Глава 4. Нити

Том Меррилин посыпал песком только что исписанный лист, чтобы просохли чернила, а затем осторожно ссыпал песок обратно в коробочку и задвинул крышку. Переворошив разбросанные по столу бумаги, которые, не ровен час, могли и загореться, поскольку на столе, чтобы было лучше видно, горело сразу шесть сальных свечей, он отыскал скомканный, заляпанный чернильными пятнами лист. Внимательно сравнив его с только что написанным, Том с удовлетворением провёл большим пальцем по длинным седым усам, и на лице его появилась довольная улыбка. Сам благородный лорд Карлеон не заподозрил бы, что его почерк подделан.«Будь осторожна. Твой муж догадывается».На листке были только эти слова, без подписи. Теперь осталось подложить записочку в такое местечко, где она наверняка попадётся на глаза благородному лорду Тедозиану. Пусть решит, что её по небрежности оставила там его жена, леди Алтейма...Раздался стук в дверь, и Том подскочил на месте. В такое позднее время он не ждал гостей.— Минуточку, — крикнул он, поспешно пряча перья, чернильницы и оба листочка в шкатулку, — минуточку, только рубаху надену.Заперев шкатулку, Том задвинул ее под стол, чтобы не бросалась в глаза, и обвёл взглядом свою крохотную каморку без окон, стараясь приметить, не оставил ли он на виду что-нибудь такое, чего посторонним видеть не следует. Обручи и шарики для жонглирования валялись на его узкой неприбранной постели и на единственной полке вперемежку с бритвенными принадлежностями, карнавальными свечами и всевозможными мелочами, предназначенными для демонстрации ловкости рук. С настенного крюка свешивались плащ менестреля со множеством разноцветных заплат, кое-какая запасная одежонка и толстые кожаные футляры, в которых хранились его арфа и флейта. На ремне футляра от арфы был повязан алый женский шарф из полупрозрачного шелка, но такой шарф мог принадлежать кому угодно.Том и сам уже не был уверен, что помнит, кто была та красавица, что оставила здесь свой шарф. Менестрель старался не обделять вниманием ни одну женщину, не отдавая никому предпочтения, и все это с непринуждённостью и весельем. Можно их посмешить, можно даже заставить повздыхать, главное же — избегать серьёзных отношений, — отныне он руководствовался именно таким принципом, убеждая себя, что на это у него нет времени.— Иду, иду.Том раздражённо захромал к двери. Прежде люди не могли сдержать восторженных восклицаний при виде того, как костлявый седовласый старец проделывал сальто, шпагаты и стойки на руках, причём так проворно и ловко, что не всякий юноша мог бы с ним потягаться. Хромота положила этому конец, и Том ненавидел её. Чем больше он уставал, тем сильнее болела нога. Распахнув дверь, менестрель удивлённо заморгал:— Это ты, Мэт? Ну заходи. Я-то думал, ты трудишься в поте лица — облегчаешь кошельки здешних молодых лордов.— Им сегодня расхотелось играть, — кисло отозвался Мэт, падая на колченогий табурет, заменявший второй стул.Одежда юноши была в беспорядке, волосы всклокочены. Его карие глаза шарили повсюду, ни на чем не задерживаясь, но сегодня в них не было привычного лукавого блеска. Обычно этот парень ухитрялся находить смешное там, где другие не замечали ничего особенного.Том озабоченно нахмурился. Никогда прежде Мэт не переступал этого порога без того, чтобы не отпустить шуточку насчёт убожества комнатушки. Правда, Мэт соглашался, что Том поступил правильно, поселившись рядом со слугами, — так люди поскорее позабудут о том, что он заявился сюда, сопровождая Айз Седай. Соглашаться-то соглашался, однако не упускал случая съязвить на этот счёт. Возможно, парень понимал и то, что такая каморка всякого должна убедить: её обитатель никак не связан с Возрождённым Драконом. Желание Тома скрыть подобную связь Мэт, вероятно, одобрял. В своё время Меррилину потребовалось всего несколько фраз, которыми он поспешно перемолвился с Рандом, улучив момент, когда они остались наедине, чтобы объяснить истинную причину своего решения. Менестрель всегда на виду, но никто, в сущности, не замечает его и не обращает внимания, с кем он встречается и разговаривает, однако только до тех пор, пока в глазах людей он остаётся всего лишь менестрелем, с его незатейливыми забавами, предназначенными для слуг да деревенского люда, а может, для того, чтобы развлечь скучающих дам. Так на это смотрели в Тире. Будь он бардом, все было бы иначе.Но что могло заставить паренька притащиться сюда в такой поздний час? Небось запутался с какой-нибудь девчонкой или бабёнкой постарше, увлёкшейся его лукавой улыбкой. Ну что ж, это дело обычное. Впрочем, нечего гадать, парень сам скажет, в чем дело.— У меня тут есть доска для игры в камни. Время позднее, но, думаю, разок сыграть можно. — Не удержавшись, Том добавил: — Ты не против сделать ставку?Он ни за что не стал бы играть с Мэтом в кости, даже на медяк, камни — совсем другое дело, это игра упорядоченная и сложная, а потому вряд ли необъяснимое везение Мэта распространяется на неё.