Страшно представить — раньше с собой в самолёт нельзя было взять бутылочку воды! Раньше приходилось снимать обувь, ремень и часы, все свои вещи засовывать в сканирующую машинку, и давать себя ощупывать чужим людям — это называлось контролем безопасности перед посадкой в самолёт. Это было неудобно и унизительно — мы все носились, как угорелые, вдоль ленты транспортёра, босиком, с пластиковыми корытцами, а в корытцах как попало свалены были вещи. Во внутреннем аэропорту города Сан-Франциско, как сейчас помню, контейнерами для всяких мелочей служили собачьи миски с рисунком — косточкой… А как забавно выглядел человек в деловом костюме, без ремня и босой, когда его обыскивал-обстукивал какой‑нибудь вежливый секьюрити!Как хорошо, что весь этот ужас позади.До посадки пять минут. Я прохожу на контроль; кладу паспорт на стойку, а ладонь на сканер детектора лжи.— Здравствуйте, — улыбается мне милая девушка, сотрудник службы. — Петров Николай Васильевич, вы можете подтвердить, что, являясь пассажиром рейса сто одиннадцать—сорок восемь Мировых Авиалиний, вы не собираетесь произвести террористический акт, каким‑либо образом нарушить общественный порядок во время полёта?— Нет, — говорю я твёрдо. — Я, Петров Николай Васильевич, не собираюсь нарушать закон и порядок, и конечно, не задумываю террористического акта!Сканер мигает зелёным. Обмануть его невозможно: как хорошо, что с изобретением совершенного детектора лжи мы все избавлены от унизительных проверок!Я прохожу на своё место в самолёте. Рейс полон. Моё кресло у прохода даёт мне больше свободы, чем другим, запертым чужими телами возле окон и в середине ряда. Впрочем, лететь недолго, три с чем‑то часа…Командир корабля желает нам приятного полёта. Мы взлетаем; когда гаснет табло «пристегните ремни», стюардессы начинают разносить напитки…Я странно себя чувствую. Раньше меня никогда не укачивало в самолётах. Нахожу в кармане кресла впереди картонный пакетик, но тошнота вдруг отступает.Я прошу у стюардессы апельсиновый сок. Делаю первый глоток…Я Коля Петров, соками моего детства были томатный и берёзовый, я не пробовал апельсинового до девяти с половиной…Сколько мне лет?!Я делаю ещё три глотка и облизываю губы. Сок горчит. Соки моего детства… А было ли у меня детство?Пороховая гарь, скрежет гусениц по асфальту, разбитый арбуз… Кровь.Я хватаюсь за картонный пакетик.Я на пару лет моложе, чем эта сволочь Петров. Я забыл своё имя, но это часть программы. Тот, кто был мной, давно умер.Осталось только его воля. Воля умершего, попавшего в тихий сад, в объятия сладострастных…Где же райское пение?Я встаю, пошатываясь. В моей сумке, задвинутой под переднее сиденье, полностью собранный, готовый к работе аппарат. Осталось дойти до сортира и привести его в действие.Прощай, Николай Петров. Тебе поверили. Этого доста……Погоди! Соками моего детства были томатный и берёзовый, я Коля, у меня есть мама и папа, жена, сын! Останови программу, его память сильнее, я Коля, Коля!Я замираю в проходе, мешая стюардессе. Она смотрит на меня, скрывая раздражение. А я гляжу на всех этих людей, жующих и спящих, играющих в игры, читающих газеты…От того, кто я, зависит их жизнь.Томатный и берёзовый. Арбуз и кровь на асфальте.Кто я?