Величие и закат галактических империй

Самым интересным эпизодом в жизни галактической империи, как правило, оказывается её смерть.Вспомним (для контраста) фантастические произведения, посвящённые какому-нибудь изобретению. Чаще всего автор, предлагая нам вообразить какой-то «недофазный синхрофиброн», не зацикливается на восхищении его изысканными формами и  полезностью. Ему интереснее посмотреть, как выдумка впишется в реальный или придуманный мир, как изменит общество, к каким последствиям приведёт её внедрение — хорошим, плохим, или, не дай бог, вообще к примирению изобретателя с отцом. В поток жизни вбрасывается новая сущность, и интерес автора и читателя — наблюдать, как эта сущность взаимодействует с потоком. Наблюдение за жизнью.Теперь вспомним произведения, где фигурируют галактические империи. Механика восприятия тут совсем другая. Империя — это не «сущность в потоке жизни», это чуть ли не главная характеристика самого потока. Империя — это упорядоченность, структура, «кристаллическая решётка» жизни. Нечто, преодолевшее большой путь развития, результат решительной победы разума над хаосом и социальной энтропией. Империя — последняя ступень развития цивилизации, безусловная вершина эволюции государства.

Но если соединить эти две темы, получим картину совершенно неинтересную. При империи изобретения не «вбрасываются в жизнь», а в установленном порядке «подаются на рассмотрение» отлаженного социального аппарата (у нас «правильная» империя, у неё аппарат отлаженный, правда-правда). Этот аппарат новинку оценивает, сертифицирует, принимает в отношении неё обоснованное экспертное заключение — внедрить или игнорировать. Если внедряем, то, конечно, отслеживаем порождаемые новинкой изменения в социальном поле и гасим те, которые сочтём нежелательными. Если игнорируем — вопросов вообще нет. Всё предсказуемо. Скучно. Писать не о чем.Нет, есть вариант. Можно писать о ситуации, когда новая сущность оказывается для имперского организма неперевариваемой. Игнорировать не удаётся, а внедрять нельзя — потому что изобретение с имперской структурой не сочетается. Представляет прямую угрозу. Недопустимо меняет свойства социальной среды. Ставит под сомнение эффективность и рациональность империи и её статус вершины цивилизации. Коварно поставленная под сомнение, империя входит в конфликт с реальностью. И начинает бороться за существование...Вот и пошло движение. Вот и закрутились шестерёнки, наметился сюжет. Вот больше и не скучно.Жаль только, что начало такого движения для империи чаще всего означает смерть. История печально кивает: тщательно структурированные государства с трудом переносят значительные перемены. Ещё ни одна историческая империя при таких изменениях своей идеальной структуры не сохранила.

Теоретическую модель подобных процессов дал германский философ Освальд Шпенглер. По его представлениям, империя — финальная стадия в развитии каждой социальной формации. Формация зарождается, входит в этап становления (кстати, автор назвал его «культурным»), а затем создаётся империя и венчает дело. А своей гибелью начинает новый круг развития.Как и многие скорее поэтические, чем рациональные модели, теория Шпенглера может давать сбои в конкретных случаях, но неумолимо верна для общей картины. Империя может быть сколь угодно гармонична, эффективна и благоустроенна в определённый момент. Но как человек с трудом успевает за изменениями времени, так и куда более громоздкая империя не может вписаться в крутые повороты истории.И если мы принимаем метафору Шпенглера, то вся фантастика, где фигурируют галактические империи, повествует об очередной Последней эпохе. О новом закате Галактики.

Время собирать звёзды

Как писатель-фантаст Роберт Уильям Коул почти ничем не был примечателен — разве что временем дебюта. Его роман «Битва за Империю: История 2236 года» (The Struggle for Empire: A Story of the Year 2236) был издан в 1900 году и считается самым ранним произведением, в котором влияние земной сверхдержавы распространяется и на другие миры.В XXIII веке Британская империя, не потеряв энергичности, доминирует на родной планете (теперь это «Англо-саксонская Федерация») и вдобавок колонизирует несколько отдалённых звёздных систем. В космосе её экспансия ущемила интересы другой могучей империи, возникшей где-то в окрестностях Сириуса. Результатом этого ущемления стали грандиозные космические баталии, гонка вооружений — в общем, роман для того времени выглядел не вполне типичным.Жанр «войны будущего» был широко распространён, но Коул не только первым выволок его действие далеко за пределы земной атмосферы, но и прямо связал с «имперской» темой.