— Что? О нет! Какие игры, уже слишком поздно. Том, тут у тебя... Здесь что-нибудь... здесь ничего не случилось?Прислонив доску для игры в камни к ножке стола, Том достал кисет и откопал среди оставшегося на столе сора трубку с длинным мундштуком.— Что ты имеешь в виду? — спросил он, набивая трубку. Он успел поднести скрученную бумажку к огоньку свечи, раскурить трубку и задуть свою лучину, прежде чем Мэт ответил.— Ну, скажем, Ранд сошёл с ума. Впрочем, нет, случись такое, ты не спросил бы, что я имею в виду.Предчувствие заставило Тома поёжиться, но он, не подавая виду, спокойно выпустил длинную голубоватую струйку дыма и уселся на стул, вытянув больную ногу.— Что случилось?Мэт вздохнул и выложил все единым духом:— Игральные карты пытались меня убить. Амерлин, и благородный лорд, и... Том, это мне не приснилось. Потому-то эти надутые вороны в павлиньих перьях и не хотят больше со мной играть. Они боятся, что это может повториться. Том, я думаю, пора сматываться из Тира.Предчувствие усилилось — Том нутром чуял недоброе. И почему он сам до сих пор не смотался из Тира? Это было бы самым разумным решением. Сотни селений окрест ждут не дождутся менестреля, который позабавит их жителей. И в каждом селении найдётся трактир-другой, где довольно вина, чтобы утопить в нем воспоминания. Но поступи он так, и Ранд останется в одиночестве. Кто, кроме разве что Морейн, может удерживать благородных лордов, которые того и гляди загонят Ранда в угол, а то и перережут ему глотку? Конечно, Морейн в силах справиться с этой задачей, правда используя совсем другие средства. Она ведь кайриэнка и Игру Домов, вероятно, усвоила с молоком матери. Но тогда Морейн ещё крепче связала бы Ранда с Белой Башней — к чему она, видимо, и стремилась, — да так, что ему уже никогда не освободиться от пут Айз Седай. Однако, если паренёк уже спятил...«Дурак», — сказал себе Том. Надо быть круглым дураком, чтобы продолжать путаться в такие дела из-за истории, приключившейся пятнадцать лет назад. Что было — то было, и даже если остаться, ничего уже не изменить. Нужно повидаться с Рандом, хотя он сам и предостерегал юношу от подобных встреч. Возможно, никто не усмотрит ничего необычного в том, что менестрель попросит разрешения исполнить для лорда Дракона сложенную в его честь песню. Знал он невесть кем сочинённую кандорскую поэму, где в высокопарных словесах восхвалялись деяния некоего неведомого лорда, причём ни о времени, ни о месте свершения оных ничего не сообщалось. Верно, заказавший ее лорд не имел реальных заслуг, которые стоили бы упоминания. Что ж, на сей случай поэма сгодится. Только вот не покажется ли это странным Морейн? Это ничуть не лучше, чем возбудить подозрения благородных лордов. «Эх, ну и дурак же я! Мне бы убраться отсюда, да сегодня же!»Внутри у Тома все горело, но на лице его ничего не отражалось. Том научился владеть собой задолго до того, как облачился в плащ менестреля. Он выпустил три колечка дыма, одно сквозь другое, и промолвил:— Ты ведь помышлял о том, чтобы уехать из Тира, с того дня, как явился в Твердыню.Мэт, примостившийся на краешке табурета, метнул на него сердитый взгляд:— И я собираюсь это сделать. Твёрдо решил. Почему бы и тебе не двинуть со мной, а, Том? Существуют ведь города, где и слыхом не слыхивали о том, что Дракон уже возродился, где люди годами не вспоминают о проклятых пророчествах и ни о каком проклятом Драконе думать не думают. Сколько людей считают Тёмного бабкиной сказкой, рассказы о троллоках — выдумкой путешественников и уверены, что если мурддраал и ездит на тенях, то лишь затем, чтобы пугать ребятишек. Ты мог бы играть на арфе да рассказывать всякие истории, а уж я всегда найду, с кем бросить кости или перекинуться в картишки. Мы с тобой могли бы жить как лорды — едем, куда хотим, останавливаемся, где приглянется, и не надо вечно опасаться за свою жизнь.Надо же, Мэт почти точно повторил его мысли, — видать, дело худо. Ну ладно, раз уж таким дураком уродился, надо все же как-то выкручиваться.— Если ты и впрямь твёрдо решил, то почему до сих пор не ушёл?— Морейн не спускает с меня глаз, — с горечью ответил Мэт, — а когда не следит сама, то поручает это кому-то другому.— Я знаю, Айз Седай не любят отпускать на волю тех, кто угодил к ним в руки. — Том был убеждён, что это еще мягко сказано; правда, на сей счёт ходили только слухи. Мэт, тот вообще в это не верил, а те, кто знал, помалкивали. Морейн, конечно, знала наверняка. Ну да что тут толковать? Тому Мэт нравился, он был даже кое-чем ему обязан, но все заботы Мэта не шли ни в какое сравнение с тревогами Ранда. — Знаешь, мне трудно поверить, что Морейн поручает кому-то следить за тобой.— Все может быть. Она постоянно расспрашивает людей, где я да что я делаю. Ясно, что до меня это доходит. А ты знаешь кого-нибудь, кто посмел бы не ответить на вопрос Айз Седай? Я таких не встречал. Вот и выходит, что за мной слежка.