаем, что он пришел туда, чтобы подработать на стороне, верно? То бишь в его мозгу никого не было в тот момент, когда он якобы отключился. — А с какой стати ему отключаться? — спросила Ванн. — Не знаю. Может, он пьяница? — На записи он не похож на пьяного, — указала Ванн. — Когда я его допрашивала, от него не пахло и вел он себя не как выпивший. Да и вообще... — Она снова внезапно замолчала. — И часто вы будете так делать? — спросил я. — Меня это уже начинает доставать. — Шварц сказал о праве на конфиденциальность в отношениях «клиент — интегратор», а значит, Белл работал, — заключила Ванн. — Правильно, — ответил я и указал на труп. — И вот его клиент. — В том-то и дело, что он не клиент. — Не понимаю, — признался я. — Интегрирование — это лицензированная, узаконенная практика, — стала объяснять Ванн. — Ты находишь клиентов и принимаешь на себя ряд обязательств перед ними, но стать твоей клиентурой может лишь определенная прослойка общества. Подразумевается, что клиентами интеграторов могут быть только хадены. А этот парень «турист». — Она ткнула пальцем в труп. — При жизни он был вполне дееспособен. — Я не юрист, но все же позволю себе усомниться, — сказал я. — Священник может выслушать исповедь кого угодно — не только католика, а врач может объявить о врачебной тайне в первую же секунду, когда кто-то переступил порог его кабинета. Полагаю, Шварц заявлял именно об этом. Только то, что этот парень — «турист», еще не значит, что он не клиент. Отнюдь. Так же как некатолик вполне может исповедоваться. — Или же Шварц случайно проговорился и сболтнул нам, что в голове Белла кто-то сидел, — предположила Ванн. — Это бессмысленно, — возразил я. — Если Белл уже был интегрирован, зачем ему встречаться с каким-то «туристом»? — Может, они встречались ради чего-то другого? — Тогда зачем это? — спросил я и указал на гарнитуру. С минуту Ванн молчала, затем призналась: — Ну, не все мои теории безукоризненны. — Это я уже понял, — сухо отметил я. — Но не думаю, что дело в вас. Здесь вообще все лишено особого смысла. Убийство, а может, вовсе и не убийство; жертва без каких-либо документов, которая приходит на встречу с интегратором, возможно уже интегрированным и почему-то, по его словам, не способным вспомнить то, что он обязан помнить. Какой-то клубок несуразностей, да и только. — И что вы думаете? — спросила Ванн. — Да откуда я знаю! Я всего второй день на работе, а уже такие головоломки. — Ребята, закругляйтесь, — предупредил Диас. — У меня другой агент заказал аппаратную на пять. Ванн кивнула ему и снова повернулась ко мне: — Ладно, спрошу по-другому. Каковы наши дальнейшие действия? — Труп опознали? — спросил я у Диаса. — Пока нет, — не сразу ответил тот. — Как-то странно это. Обычно опознание не занимает много времени. — Значит, перво-наперво мы должны выяснить личность нашего мертвеца, — сказал я, уже обращаясь к Ванн. — И то, как он умудрился не засветиться в национальной базе данных. — Что еще? — спросила Ванн. — Узнать, чем Белл занимался в последнее время и кто в его клиентском списке. Может, всплывет что-нибудь интересное. — Ладно, — объявила Ванн, — труп беру на себя. — Ну разумеется. Получите массу удовольствия. Ванн улыбнулась: — Не сомневаюсь, что Белл доставит вам не меньше удовольствия. — А мне обязательно нужно быть здесь в процессе его получения? — поинтересовался я. — А что? У вас свидание? — Да, с риелтором, — ответил я. — Ищу жилье. Одобренное правительством. Вообще-то, по закону у меня сегодня для этого должен быть короткий день. — Не ожидайте их слишком много, — предупредила Ванн. — В смысле, коротких дней. — Да, эту печальную правду я уже понял, — сознался я. 