Появление в популярной литературе образа межзвёздной империи именно на рубеже XIX и XX веков удивительно символично. Реальная викторианская Великобритания, гражданином и патриотом которой был Коул, просуществовала в новом веке всего несколько дней. Великая королева Виктория, сердце и символ своей эпохи, умерла 22 января 1901 года. Англо-бурская война, в которой Британия с военной и политической точки зрения показала себя непростительно неуклюжей и не готовой к новым реалиям, скатывалась к неприятному для Короны компромиссу с «бунтовщиками».Империя пока не расползалась по швам, но уже явственно потрескивала. В тот момент она ещё оставалась государством, над которым никогда не заходит солнце, но уже через полвека её влияние сократится, в сущности, до территории архипелага, удобно расположенного к Западу от Европы. Как раз на закате.

Крах европейских империй стал одним из естественных итогов Первой мировой войны. Война сделала имперскую тему малоактуальной для тогдашней фантастики. Хрупкость имперской материи стала слишком понятна и для читателей, и для авторов. Это, конечно, не значило, что из неё ничего нельзя было пошить, — например, инженер по пончикам и классик ранней американской научной фантастики Э. Э. «Док» Смит использовал этот мотив в романе «Галактический патруль» (Galactic Patrol, 1938), но скорее как отдалённый фон, чем как существенный элемент романного пространства. Примерно теми же заплатами штопал свои межзвёздные эпопеи 1930-х годов «разрушитель миров» Эдмонд Гамильтон, а его примеру следовали и некоторые другие писатели.Ключевое для нашей темы событие произошло в 1942 году, если быть точным — в конце апреля, когда на стендах появился майский номер журнала Astounding Science Fiction. Джон Кэмпбелл опубликовал в этом выпуске небольшую повесть Айзека Азимова «Основание» (Foundation), которая стала первым камнем в фундаменте грандиозного эпоса о крахе галактической империи. Заложила традицию.

Противостояние: крах и план

 

История появления этого эпоса на диво примечательна. Распространено мнение, что идея цикла новелл о галактической империи пришла к Азимову, когда он прочитал классический труд Гиббона «Закат и падение Римской империи». Это не так. Гиббона Азимов действительно прочитал к тому времени от корки до корки не единожды, но идея упала на него совсем с другой стороны.Согласно мемуарам автора, 1 августа 1941 года он после окончания занятий в университете ехал сабвеем в редакцию Astounding и гадал, какую бы тему изобрести для нового рассказа (предыдущий его опус, рассказ «Паломничество», был отклонён главным редактором журнала Джоном Кэмпбеллом даже после четвёртой переделки). Тема не шла.Тогда Азимов решил довериться случаю и погадать по книге, которую захватил с собой, — это был сборник пьес Гилберта и Сэлливана. Книга открылась на иллюстрации к «Иоланте»: Королева фей простёрлась у ног стоящего на посту стражника Уиллиса.

Если бы Азимов подумал в тот момент о феях, история фантастики могла бы пойти совсем иным путём. Но Азимов подумал о стражнике. Потом о легионерах. О войнах. И об империях, которые вступали в эти войны.Дальнейший эпизод азимовских мемуаров настолько показателен, что требует цитирования.