— Ты можешь отвести ей глаза, если пораскинешь мозгами. Я в жизни не видел человека, который так умел бы вовремя улизнуть, как ты. Имей в виду — это похвала.— Всегда что-то мешает, — пробормотал Мэт. — Здесь уйма золота, которое не худо бы прибрать к рукам, и эдакая большеглазая кухарочка — так и тянет ущипнуть ее да поцеловать. И служанка — волосы до пояса, словно шёлк, и такая кругленькая... — Мэт замялся — верно, сообразил, что все это звучит по-дурацки.— А тебе не приходило в голову, что ты остался потому...— Если ты ляпнешь что-нибудь про та’верена, — оборвал его Мэт, — я тут же уйду.Том сказал вовсе не то, что собирался вначале:— ...потому, что Ранд твой друг и ты не хочешь бросать его?— Бросать его! — Мэт подскочил и пнул табурет. — Том, он ведь распроклятый Возрождённый Дракон! Во всяком случае, так они с Морейн говорят, и, возможно, так оно и есть. Он может направлять эту проклятую Силу, и у него есть этот проклятый меч, как будто сделанный из стекла. Ох уж эти пророчества! Я не знаю, Том. Знаю только, что был бы таким же полоумным, как эти тайренские остолопы, если б остался. — Юноша приумолк, а потом спросил: — Так ты не думаешь, что... Морейн удерживает меня здесь при помощи Силы?— Я не верю, что такое возможно, — медленно произнёс Том. Он знал про Айз Седай достаточно, чтобы понимать, как, в сущности, мало ему известно, однако ему казалось, что тут он прав.Мэт схватился руками за голову:— Том, я все время только и думаю, как бы отсюда убраться, но... стоит мне решиться... появляется какое-то странное предчувствие. Как будто что-то должно произойти... вот-вот... Минуточку, я нашёл слово. Ощущение такое, будто ждёшь фейерверка в День солнца, только вот я не знаю, чего именно жду. Как только соберусь уйти, приходит это чувство. И я моментально нахожу какой-нибудь предлог, чтобы задержаться ещё на денёк. Всего-то на один проклятущий денёк — и так всегда. Тебе не кажется, что здесь не обошлось без Айз Седай?Том проглотил едва не вырвавшееся у него слово «та’верен», вынул трубку изо рта и уставился на тлеющий табачок. Менестрель мало что знал о та’веренах, как, впрочем, и все, кроме Айз Седай и, может быть, кое-кого из огиров.— Не особо-то я умею людям помогать, когда у них что-то случилось, — сказал Том и подумал: «Да и помощник из меня плохой, мне и со своими-то делами не разобраться». Но вслух он сказал: — Тут же полно Айз Седай, далеко ходить не надо. Почему бы тебе не обратиться за помощью к одной из них? — «Правда, сам я такому своему совету никогда бы следовать не стал».— Предлагаешь спросить Морейн?— Нет, об этом, я думаю, и речи быть не может. Но ведь здесь Найнив, а она была Мудрой у себя на родине, в Эмондовом Лугу. Деревенские Мудрые для того и существуют, чтобы помогать людям.Мэт хрипло рассмеялся:— Спросить Найнив и нарваться на очередную нотацию насчёт пьянства, азартных игр и... Том, она по-прежнему считает меня сопливым мальчишкой. Порой мне кажется, что она всерьёз верит, будто я ещё женюсь на какой-нибудь славной девушке и вернусь на отцовскую ферму.— Многие не возражали бы против этого, — тихо произнёс Том.— Только не я. У меня нет охоты пасти скотину и выращивать табак до конца своих дней. Я хочу... — Мэт запнулся и затряс головой: — Все эти провалы в памяти. Иногда мне кажется, что, если бы удалось их заполнить, я бы понял... Чтоб мне сгореть, понятия не имею, что бы понял, но как раз это я и хочу узнать. Путаная задачка, а, Том?— Я не уверен, что в этом смогла бы помочь даже Айз Седай. Куда уж бедному менестрелю!— Я же сказал — никаких Айз Седай!Том вздохнул:— Да успокойся ты, парень. Я ничего такого и не предлагал.— Я ухожу. Сразу же, как только соберу вещички и раздобуду коня. И ни минутой позже.— Посреди ночи? Утро вечера мудренее. — Том удержался от того, чтобы добавить: «Если ты и впрямь уходишь». — Присядь, успокойся. В камни сыграем. У меня, пожалуй, и жбанчик с вином найдётся.Мэт призадумался, уставясь в пол, а потом оправил куртку и сказал:— Утро, говоришь, вечера мудренее? — Голос его звучал неуверенно, но он поднял опрокинутый табурет и поставил его возле стола. — Но вина не надо, — попросил он, усаживаясь. — Со мной и на трезвую голову чудные вещи творятся.Том достал доску и шкатулку с камнями. Надо же, размышлял он, как легко парень переменил своё решение. И все оттого, что его притягивает более сильный та’верен по имени Ранд ал’Тор. Порой менестрелю приходило в голову, что он и сам угодил в те же силки. Вся прежняя жизнь никак не должна была привести его в Твердыню Тира и в эту каморку, но с первой же встречи с Рандом Том почувствовал, что судьба его оказалась на привязи, точно воздушный змей на верёвке. Кто знает, может, если и он вознамерится уйти — когда станет ясно, что Ранд действительно сошёл с ума, — у него тоже найдётся предлог для отсрочки?— Что это у тебя, Том? — Мэт ткнул сапогом в стоявшую под столом шкатулку для бумаг и письменных принадлежностей. — Ничего, если я её отодвину, чтобы под ногами не путалась?