Глава 5

Риелтор оказалась маленькой элегантной женщиной, которую звали Латаша Робинсон. Она встретилась со мной прямо напротив здания управления ФБР. Недвижимость для хаденов была одним из направлений ее деятельности, поэтому в Бюро мне ее и посоветовали для поиска квартиры. Учитывая ее клиентуру, шансы на то, что она может не понять, кто я, были близки к нулю. Это предположение подтвердилось, едва я подошел. При виде меня она очень знакомо улыбнулась. Я навидался таких улыбок в свою бытность официальным «ребенком с плаката», частью рекламной кампании хаденской семьи. Впрочем, это меня нисколько не задело. — Агент Шейн, — сказала она, протягивая мне руку, — очень приятно с вами познакомиться. Я пожал ее руку: — Мне тоже, миссис Робинсон. — Прошу прощения, это так волнительно, — сказала она. — Я не так часто встречаюсь со знаменитостями. То есть не с политиками, я имею в виду. — Само собой, такой уж город, — поддакнул я. — А политиков я не считаю настоящими знаменитостями, вы согласны? Они ведь просто... политики. — Абсолютно согласен, — сказал я. — Вон моя машина. — Она указала на ничем не примечательный «кадиллак», поставленный так, что ему непременно грозил бы штраф за неправильную парковку. — Почему бы нам не приступить к делу? Я уселся на пассажирское кресло, Робинсон — на водительское, тут же достала планшет и скомандовала: «Поехали». Автомобиль тронулся с места и съехал с бордюра — за полминуты до прибытия дорожной полиции. Я заметил их в зеркало заднего обзора. Мы покатились на восток по Пенсильвания-авеню. — Машина просто проедет несколько минут, пока мы все обговорим, — сообщила мне Робинсон и принялась тыкать пальцем в планшет; несмотря на все разговоры о волнении, она мгновенно переключилась на деловое настроение. — У меня есть перечень ваших основных требований и личные данные, — она окинула меня взглядом, словно хотела удостовериться, что я действительно хаден, — поэтому давайте просто кое-что уточним, прежде чем начать. — Хорошо, — согласился я. — Как близко к работе вы хотите жить? — Чем ближе, тем лучше. — Ближе в смысле метро или в пешей доступности? — Метро тоже подойдет, — ответил я. — Предпочитаете оживленный квартал или тихий? — Все равно. — Это сейчас вам все равно, но если я предложу вам квартиру рядом с каким-нибудь баром в Адамс Морган и вы ее возненавидите, то будете проклинать меня. — Обещаю вам, что шум меня не побеспокоит. Я всегда могу приглушить свой слух. — Вы хотите использовать квартиру для встреч? — Не совсем. В основном я предпочитаю общение где-нибудь на стороне, — ответил я. — Хотя время от времени могу пригласить друга. Робинсон снова посмотрела на меня и, казалось, решала для себя, стоит ли выяснять у меня подробности, однако передумала. Хотя вопрос был бы вполне резонным. Сейчас вокруг хватало трил-фетишистов. Только это, должен признаться, совсем не мое. — Будет ли там физически присутствовать ваше тело и если да, то понадобится ли вам комната для сиделки? — спросила она. — С моим телом и уходом за ним уже все улажено. Для него место не потребуется. По крайней мере, прямо сейчас. — В таком случае могу предложить на выбор несколько малогабаритных квартир специально для хаденов, — сказала Робинсон. — Желаете взглянуть? — Они стоят моего времени? — Некоторым хаденам нравится, — пожав плечами, ответила Робинсон. — Я лично считаю их довольно маленькими, но ведь это специфические квартиры. — Это далеко отсюда? — Целое здание с такими квартирами расположено на Д-авеню, в юго-западном квадранте, прямо у метро «Федеральный центр». В министерстве здравоохранения и социальных служб работает много хаденов, им удобно жить там. — Хорошо, давайте взглянем, — согласился я. — С них и начнем, — решила Робинсон и надиктовала «кадиллаку» адрес. Через пять минут мы остановились перед каким-то депрессивным образчиком безымянной брутальной архитектуры. — Как мило, — сухо выдавил я. — Думаю, раньше это было правительственное офисное здание, — поделилась мыслью Робинсон. — Лет двадцать назад его перестроили. Это одно из первых зданий, переделанных под запросы хаденов. Она