Олдос Хаксли: дивный новый мир и самая сладкая антиутопия

Олдос Леонард Хаксли появился на свет 26 июля 1894 года. Судьба дала ему выбор: он мог связать свою жизнь с биологией или с искусством. Семья Хаксли принадлежала (и до сих пор принадлежит) к британской культурной элите, и все родственники писателя тяготели либо к естественным наукам, либо к творчеству.

Творческая половина семьи не отставала от научной. Отец Олдоса, Леонард, был учителем и писателем. Старшая сестра Леонарда, Мэриан, — художницей, близкой к кругу прерафаэлитов. Мать Хаксли, Джулия, основала школу для девочек, а ещё в её роду много сочинителей: самым известным из них был поэт и критик XIX века Мэтью Арнолд. В детстве Джулия дружила с Льюисом Кэрроллом и вместе с сестрой встречается на некоторых его фотографиях.

С такой наследственностью и в таком окружении маленькому Олдосу было не слишком сложно ответить на вопрос, кем он хочет стать. Стоило только понять, к какой половине семьи — научной или творческой — он хочет присоединиться. В отличие от братьев-учёных, Хаксли решил начать карьеру художника. Однако от этой идеи пришлось отказаться — в ранней юности он перенёс серьёзную болезнь, которая на несколько лет лишила его зрения. Олдос всю жизнь боролся с подступающей слепотой. Свой опыт он позднее описал в брошюре «Как исправить зрение» (The Art of Seeing, «Искусство видеть»). 

Выбирая названия для своих произведений, Хаксли любил похвастаться начитанностью — поэтому активно обращался к английской классике. Например, заглавие юмористического романа «Шутовской хоровод» — цитата из пьесы Кристофера Марло «Эдуард II». А книга «Эти опавшие листья» названа по строчке из стихотворения Уильяма Вордсворта «Всё наоборот». Такую литературоцентричность писатель сохранял на протяжении всего творчества — даже если она не находила отражения в названиях произведений, то неизбежно всплывала в сюжете. 

Поводом написать книгу послужило желание Олдоса поспорить с одним из отцов современной научной фантастики — Гербертом Уэллсом. С семейством Хаксли Уэллс был знаком не понаслышке: в молодости он занимался биологией под руководством Томаса «Бульдога Дарвина» Хаксли, а с 1929 по 1930 год публиковал научно-популярный трёхтомник «Наука жизни», который писал в соавторстве с Джулианом Хаксли и собственным сыном. 

Хотя «О дивный новый мир» считается образцом антиутопии, он сильно отличается от своих коллег по жанру. Мало какой читатель захочет жить в Едином Государстве из романа «Мы» Евгения Замятина или в Океании из «1984» Джорджа Оруэлла. Они показаны настолько негативно, что ни у кого не возникнет сомнений: основание, на котором построены эти общества, далеко от совершенства. На фоне других антиутопических проектов мир будущего, придуманный Хаксли, выглядит почти привлекательно. И в этом состоит его главное коварство и опасность.

В подобном сухом изложении описанное Хаксли государство кажется по-настоящему чудовищным. Но если задуматься над отдельными его элементами, станет очевидно, что многие современные люди сочли бы его принципы не такими уж плохими.

Благодаря товарному изобилию ни у кого не возникает необходимости хранить и чинить старые вещи. Всё что угодно доставят с любого конца света.Развлечения доступны и разнообразны. Описание достоинств нового фильма выглядит так, будто оно взято прямиком из рецензии на свежий блокбастер из нашей реальности: 