— Само собой, не церемонься. — Внутренне Том содрогнулся, когда Мэт сапогом отпихнул шкатулку в сторону. Одна надежда, что он как следует закупорил бутылочки с чернилами. — Выбирай, — предложил менестрель, протягивая Мэту сжатые кулаки.Тот хлопнул по левому, и Том разжал его — на ладони лежал плоский округлый чёрный камушек. Парень довольно хохотнул: ему достался первый ход — и положил камень на расчерченную клетками доску. Видя неподдельный азарт в глазах Мэта, никто бы и не подумал, что совсем недавно он решительно собирался уйти. Мэта удерживали властная сила, которую он отказывался признавать, и намерение Айз Седай не отпускать свою добычу и удержать её подле себя. Да, парнишка крепко сидел на крючке.А если на крючке и он сам, решил Том, то, наверное, стоило бы помочь хоть одному человеку освободиться от Айз Седай. И уплатить долг пятнадцатилетней давности.Том неожиданно почувствовал странное удовлетворение и положил белый камень на доску.— А рассказывал ли я тебе, — начал он, не выпуская трубки изо рта, — историю про пари, что случилось мне заключить с одной женщиной из Арад Домана? Глаза у неё были такие, что в них можно было запросто утонуть, а ещё она имела чудную красную птицу, купленную у Морского народа. Она говорила, что эта птица может предсказывать будущее. У пташки был толстенный жёлтый клюв длиной чуть ли не с саму птицу, и вот как-то раз...

Глава 5. Допрос

Им пора бы уже вернуться, — заметила Эгвейн, энергично обмахиваясь веером и радуясь, что хоть ночью в Тире не так жарко, как днём. Тайренские женщины — во всяком случае, знатные и богатые — постоянно носили веера, но Эгвейн не замечала, чтобы они ими пользовались. Разве что когда солнце стояло в зените, да и то редко. Казалось, жар исходит даже от больших золоченых зеркальных светильников на серебряных настенных консолях. — И куда они запропастились? — Надо же, в кои-то веки Морейн обещала им уделить целый час, а не прошло и пяти минут, как она умчалась невесть куда и без всяких объяснений. — Авиенда, эта посланница хоть намекнула, зачем и кому потребовалась Морейн?Айильская Дева сидела, скрестив ноги, на полу, рядом с дверью. На ней были куртка, штаны и мягкие сапожки. В этом наряде, с повязанной вокруг шеи шуфой она казалась невооружённой. Услышав вопрос, Дева подняла загорелое лицо, на котором выделялись большие зелёные глаза, и пожала плечами:— Карин прошептала своё послание на ухо Морейн Седай. Я ничего не расслышала. Прошу прощения, Айз Седай.Эгвейн виновато потрогала красовавшееся у неё на правой руке кольцо Великого Змея, золотую змейку, кусающую свой хвост. Как принятая, она должна была носить его на среднем пальце левой руки, но, чтобы заставить благородных лордов поверить, что в Твердыне находятся сразу четыре полноправные Айз Седай, и тем самым побудить их быть поучтивее, насколько это возможно для знати Тира, Морейн разрешила Эгвейн и её подругам носить кольца так, как полагалось настоящим Айз Седай. Морейн, разумеется, никогда не утверждала, будто они полноправные Айз Седай, но, с другой стороны, не говорила и о том, что они только лишь принятые, а потому всяк был волен думать на сей счёт, что ему заблагорассудится. Лгать Морейн не могла, зато умела заставить правду выплясывать замысловатые кренделя.С тех пор как Эгвейн и её спутницы покинули Башню, они не единожды выдавали себя за полноправных сестёр, но со временем Эгвейн испытывала все большую неловкость оттого, что приходилось обманывать Авиенду. Ей нравилась эта женщина, и, наверное, она могла бы подружиться с ней, узнай они друг друга получше, но это было невозможно, пока Авиенда принимала Эгвейн за Айз Седай. Айилка находилась здесь по распоряжению Морейн, и никто не знал, с какой целью. Эгвейн подозревала, что Авиенда приставлена к ним в качестве телохранительницы, как будто они сами недостаточно обучены, чтобы постоять за себя. Да что там, даже если бы они с Авиендой и стали подругами, она все равно не смогла бы рассказать ей правду. Лучший способ сохранить тайну от врагов — не раскрывать её даже друзьям. Таково было одно из постоянных поучений Морейн. Порой Эгвейн хотелось, чтобы Айз Седай оказалась не права, хотя бы разок. Но конечно, не так, чтобы эта оплошность привела к беде.— Танчико, — пробормотала Найнив. Ее тёмная, толщиной с руку коса свисала до пояса.Найнив смотрела в одно из узеньких окошек, распахнутое, чтобы впустить в комнату ночную прохладу. На широкой реке Эринин плясали огоньки лодок, не рискнувших спуститься вниз по течению, но Эгвейн сомневалась, что Найнив их замечала.— Похоже, ничего не остаётся, как отправиться в Танчико, — сказала Найнив, теребя своё зелёное с низким, обнажавшим шею и плечи вырезом платье. Найнив, конечно, ни за что не призналась бы, что носит это платье ради Лана, Стража Морейн, не призналась бы, даже осмелься Эгвейн высказать подобное предположение. Однако Лану нравилось, когда женщины носят зелёное, синее и белое, и с некоторых пор все цвета, кроме этих, исчезли из гардероба Найнив. — Ничего не остаётся, — повторила она, и голос её звучал невесело.