проводила меня в чистый, скромно оформленный вестибюль. За стойкой дежурного сидел трил. Он сразу начал передавать свои личные данные в общий канал. В моем поле зрения данные его владельца высветились над головой трила: Женевьева Турне, двадцать семь лет, уроженка Роквилла, штат Мэриленд; адрес для личных сообщений. — Здравствуйте, — сказала Робинсон Женевьеве и показала удостоверение риелтора. — Мы бы хотели осмотреть свободную квартиру на пятом этаже. Женевьева посмотрела на меня, и я запоздало осознал то, что не отправил своих личных данных в общий канал. Некоторые хадены воспринимали это как грубость. Я поспешно передал информацию. Она кивнула, встрепенулась, но тут же справилась с собой и сказала Робинсон: — Квартира пятьсот три будет не заперта ближайшие пятнадцать минут. — Спасибо, — сказала Робинсон и кивнула мне. — Секундочку, — попросил я и повернулся к Женевьеве. — Будьте добры, вы не могли бы открыть мне гостевой доступ к каналу дома? Женевьева кивнула, и в моем поле зрения появилась иконка. Я тут же соединился. Стены вестибюля сразу заполнились надписями. Часть из них были просто банальными объявлениями: люди искали соквартирантов, сдавали жилье в субаренду или спрашивали о своих потерявшихся домашних питомцах. Однако большинство сообщений касалось забастовки и предстоящего марша — в них квартирантам предлагали оставаться дома, публиковались планы забастовщиков, а также просьбы пустить хаденов, прибывших в город на марш протеста, в квартиры, с сардоническими замечаниями, что, мол, «много места они не займут». — Все в порядке? — забеспокоилась Робинсон. — Да, просто рассматриваю объявления на стенах, — ответил я. Я почитал еще немного, а потом мы прошли к лифту и поехали на пятый этаж. — Здесь особенно широкие кабины, и лифт гидравлический, — заметила Робинсон. — Чтобы облегчить подъем тел в квартиры. — Я думал, здесь только малогабаритные квартиры, — сказал я. — Не все. Часть из них полномерные, с медицинским оборудованием и комнатами для обслуживающего персонала. Но даже в маломерках есть крюки для «колыбелей». Вообще-то, изначально они предназначались для временного размещения, но я слышала, что некоторые хадены уже пользуются ими постоянно. — И почему? — спросил я, когда лифт остановился и двери раскрылись. — Закон Абрамса — Кеттеринг, — выходя из лифта, обронила Робинсон и пошла по коридору, я за ней. — Государственную помощь урезают, и многие хадены вынуждены сокращать расходы. Из собственных домов они переезжают в квартиры, из квартир — в маломерки, да и в маломерках кто-то заводит соседей, и они заряжаются по очереди. — Она снова окинула взглядом мой сверкающий дорогущий трил, словно хотела сказать, что уж мне-то эти проблемы точно не грозят. — Конечно, для рынка это скверно, но хорошо для вас как для потенциальных клиентов. Сейчас у вас выбор гораздо больше, и все сильно подешевело. — Она остановилась возле квартиры 503. — Ну вот и пришли. Надеюсь, вы будете не слишком шокированы. — Робинсон открыла дверь и отступила в сторону, пропуская меня вперед. Малогабаритная квартира для хаденов за номером 503 была размером два на три метра и совершенно пустая, если не считать крошечного встроенного стола. У меня тут же начался приступ клаустрофобии. — Это же не квартира, это шкаф! — воскликнул я и шагнул вперед, чтобы Робинсон тоже смогла войти.— У меня она обычно ассоциируется с ванной комнатой, — сказала риелтор и указала на маленький, облицованный плиткой пятачок с двумя прикрытыми сливами в полу и несколькими электрическими розетками. — Вот это, кстати, медицинский уголок. Он как раз на месте, где должен быть унитаз. — Миссис Робинсон, что-то непохоже, чтобы вы пытались настойчиво навязать мне эту квартиру, — заметил я. — Ну, честно говоря, это не самый плохой выбор, если вы просто ищете место, где оставлять трил на ночь. — Она указала на правый дальний угол, где размещались кронштейны и вмонтированные в стену высоковольтные розетки для индуцированных зарядников. — Тут все спроектировано в расчете на стандартные размеры «колыбели» для трила, есть отличная проводка, быстрая беспроводная