Когда я добрался до кабинета Кэмпбелла, то уже не мог сдерживать эмоции. Мой энтузиазм, похоже, был даже слишком заразительным — выслушав мою идею, Кэмпбелл тоже загорелся. Никогда прежде не видел его таким взбудораженным.
— Тема великовата для рассказа, — сказал он.
— Я хотел написать повесть, — тут же уточнил я, на ходу меняя свои намерения.
— И для повести великовата. Это должна быть большая серия с сюжетно открытыми концовками.
— Что? — от растерянности я потерял голос.
— Рассказы, повести, романы, объединённые в единую историю будущего. Историю краха Первой Галактической Империи, последующего периода феодализма и зарождения Второй Галактической Империи.
— Что? — мой голос стал ещё тише.
— Ну да, сделай мне прикидку истории будущего по этой канве. Дуй домой и пиши.
In Memory Yet Green: The Autobiography of Isaac Asimov, 1920-1954, глава 28

 

Как и в случае с тремя законами роботехники (и во многих других случаях), в видении предложенной темы Кэмпбелл оказался смелее автора, который её придумал, и настойчиво требовал, чтобы автор его смелости соответствовал. И чтобы автор подходил к теме с тщательностью, достойной задуманного масштаба.Азимов попытался. Однако, в отличие от Хайнлайна, который подробно и добросовестно расписал свою «Историю будущего», Азимов предложенную Кэмпбеллом прикидку не осилил. Чем дальше тянулась роспись событий галактической истории, тем глупее и бессмысленней представлялась ему вся затея. Работать по плану не получалось.В конце концов 11 августа Азимов решил просто сесть и написать придуманный рассказ, учитывая столь плодотворный разговор с Кэмпбеллом. Продолжения подразумевались, идей для них хватало, но Азимов решил, что пускай всё идёт само собой — там видно будет, прорвёмся. А чтобы Кэмбел не передумал, Азимов хитро закончил рассказ фразой, которая недвусмысленно намекала на «продолжение банкета». Он считал, что Кэмпбел попался в ловушку, ха-ха.Готовый текст, озаглавленный «Основание» (в первый роман цикла он войдёт, несколько переделанный, под названием «Психоисторики»), был отослан Кэмпбеллу 8 сентября. Уже 17 числа почта принесла чек на 128 долларов — рассказ был принят. Но Кэмпбелл тоже принял меры, чтобы Азимов не передумал, — он сухо дал понять, что первый рассказ будет ждать публикации до тех пор, пока Азимов не пришлёт второй.Азимов понял, что попался не Кэмпбелл, а он сам. Галактическая Империя повязала его по рукам и ногам. Так началось противостояние, ставшее легендой.

...Со времени основания Галактической Империи прошло двенадцать тысяч стандартных лет, под её властью оказались тысячи населённых человеком миров. Внешне в Империи всё благополучно и стабильно, и лишь учёный Хари Селдон, создатель психоистории, предрекает государству неизбежный распад. Остановить дезинтеграцию Империи не в силах уже никто и ничто, но можно до минимума — до какой-нибудь тысячи лет — уменьшить эпоху Тёмных Времён, в финале которой должна возникнуть Вторая Империя.Для этого у Селдона есть План. Он приведён в действие и, кажется, учитывает все основные факторы, которые будут влиять на события на протяжении последующих веков. При этом одним из главных стабилизирующих факторов станет, по замыслу, сам План Селдона; о его существовании знают все, но о его сути — практически никто...

Азимов и Кэмпбелл проговаривали цикл эпизод за эпизодом. Кэмпбелл задавал проблему — Азимов её решал. Но когда Азимов предлагал решение, Кэмпбелл на ходу усложнял задачу. Империя прошла через закат и распалась, План Селдона работал, кризис за кризисом удавалось преодолеть.Однажды Кэмпбелл предложил проверить План на прочность всерьёз — Азимов вынужден был ввести в действие Мула, мутанта, появление которого никакая психоистория предусмотреть не могла. История пошла наперекосяк, План повис на волоске. Азимов был уверен, что Селдон предусмотрел механизмы стабилизации и на этот случай — но какие именно? Он начал их искать — и нашёл...