Эгвейн поймала себя на том, что оправляет своё платье. Непривычно носить такую одежду, в которой чувствуешь себя чуть ли не раздетой. С другой стороны, в закрытом платье было бы ещё труднее выносить здешнюю жару. И без того лёгкое бледно-розовое полотно казалось ей плотной шерстью. Она даже позавидовала Берелейн, позволявшей себе носить совсем тонкие, словно паутинки, полупрозрачные одеяния. Не то чтобы Эгвейн считала удобным появляться в таком виде на людях, но ведь в этих платьях наверняка прохладней.«Перестань думать о пустяках, — приказала она себе. — Сосредоточься на предстоящем деле», — а вслух сказала:— Может, оно и так. Правда, я не уверена.Длинный узкий, отполированный до блеска стол тянулся до середины комнаты. Во главе стола, рядом с Эгвейн, стоял высокий стул, по тирским меркам далеко не роскошный — чуть украшенный резьбой и лишь местами тронутый позолотой. Стулья, что располагались по бокам стола, были расставлены по высоте их спинок — чем дальше, тем они были ниже, так что стулья в дальнем конце стола больше походили на скамьи. Эгвейн не знала, для каких целей было изначально предназначено это помещение. Она и её подруги использовали его для допроса двух пленниц, захваченных при взятии Твердыни.Эгвейн не могла заставить себя спускаться для этого в подземелье, хотя Ранд и приказал сжечь или переплавить все украшавшие стены каземата орудия пыток. Илэйн и Найнив тоже не стремились побывать там вновь. К тому же ярко освещённая комната с чисто выметенным полом, выложенным зелёными плитками, и стенными панелями с вырезанными на них тремя полумесяцами, эмблемой Тира, являла собой резкий контраст с мрачно-серым камнем грязных сырых темниц. Такая обстановка должна была подействовать на двух женщин в грубых арестантских балахонах.Только по этому коричневому рубищу и можно было догадаться, что стоящая по ту сторону стола лицом к стене Джойя Байир — пленница. Она вышла из Серой Айя и, перейдя в стан Чёрной, не утратила присущей Серым сёстрам холодной самонадеянности. Гордая осанка говорила о том, что она смотрит в стену исключительно по собственному желанию. Только способные направлять Силу могли бы узреть потоки воздуха толщиной с палец, опутывавшие все её тело. Именно сплетённая из Воздуха сеть заставляла её стоять неподвижно. Она даже не могла слышать, о чем говорят находившиеся в комнате, пока они сами ей этого не позволят.Эгвейн ещё раз проверила надёжность сотканного из Духа щита, который не давал Джойе коснуться Истинного Источника. Щит, как и следовало ожидать, оказался надёжным. Эгвейн свила невидимые потоки вокруг Джойи и замкнула их, чтобы щит держался сам по себе, но все же она испытывала смутное беспокойство в обществе приспешницы Темного, способной направлять Силу. И не просто приспешницы, а изменницы, перешедшей на сторону Чёрной Айя. На совести Джойи было множество злодеяний, из которых убийство — далеко не самое тяжкое. Странно, что она не клонилась до земли под тяжестью нарушенных обетов, сломанных жизней и загубленных душ.Другой пленнице из Чёрной Айя не хватало стойкости Джойи. Понуро стоявшая у края стола Амико Нагойин, казалось, сутулилась под взглядом Эгвейн. Не было надобности ограждать ее щитом.После пленения Амико была усмирена. Сохранив способность чувствовать Истинный Источник, она навеки утратила возможность касаться его и направлять Силу. Осталось только неистребимое желание, столь же острое, как потребность дышать, но неосуществимое. Горечь утраты пребудет с ней до конца жизни, но отныне ей не суждено прикоснуться к саидар. Эгвейн хотелось отыскать в своей душе хоть капельку сострадания. Правда, это желание было не столь уж сильным.Не поднимая головы, Амико пробормотала что-то невнятное.— Что? — возвысила голос Найнив. — Говори громче.Амико покорно подняла лицо, на котором выделялись большие тёмные глаза. Она не утратила красоты, но что-то в ней изменилось — такое, чему Эгвейн не могла найти определения. И вовсе не от страха вцепилась она обеими руками в подол грубого рубища. За этим стояло нечто иное.Сглотнув, Амико произнесла:— Вам надо идти в Танчико.— Ты нам это уже двадцать раз говорила, — резко оборвала её Найнив. — Если не пятьдесят. Скажи что-нибудь новенькое. Назови имена, которых мы еще не знаем. Кто в Белой Башне принадлежит к Чёрной Айя?— Я не знаю. Поверьте, не знаю. — Голос Амико звучал устало: похоже, она окончательно пала духом. Совсем не так звучал её голос раньше, когда она была тюремщицей, а Найнив и Эгвейн — узницами. — До ухода из Башни я знала только Лиандрин, Чесмал и Рианну, каждая из нас знает двух-трёх, не больше. Кроме, может быть, Лиандрин. Я рассказала вам все, что знаю.