сеть, надежные контакты. Помещение продумано специально для трилов, поэтому нет ничего лишнего, что только занимало бы место, вроде шкафов и раковин. Здесь есть все, что вам нужно, и абсолютно ничего из того, что вам не нужно. — Я ненавижу эту квартиру, — признался я. — Я так и подумала, поэтому показала ее первой, — невозмутимо произнесла Робинсон. — Теперь, когда с этим покончено, можно будет взглянуть на то, что действительно вас заинтересует. Я снова посмотрел на выложенный плиткой угол и представил себе подвешенное там человеческое тело. Подвешенное на долгие годы. Навсегда. — И эти квартиры пользуются спросом? — спросил я. — Еще каким, — ответила Робинсон. — Обычно я с ними не вожусь — на них слишком маленькая комиссия. Как правило, их сдают через объявления в Интернете. Сейчас эти квартирки расходятся, как горячие пирожки. — Я уже чувствую себя немного подавленным. — Вам это совершенно ни к чему. Вы же не будете здесь жить. И тело свое оставлять здесь не будете. — Но ведь кто-то же будет. — Да, — подтвердила Робинсон. — Может, и слава богу, что тела ничего не чувствуют. — Но это не так, — поправил я. — Да, мы заперты в клетке, но мы в сознании. Поверьте мне, миссис Робинсон, мы замечаем, где наши тела. Мы замечаем это каждую секунду, когда бодрствуем. После нескольких следующих остановок я стал чувствовать себя Златовлаской . Квартиры были или слишком маленькими, хотя мы больше не смотрели те, что официально считались маломерными, или чересчур большими, или просто неудобными, или слишком далеко расположенными. Я уже начал отчаиваться, что придется хранить свой трил за столом Бюро. — Последняя квартира на сегодня, — объявила Робинсон. Она старалась изо всех сил, но было видно, что даже ее профессиональная бодрость дает слабину. Мы стояли на Капитолийском холме, на Пятой улице и смотрели на дом из красного кирпича. — Что здесь? — спросил я. — Нечто не совсем традиционное, — сказала она. — Но, как мне представляется, вам может вполне подойти. Вы знаете, что такое «идейная община»? — Идейная община? — переспросил я. Разве это не то же самое, что общежитие? Хотя для общежития место странноватое. — Не совсем общежитие, — уточнила Робинсон. — Этот дом совместно снимает группа хаденов. Они живут вместе и ведут общее хозяйство. А идейной общиной они себя назвали потому, что делят между собой обязанности, в том числе присмотр за телами друг друга. — Это не всегда хорошая идея, — заметил я. — Среди них — врач из клиники Говардского университета, — сказала Робинсон. — Поэтому, если появляются серьезные проблемы, под рукой всегда есть кто-то, кто сможет их решить. Я понимаю, это не то, что вам нужно, но есть и другие преимущества, и мне известно, что там есть свободная комната. — Откуда вы знаете этих людей? — спросил я. — Лучший друг моего сына живет здесь, — объяснила она. — А сам сын? — Вы спрашиваете, хаден ли он? Нет, Дэмиен не заразился. Его друг Тони подхватил вирус в одиннадцать лет. Я знаю Тони всю его жизнь, до и после синдрома клетки. Тони сообщает мне, когда у них появляется свободное место. Он знает, что я не приведу никого, кто бы им не подошел. — И вы посчитали, что я подойду? — Кажется, да. Конечно, мне случалось ошибаться. Но, думаю, вы — особый случай. Агент Шейн, вы ищете жилье не потому, что нуждаетесь в нем, а потому, что хотите иметь свое жилье. — Приблизительно так, — подтвердил я. — Вот я и подумала, что просто покажу вам его, а там посмотрим. — Хорошо, давайте взглянем. Робинсон подошла к крыльцу и нажала на звонок. Дверь открыл какой-то трил и при виде ее сразу широко развел руки. — Мама Робинсон! — сказал он и заключил ее в объятия.