В отличие от творения Оруэлла, где настоящей целью режима было утверждение насильственной власти («Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно», пер. В. Голышева), главноуправители в «дивном новом мире» действительно заботятся о счастье населения и стремятся оградить его от страха, болезней, старости, уродства, бессилия — любого дискомфорта, в конце концов. Проблема в том, что люди, даже полностью удовлетворив физиологические и материальные потребности, всё равно чувствуют себя несчастными: влюблённый страдает из-за разбитого сердца, творец испытывает горечь оттого, что ему не удаётся точно воплотить свой замысел. Поэтому их приходится защищать от всех потенциальных источников фрустрации. В этом плане роман Хаксли оказывается ближе не к «1984», с которым его часто сравнивают, а к «Мы» Замятина. Если хочется радикально решить проблему человеческого несчастья, то вырезать фантазию или накачать всех сомой — вполне рабочий вариант.Пожалуй, единственный аспект «О дивного нового мира», который современный читатель однозначно сочтёт негативным, — это деление общества на касты. Нас пугает и оскорбляет идея предопределённости. Наследственные преимущества, социальные и тем более генетические, кажутся несправедливыми. Именно поэтому многие выступают против развития технологии клонирования или редактирования генома и страстно отстаивают идею тотального превосходства влияния среды над фактором наследственности. Людям психологически некомфортно существовать в мире, где за них всё решили ещё до рождения, — а потому их собственная жизнь кажется вне зоны влияния. 

Иронично, что именно антиутопическую идею разделения человечества на группы сам Хаксли считал наименее проблемной чертой сюжета. Третий рейх дискредитировал евгенику в глазах современного общества, но в начале XX века это учение было крайне популярным. Оно привлекало многих именитых учёных и интеллектуалов, в том числе и представителей «биологической» ветви семьи Хаксли. Да и самому писателю, при всём его желании поспорить с «Современной утопией» Уэллса, нравилась мысль о существовании высшей касты «самураев», описанной британским фантастом.Неопределённое отношение автора к некоторым особенностям его же книги ещё больше усиливает её неоднозначность. Первые читатели «О дивного нового мира» терялись, не понимая, против чего конкретно направлена критика. Против сциентизма? Современной культуры? США? Споры продолжаются по сей день.Большинство произведений, близких по жанру к творению Хаксли, относятся к дистопиям — то есть описывают «плохие места». «О дивный новый мир» же намного сложнее и изощрённее. Его действительно можно назвать образцовой антиутопией — утопией, которая обернулась своей противоположностью и стала настоящим кошмаром. И в этом заключается главное достоинство романа.

В 1937 году Хаксли с женой и сыном переехали из Великобритании в США. Писатель надеялся, что калифорнийский климат благотворно скажется на его здоровье. Сложно сказать, действительно ли смена места жительства помогла его физическому зрению — однако можно утверждать совершенно точно, что на духовное зрение Олдоса Лос-Анджелес сильно повлиял.В Голливуде Хаксли увлёкся восточной философией и мистикой. Он близко сошёлся с духовным учителем Джидду Кришнамурти и стал частью Общества Веданты под руководством индийского монаха Свами Прабхавананды. Знакомство с эзотерическими учениями повлияло на всё позднее творчество писателя. В книге «Вечная философия» он попытался найти точки соприкосновения между Западом и Востоком, сопоставив мистические традиции со всего света. Другим событием, оказавшим влияние на Хаксли, стала встреча с британским психиатром Хамфри Осмондом. Осмонд занимался исследованиями психоактивных веществ. Именно он придумал слово «психоделик». Хаксли заинтересовался трудами соотечественника и предложил себя в качестве подопытного для эксперимента. Под наблюдением Осмонда в 1953 году писатель принял мескалин. В следующем году Хаксли в опубликовал эссе «Двери восприятия» — отчёт о пережитом опыте. 

Название он взял из поэмы Уильяма Блейка «Бракосочетание Рая и Ада». Второе эссе на ту же тему вышло спустя два года после первого, и в нём Хаксли сделал ещё более явную отсылку к стихам британского романтика — он назвал его «Рай и ад». Кроме поэмы Блейка, «Двери восприятия» связаны и с фантастическим рассказом Герберта Уэллса «Дверь в стене». В эссе Хаксли описал свои ощущения от употребления мескалина. Несмотря на проблемы со зрением, из-за которых ему пришлось отказаться от детской мечты стать художником, главным источником впечатлений для писателя на всю жизнь осталось именно визуальное восприятие мира. Описания красочного облика предметов, новые переживания от созерцания классических картин занимают большую часть текста, затмевая другие ощущения: и вкусовые, и тактильные, и аудиальные. После публикации рассуждения Хаксли о связи психоактивных веществ (например, алкоголя) с религиозным и мистическим чувством подверглись критике. Однако, несмотря на спорную тему, «Двери восприятия» оказали огромное влияние на популярность психоделической эстетики в массовой культуре 1960-х. Культовая рок-группа The Doors получила своё название в честь эссе Хаксли. А в 2016 году фильм «Доктор Стрэндж» отметил связь «Дверей восприятия» с комиксами небольшой пасхалкой. Увлечение культурой Востока и эксперименты с психоактивными веществами изменили мировоззрение Хаксли. Поэтому, когда под конец жизни он решил вернуться к «дивному новому миру», из-под его пера вышла совсем другая история. 