— В таком случае ты поразительно невежественна, особенно для женщины, собравшейся занять место среди властителей мира, после того как Тёмный вырвется на волю, — язвительно заметила Эгвейн и со щелчком сложила свой веер. Ей было удивительно, с какой лёгкостью теперь слетали у неё с языка подобные слова. Правда, внутри по-прежнему все сжималось и холодок пробегал по спине, но ей уже не хотелось кричать от страха или бежать подальше. Ко всему, оказывается, можно привыкнуть.— Я как-то подслушала разговор Лиандрин с Тимэйл, — устало начала Амико рассказ, который повторяла уже множество раз. В первые дни плена она пыталась приукрасить свою историю, но чем больше выдумывала, тем больше запутывалась в собственной лжи. Теперь она почти всегда повторяла одно и то же, слово в слово. — Если бы вы видели, какое лицо было у Лиандрин, когда она меня заметила... Догадайся она, что я услышала хоть слово, она убила бы меня на месте. И Тимэйл известна своей жестокостью: ей нравится мучить людей. Я не много успела услышать, до того как они меня увидели. Лиандрин говорила, что в Танчико есть что-то опасное для... него. — Амико имела в виду Ранда. Она не могла даже выговорить его имени, а упоминание о Драконе Возрождённом способно было ввергнуть её в истерику. — Лиандрин сказала ещё: то, что там есть, опасно для всякого, кто станет этим пользоваться. Почти так же опасно, как и для... него. Поэтому она и не отправилась за этим сама. Она сказала, что способность направлять Силу ему не поможет. Сказала: «Когда мы это заполучим, его гнусная способность только сильнее подчинит его нам». — Пот струился по лицу Амико, но она дрожала, как в ознобе.Ни слова в ее рассказе не изменилось.Эгвейн открыла было рот, но Найнив её опередила:— С меня довольно. Посмотрим, может быть, другая скажет что-нибудь стоящее.Эгвейн пристально посмотрела на неё, и Найнив твёрдо, не моргнув, встретила её взгляд.«Иногда, — подумала Эгвейн, — ей кажется, что она по-прежнему Мудрая, а я все та же деревенская девчонка, которую она учила разбираться в травах. Пора бы ей понять, что все переменилось».Найнив обладала немалой мощью, большей, чем Эгвейн, но эта мощь проявлялась лишь тогда, когда Найнив удавалось направить Силу, а для этого её нужно было основательно рассердить.Когда между Эгвейн и Найнив случались размолвки, а такое бывало, увы, частенько, разряжала обстановку, как правило, Илэйн. Порой Эгвейн подумывала, что ей следовало бы взять это на себя, ведь почти всегда она сама выказывала упрямство, однако опасалась, что Найнив воспримет такой её шаг как отступление. Найнив непременно истолкует ее уступчивость как слабость. Сама-то Найнив небось ни разу не уступила первой, так с какой стати должна это делать она, Эгвейн? Сейчас Илэйн с ними не было. Морейн взглядом и жестом позвала дочь-наследницу с собой, и они последовали за Девой, присланной за Айз Седай. В отсутствие Илэйн напряжённость усилилась, и сейчас каждая из принятых ждала, чтобы другая отвела глаза первой. Авиенда затаила дыхание, несомненно приняв самое разумное решение — не вставать ни на чью сторону и ни во что не вмешиваться.Как ни странно, разрядить напряжение на сей раз помогла Амико, хотя, скорее всего, она хотела показать свою готовность к сотрудничеству. Она повернулась лицом к стене, терпеливо дожидаясь, когда её свяжут.Нелепость происходящего неожиданно поразила Эгвейн. В этой комнате только она была способна направлять Силу, если не считать Найнив, которая могла это делать, только разозлившись, и Джойи, которой в этом мешал щит. Она, Эгвейн, позволила себе играть в гляделки, пока Амико ждала своих пут. В других обстоятельствах Эгвейн рассмеялась бы вслух. Сейчас же она открыла себя саидар, этому невидимому струящемуся теплу, которое, казалось, исходило откуда-то из-за уголка её глаза. Единая Сила наполнила её, словно вливая вторую жизнь. Эгвейн окружила Амико потоком Силы.Найнив что-то буркнула — едва ли она могла ощущать, что делает Эгвейн, для этого она была недостаточно взвинчена, но от неё не укрылось, как напряглась Амико, когда её окутали воздушные струи, и затем расслабилась, поддерживаемая потоками воздуха, показывая, что она не пытается сопротивляться.Авиенда вздрогнула — так бывало всегда, когда поблизости от неё использовали Силу.Эгвейн лишила Амико возможности слышать — допрашивать обеих пленниц так, чтобы они могли слышать ответы друг друга, было бы пустой тратой времени. Она обернулась к Джойе, переложила веер из руки в руку, собираясь вытереть ладонь о платье, но удержалась, и на лице её появилась недовольная гримаса. Ладони у Эгвейн потели вовсе не из-за жары.— Гляньте на её лицо, — вдруг сказала Авиенда. Это было неожиданно — Дева почти никогда не заговаривала, пока к ней не обращались. — Лицо Амико. Оно больше не выглядит так, будто годы проходят мимо неё. Оно не такое, как раньше... Это оттого... оттого, что её усмирили? — закончила она торопливо, на одном дыхании. Пробыв так долго в обществе принятых и Айз Седай, она переняла некоторые их представления. «Усмирить» — мало кто в Башне мог произнести это слово без содрогания.