Робинсон чмокнула трила в щеку: — Привет, Тони. Я привела тебе потенциального соседа. — В самом деле? — воскликнул Тони и окинул меня взглядом. — А, Крис Шейн. Я на мгновение удивился — неужели мой новый трил уже так знаменит? — а потом вспомнил, что не отключил передачу личных данных по общему каналу. Через секунду в поле зрения выскочили данные Тони: Тони Уилтон, тридцать один год, место рождения — Вашингтон, округ Колумбия. — Привет, — сказал я. — Давайте не стойте на пороге, заходите, — махнул рукой он. — Крис, пойдем, я покажу тебе комнату. Она на втором этаже. Тони повел нас внутрь и вверх по лестнице. Когда мы проходили холл второго этажа, я заглянул в одну из комнат. Там, рядом с мониторами, в «колыбели» лежало тело. Я посмотрел на Тони. Тот заметил. — Упс, это я. — Прости, я инстинктивно. — Не извиняйся, — сказал Тони и открыл дверь в другую комнату. — Если поселишься здесь, то будешь, когда придет очередь, проверять всех нас и смотреть, дышим мы еще или нет. Так что привыкай заглядывать. Вот комната. — Он отступил, пропуская нас с Робинсон вперед. Комната была большая, скромно, но со вкусом обустроенная, с выходящим на улицу окном. — Здесь и правда хорошо, — осмотревшись, объявил я. — Рад, что тебе понравилось, — сказал Тони и указал на мебель. — Конечно, тут обставлено, но если не нравится, можно перенести в подвал. — Нет, все замечательно, — заверил я. — Особенно ее размер. — Ну так это самая большая комната в доме. — И никто из вас ее не захотел? — спросил я. — Вопрос не в том, захотел или нет, а в том, мог ли себе позволить, — ответил Тони. — Понял. — Теперь мне стала ясна еще одна причина, по которой Робинсон решила, что место мне подойдет. — Мама Робинсон уже объяснила, какие у нас порядки? — В общих чертах. — Уверяю, тут нет ничего сложного, — пообещал Тони. — Мы делим работу по хозяйству и наблюдаем друг за другом, чтобы у каждого было все в порядке с трубками и мониторами, собираем деньги на ремонт дома. Иногда мы все вместе выходим наружу и участвуем в жизни общества. Мы назвали себя идейной общиной, но на самом деле это больше похоже на университетское общежитие. Только меньше пьянок и травки. То есть никто из нас вообще никогда не пил и не курил. Ну и конечно, меньше разборок с соседями. Их-то мы навидались, если ты помнишь, как это бывает в колледже. — Это ты — врач? — спросил я. — Миссис Робинсон сказала, что один из вас — врач. — Нет, Тайла, — сказал Тони. — Она сейчас на работе. Все на работе, кроме меня. Я программист на контракте. Сегодня работаю на «Гренобль системз», пишу программку для нейронного интерфейса. Завтра буду работать на кого-нибудь еще. Обычно я работаю отсюда, если, конечно, клиент не захочет видеть меня у себя. — Значит, здесь всегда кто-то есть? — Обычно да, — согласился Тони. — А теперь следует ли мне сделать вид, что я не знаю, кто ты, или все-таки признаться, что я читал про тебя вчера на «Агоре»? — Вот и ложка дегтя, — вздохнул я. — Как ты заметил, я сказал, что все сейчас на работе. Так что за это тебя вряд ли кто осудит. У нас тут плюрализм. — То есть тебе известно, что я — агент ФБР. — Конечно, — признался Тони. — Занимаешься заговорами и убийствами? — Ты удивишься, но таки да. — Удивлюсь. В общем, хоть мы с тобой и только что познакомились, ты мне уже нравишься. Но еще надо познакомиться с остальными и заручиться их согласием. — И сколько остальных? — Четверо: Тайла, Сэм Ричардс, Юстин и Юстина Чоу. Они близнецы. — Интересно, — заметил я. — Все — отличные ребята, даю слово. Заглянешь вечерком? Тогда бы и повидал всех. — Увы, не смогу. Сегодня вечером я должен быть дома. По случаю моего второго рабочего дня намечается официальный ужин под девизом: «Ура, наш малыш нашел себе место». — Ну да, такое не пропускают, — согласился Тони. — Когда думаешь освободиться? — Точно не знаю, возможно, в полдесятого, самое позднее — в десять, — ответил я. Тони отправил мне по общему каналу приглашение: — Вот смотри. По вторникам у нас вечер встречи на «Агоре». Мы болтаем, вышибаем друг дружке мозги в шутере. Заскакивай. Перекинешься парой слов с нашими, схватишь пару пуль в голову. — Звучит заманчиво. — Отлично! Тогда я высылаю форму заявления на комнату и улаживаем формальности. Нужна плата за первый месяц и залог. — Хорошо, — согласился я. — Ну, вообще класс! Если сегодня все поставят подписи, ты сможешь заехать, как только придет платеж. — Ты не собираешься проверять биографию и все такое? — поинтересовался я. — Крис, мне кажется, вся твоя жизнь — сплошная проверка биографии, — ответил Тони.