Власть и контроль

Противостояние Кэмбелла и Азимова можно рассматривать как наглядный аналог противостояния реальности и империи. Империя — это и есть приведённый в действие План, работающая структура. А реальность — постановщик новых задач для этой структуры. Пока империя способна с поставленными реальностью задачами справиться, она живёт. Как только задачи оказываются ей не по силам — она погибает.Реальные исторические империи «работают» именно так. И не только империи — любая сложная социальная система каждодневно проверяется реальностью на прочность. Специфическая проблема империй в том, что для них набор возможных ответов на вызовы реальности существенно ограничен: структура жёсткая, степеней свободы мало. Там, где вода может просочиться, камень непременно застрянет.Зато — мощь. Зато — масштаб. Чем больше ресурсов система контролирует, тем сильнее она нуждается в жёсткости внутренней структуры — это необходимо, чтобы минимизировать потери и повысить надёжность управления. Но чем жёстче внутренняя структура, тем сложнее её адаптировать к изменению условий...

Галактическая империя — это прежде всего надёжные логистика и связь. Только они способны удерживать разбросанные по космосу планеты в рамках общей государственной системы.В мировой фантастике, вероятно, не найти ни одной галактической империи, которая не решила бы вопрос мгновенных (или хотя бы очень быстрых) межзвёздных коммуникаций — если даже не нарушая впрямую общую теорию относительности, то как минимум обходя её по касательной (благо сама теория ясно указывает границы своей применимости). Способ решения этого вопроса, в общем, не принципиален (ансибль, гиперсвязь, сигмадеритринитация, нуль-транспортировка, etc.) — принципиально то, что он вообще существует. Империй без налаженной инфраструктуры не бывает (а любое государство, которое не заботится о развитии или хотя бы поддержке инфраструктуры, обречено).В этом отношении галактические империи вполне наследуют империям земным: экспансия Рима закончилась тогда, когда доставка на окраины подкреплений и их снабжение оказались невозможны или чрезмерно затратны. Для империи любое ослабление связей означает неизбежное начало распада — в первую очередь потерю периферийных территорий, которые оказываются из-за этого брошены на произвол судьбы и теряют желание (и возможность) оставаться лояльными к метрополии.И совсем плохо, когда в логистике империи обнаруживается уязвимое место — как Пряность в знаменитой «Дюне» Фрэнка Герберта. Пряность обеспечивает практически все межзвёздные коммуникации Империи, а добывается она только на одной планете из многих тысяч — на Арракисе. «Кто владеет Пряностью, тот владеет Вселенной», — друг за другом повторяют герои цикла. Ситуация, когда источник власти чётко определён, неизбежно приводит к борьбе элит за контроль над ним.

Пока у империи есть стержень, пока она монолитна, никто не в силах бросить вызов императору. Но когда стержень расшатан — чванством, самомнением, привычкой элиты к роскоши и кажущейся неисчерпаемостью ресурсов, — наступает кризис. Власть сама отдаёт часть себя на откуп (мол, часть не жалко). Другая часть власти «приобретается» коррупцией. А остатки слизывают псы.Стержня больше нет, он истончился, лишь внешняя оболочка хранит видимость его присутствия. И тогда даже одиночка-изгой Пол Атридес, которому удалось захватить стратегически сильную позицию и контролировать ситуацию на одном только Арракисе, фактически получает власть над всей империей. («Столица автоматически переезжает в Нью-Васюки», как пошутил по сходному поводу персонаж другого  романа, заверявший, что межпланетную гегемонию можно выстроить на умении играть в шашки... простите — шахматы)Дальнейшее — вопрос стратегии. То есть наличия Плана. И возможности ему следовать.

Аристократы и дегенераты

В полном соответствии с идеями Шпенглера о цикличности развития, империя в «Дюне» — свидетельство того, что развитие породившей её цивилизации заканчивается и грядёт новый цикл. По планетам прокатывается беспощадный Джихад, сметающий прежние государственные структуры и отношения, создающий (и обильно заливающий кровью) пространство для будущих перемен. А прежняя элита, аристократия, теряет всё, включая смысл существования.Каков вообще смысл у существования аристократического сословия в галактических империях? Если в безбашенных и поверхностных «Звёздных королях» Эдмонда Гамильтона вся феодальная мишура была намеренно добавлена «для антуража», без какой бы то ни было глубинной идеи, то чем руководствовался умнейший Фрэнк Герберт, выстраивая сложную систему взаимоотношений власти и аристократических Великих Домов в своей Межзвёздной империи?