Эгвейн направилась к торцу стола, чтобы взглянуть на лицо Амико со стороны, но так, чтобы остаться при этом вне поля зрения Джойи. Под взглядом Джойи у Эгвейн холодело внутри.Авиенда была права: Эгвейн и сама заметила разницу, на которую поначалу не обратила внимания. Амико выглядела молодо — возможно, моложе своих лет, но все же иначе, чем лишённые возраста Айз Седай, годами работавшие с Единой Силой.— У тебя острый глаз, Авиенда. Не знаю, связано ли это с тем, что её усмирили, но, полагаю, ты права. Не знаю, что ещё могло бы послужить причиной.Эгвейн понимала, что говорит совсем не так, как подобает истинной Айз Седай. Те обычно делали вид, что знают все на свете: если Айз Седай заявляла, что чего-то не знает, это звучало так, будто ответ ей известен, но она намерена сохранить его в тайне. Пока Эгвейн пыталась придумать подходящую фразу, Найнив пришла ей на выручку:— Выжженных Айз Седай, Авиенда, было совсем немного, а усмирённых и того меньше.«Выжжена» — говорили о женщине, утратившей способность направлять Силу в результате несчастного случая, а «усмирённой» именовалась та, которую лишали этой способности по приговору суда. Эгвейн не понимала, зачем нужны два разных слова, — все равно что обозначать различными понятиями падение с лестницы в зависимости от того, поскользнулась ты или тебя столкнули. Кажется, большинство Айз Седай придерживались того же мнения, хотя и не высказывали его, наставляя послушниц или принятых. На самом деле существовало даже три слова. Мужчина мог быть «укрощён». Всякого мужчину необходимо было укротить, прежде чем он сойдёт с ума. Всякого, но не Ранда, его Белая Башня укрощать не осмеливалась.Найнив заговорила назидательным тоном, приличествующим Айз Седай. Она подражает Шириам, когда та ведёт занятия, догадалась Эгвейн. И позу, и мягкую снисходительную улыбку — все позаимствовала у неё.— О процессе усмирения известно немного, поскольку мало кому хочется его изучать, — продолжала Найнив. — Считается, что он необратим. Если женщину лишить способности направлять Силу, восстановить эту способность уже невозможно, это все равно что пытаться отрастить отрубленную руку.Во всяком случае, до сих пор никому не удавалось Исцелить усмирённую, хотя попытки бывали.В целом все, что говорила Найнив, было недалеко от истины, однако иные сестры из КоричневойАйя готовы были изучать что угодно, была бы только возможность. Не отставали от них и некоторые из Жёлтых сестёр — они, лучшие целительницы среди Айз Седай, стремились научиться Исцелять всякий недуг. Но никому даже краем уха не доводилось слышать, чтобы попытки Исцеления усмирённой увенчались успехом.— Кроме того, есть ещё одно, о чем мало кому известно, — добавила Найнив. — Усмирённые, как правило, живут после этого недолго, не больше нескольких лет. По-видимому, у них попросту пропадает желание жить — они отказываются от жизни. Как я и говорила, это не самая приятная тема для разговора.Авиенда поёжилась.— Я только предположила, что это могло быть причиной, — сказала она тихонько.Мысленно Эгвейн согласилась с ней и решила при случае спросить у Морейн. Если, конечно, удастся встретиться с Морейн в отсутствие Авиенды. Иногда создавалось впечатление, что их обман мешал почти в той же степени, что и помогал.— Посмотрим, будет ли Джойя снова твердить своё. — Эгвейн пришлось взять себя в руки, чтобы распутать невидимую сеть вокруг приспешницы Тёмного.Джойя довольно долго простояла неподвижно, и все тело её, должно быть, затекло, однако она повернулась им навстречу без видимых усилий. Пот, выступивший у неё на лбу, ничуть не умалял достоинства, с которым держалась эта женщина, точно так же как грубая одежда не могла скрыть горделивой осанки. Джойя была привлекательной женщиной, и, несмотря на то что, как все Айз Седай, казалась молодой, в чертах её лица проглядывало что-то материнское, когда бы не хищный блеск ястребиных глаз. Она улыбнулась и произнесла:— Да осияет вас Свет, и да будет длань Творца простёрта над вами.— Я не желаю слышать это от тебя, — сказала Найнив.Голос её звучал ровно и спокойно, но она перекинула косу на грудь и зажала её кончик в кулаке — явный признак раздражения или беспокойства. Однако Эгвейн полагала, что сейчас дело не в этом. В отличие от Эгвейн, взгляд Джойи на Найнив не действовал, её этим не проймёшь.— Я раскаялась в своих прегрешениях, — невозмутимо отозвалась Джойя. — Дракон возродился, он овладел Калландором. Пророчества исполнятся. Теперь я вижу, что Тёмному предстоит пасть.Сколь долго бы ни блуждала душа в Тени, ей всегда открыт путь для возвращения к Свету.С каждым словом Джойи лицо Найнив становилось все мрачнее. Эгвейн была уверена, что сейчас она разгневана до того, что вполне готова направлять Силу и, скорее всего, воспользовалась бы ею, чтобы задушить Джойю. Само собой, Эгвейн верила в покаяние Джойи не больше Найнив, но рассказ приспешницы Тёмного мог быть и правдивым. Вполне могло статься, что, все взвесив и обдумав, она решила перейти на сторону тех, кого считала победителями.