Циклическая модель развития, в общем, вполне допускает почти буквальное повторение архаичных общественных структур. Понятно, что в контексте «Дюны» и аристократия, и феодальный антураж — лишь метафоры, но стоит обратить внимание и на то, с какой настойчивостью к этим (или сходным) метафорам обращаются даже самые значительные авторы.Дэн Симмонс в сложнейшем мире «Гипериона» использовал вполне родственные образы — вспомним хотя бы тамошний кодекс «Нью-Бусидо», выработанный военными и во многом не менее архаичный, чем феодальная пирамида. Вспомним также, что «Нью-Бусидо» понадобился Симмонсу главным образом для того, чтобы Федман Кассад показал всю бесполезность кодекса в ситуации, выстроенной автором.Герберт в «Дюне» использует примерно тот же приём. Для аристократии, как сообщает нам культурная память, одним из ключевых понятий является честь. При всей условности этого понятия оно действительно выступало важным регулятором в отношениях между элитами (хотя и совсем не так, как это позже было описано в книгах романтиков).В «Дюне» эта ситуация обострена до предела: единственный Великий Дом, который остаётся верен духу и букве аристократического кодекса чести, уничтожается в самом начале романа при намеренном попустительстве Императора. Фактически в Империи больше не остаётся подлинной аристократии — лишь дегенеративные носители титулов, лишённые морального права называться аристократами...Что может быть лучшей иллюстрацией для накатывающего на Империю «конца времён»?

Имперский марш

Империя вовсе не обязательно должна восприниматься как нечто зловещее. У Азимова в «Основании» Первая Империя предстаёт вполне индифферентной бюрократической структурой, а создание Второй Империи — вообще благая цель Плана Селдона. Азимов (а вслед за ним и Селдон) подходят к «имперской идее» прагматично: пока эта модель адекватна «вызовам времени», её вполне можно использовать.Этому прагматизму ничуть не противоречит то обстоятельство, что XX век был веком заката и крушения старых (а также новых) империй. Первая и Вторая мировые войны были начаты вполне «имперскими» по структуре (и замашкам) государствами и закономерно привели к гибели этих государств. Неудивительно, что такие структуры воспринимаются сейчас с оттенком враждебности. «Хорошая» империя — это что-то совсем маниловски-умозрительное, а вот исторических примеров «плохих» империй каждый может накидать за минуту десяток.И — тем не менее...

Джордж Лукас в «Звёздных войнах» создал уникальный по чистоте метафоры образ «злой» галактической империи, противопоставив ей образ «доброй» галактической республики. В терминах Шпенглера, Республика у Лукаса олицетворяла этап становления, этап «культуры» — но (добавим трагизма) уже в его «терминальной» стадии. Для её перехода на следующий этап, в состояние собственно Империи, потребовалось совсем немного.Даже отказываться от прежних государственных структур оказалось совершенно необязательно. Просто в высшей степени демократический Совет Галактики в один прекрасный момент перестал быть местом для дискуссий, а канцлер Палпатин внезапно оказался ценным лидером, которому не было альтернативы (а после уничтожения ордена джедаев такой альтернативе и появиться-то было неоткуда). Став императором, Палпатин терпел существование Галактического Совета около двадцати лет и распустил его только в начале четвёртого эпизода.

В чём Лукас безусловно прав — любая республика действительно беременна империей. Набирая мощь, она набирает и вес, набирая вес — становится жёстче, теряет способность гибко реагировать на происходящие в мире изменения. Её дипломатия перестаёт быть изящной, как выпад мастера флорентийской школы, и становится угрюмо-топорной. Её стратегии теряют разнообразие и полагаются более на запас силы, чем на точный расчёт и умение. Она всё ещё так или иначе адекватна мировой ситуации, но уже гораздо более склонна перестраивать её «под себя», чем подстраиваться под общие с партнёрами интересы.Наверное, мы и без галактических империй всё это смогли бы для себя уяснить. Не думаю, что мы в этом отношении совсем уж безнадёжны. Но с галактическими получается, знаете ли, нагляднее.А потому: маэстро, урежьте «Имперский марш»!