Впрочем, возможно, она просто тянет время, рассчитывая, что ей придут на выручку.Айз Седай не способны лгать. Даже утратившие право именоваться сёстрами не лгали впрямую. Обет правдивости был первым из Трёх клятв, приносившихся с Клятвенным жезлом в руках, и преступить его не было дано никому. Но кто знает, какие обеты они давали Тёмному, присоединяясь к Чёрной Айя, и не умаляли ли эти зароки силу Трёх клятв.Ладно. В конце концов, Амерлин послала их охотиться за Чёрной Айя, на поиски Лиандрин и дюжины её подручных, совершивших убийство и скрывшихся из Башни. И единственным способом напасть на их след было выведать у этих двух все, что возможно.— Расскажи-ка нам снова свою историю, — потребовала Эгвейн, — но на этот раз другими словами. Мне надоело выслушивать заученный рассказ. — (Если Джойя лгала, это позволит её уличить.) — Мы тебя послушаем. — Последнее было сказано ради Найнив. Та громко фыркнула и кивнула.Джойя пожала плечами:— Как вам будет угодно. Дайте подумать. Хорошо, другими словами, так другими словами... Мазрим Таим, Лжедракон, которого удалось захватить в Салдэйе, способен направлять Силу и обладает невероятным могуществом. Если верить донесениям, таким же, как Ранд ал’Тор, или почти таким же. Лиандрин намерена освободить его, прежде чем он будет отправлен в Тар Валон и укрощён. Он будет объявлен Возрожденным Драконом, примет имя Ранда ал’Тора и начнёт невиданную бойню, какой мир не видал со времён Столетней войны.— Это невозможно, — вмешалась Найнив. — Сейчас, когда Ранд явил себя миру, Узор не примет Лжедракона.Эгвейн вздохнула. Об этом говорилось и прежде, но тогда Найнив оспаривала такую точку зрения. Эгвейн сомневалась, что Найнив действительно считает Ранда Драконом Возрождённым, что бы она там ни говорила. Пророчества, Калландор и падение Твердыни — все это не могло перевесить того, что Найнив присматривала за Рандом, когда он был малышом. Ранд был родом из Эмондова Луга, а Найнив и по сей день считала попечение о жителях родной деревни своим первейшим долгом.— Это тебе Морейн сказала? — спросила Джойя с оттенком презрения в голосе. — Но ведь Морейн почти сразу после посвящения в сестры покинула Белую Башню, она провела слишком мало времени в кругу сведущих. Наверное, она неплохо знает сельскую жизнь, возможно, даже разбирается в политических интригах, но вправе ли она толковать о вещах, требующих обстоятельного изучения? Хотя возможно, она и не ошибается. Может быть, Мазрим Таим и не пожелает провозгласить себя Возрождённым Драконом, но разве что-то изменится, если за него это сделают другие?Эгвейн очень хотелось, чтобы вернулась Морейн. Эта женщина не стала бы держаться столь вызывающе в её присутствии. Джойя знала, что они с Найнив всего лишь принятые. Как-никак, а разница есть.— Продолжай, — произнесла Эгвейн почти так же резко, как Найнив, — и помни: другими словами.— Конечно. — Джойя кивнула, будто в ответ на вежливое обращение, но глаза ее сверкнули, точно черные угольки. — Думаю, результат для вас очевиден. Ранда ал’Тора обвинят во всех злодеяниях... Ранда ал’Тора. Никакие доказательства того, что это два разных человека, ничего не дадут. В конце концов, кто знает, на что способен Возрожденный Дракон? Возможно, ему под силу находиться в двух местах одновременно. Даже отпетые смутьяны, которые вечно собираются вокруг Лжедракона, могут заколебаться, и лишь самые закорене лые злодеи поддержат Ранда ал’Тора Кровавого. Все народы ополчат ся против него, как во времена Айильской войны... —Джойя одарила Авиенду извиняющейся улыбкой, неуместной в ее безжалостных глазах, — но только не в пример быстрее, чем тогда. Даже Дракон Возрожденный не сможет вечно противостоять целому миру. Он будет сокрушен еще до начала Последней битвы, его сметут те, кого он собирается спасти. Темный обретет свободу, и тогда настанет день Тармон Гай’дон. Тень накроет мир и навеки изменит Узор. Таков план Лиандрин. — В голосе Джойи не было и следа удовлетворения или ужаса.История ее звучала правдоподобно, куда правдоподобнее рассказа Амико о случайно подслушанном обрывке разговора, но Эгвейн больше верила Амико, чем Джойе. Может быть, потому, что предпочитала верить ей. Легче противостоять неясной угрозе, исходящей из Танчико, чем расстроить коварный и продуманный замысел Лиандрин поднять против Ранда все человечество. «Нет, — думала Эгвейн, — Джойя лжет. Несомненно — лжет». Но они не могли оставить без внимания оба рассказа, как, впрочем, не могли и рассчитывать на успех, проверяя обе истории.Дверь распахнулась, и в комнату вошла Морейн, а следом за ней Илэйн. Дочь-наследница, нахмурясь, уставилась в пол: по-видимому, ее одолевали мрачные мысли. Но Морейн... От обычной бесстрастности Айз Седай не осталось и следа. Лицо ее было искажено яростью.