Возвращение на остров

Почти через 30 лет после выхода своей знаменитой антиутопии Хаксли попытался оценить, прошли ли его идеи проверку временем. Оказалось, что сделанные им в молодости предсказания во второй половине XX века стали ещё более актуальными. В эссе «Возвращение в дивный новый мир» писатель проанализировал тенденции развития общества и пришёл к неутешительному выводу: антиутопический мир будущего ближе, чем ему казалось. Главные, по мнению Хаксли, опасности, приближающие наступление «дивного нового мира», — перенаселение и развитие новых «мягких» технологий контроля сознания. Первое предостережение писателя для нас уже не актуально: человечество счастливо избежало мальтузианской ловушки и теперь беспокоится о старении населения и депопуляции. А вот мысли Хаксли о растущем влиянии пропаганды и сейчас выглядят злободневно.Больше всего опасений у писателя вызывала готовность человечества отказаться от свободы ради комфорта. Во второй половине XX века стремление общества к максимальному потребительскому благополучию стало более очевидным, чем во времена, когда Хаксли писал свою антиутопию. А в новом тысячелетии эта тенденция усилилась ещё больше. Инфантильное требование «Дайте мне телевизор и гамбургеры, но не беспокойте меня свободой и ответственностью» (пер. А. Анваер) в сочетании с желанием запретить любой источник фрустрации ускоряет установление в государствах будущего «мягкой деспотии патерналистского толка». 

В последнем романе «Остров», вышедшем за год до смерти Хаксли, он попытался отыскать идеал, который мог бы противопоставить «дивному новому миру». Действие книги происходит во второй половине XX века на вымышленном острове Пала. Его общество, объединив достижения Востока и Запада, сумело построить систему, способствующую максимизации счастья каждого жителя. Если сравнить «Остров» с «О дивным новым миром», сложность и неоднозначность антиутопии Хаксли окажется более явной. Многие элементы последнего романа писателя повторяют черты дистопического мироустройства из его раннего произведения. Только в одном случае они способствуют свободе и благоденствию человека, а в другом — отупляющему его комфорту. Психоактивное вещество мокша на Пале используется не для купирования негативных эмоций, а для получения мистического опыта. Институт семьи не уничтожен, но сильно трансформирован: уход за детьми и пожилыми осуществляется коллективно с помощью объединений из нескольких семей, которые называются Клубами Взаимного Усыновления. Гипнопедия, вместо индоктринации, используется для ускоренного обучения. Есть и сильно смягчённая форма евгеники — хранилище со сперматозоидами и, возможно, яйцеклетками выдающихся жителей острова. Многие семьи используют его добровольно, чтобы разнообразить генетическую линию (но обычно это делается при заведении третьего ребёнка). После чтения обоих романов становится очевидным, что ключевое отличие утопии от антиутопии — не основание, на котором строится общественная система, а точка зрения автора на принципы, которые человечество может использовать и во благо, и во зло. Поклонники советской фантастики легко заметят идейное сходство «Острова» с «Лезвием бритвы» Ивана Ефремова. Эти произведения создавались примерно в одно и то же время — роман советского фантаста был опубликован лишь годом позже утопии Хаксли. Разумеется, говорить о взаимовлиянии не приходится. Однако несомненное сходство историй наталкивает на мысль о том, что некоторые идеи витали в воздухе по обе стороны железного занавеса. 

Между раем и адом

В 66 лет Хаксли узнал, что болен раком. С этой болезнью в его жизни было связано немало горечи — именно от рака скончались его мать и первая жена. Отголоски личных трагедий не раз находили отражение в его творчестве: тягостные описания мучительной смерти героинь (как правило, матерей) встречаются в его романах «О дивный новый мир», «Слепец в Газе», «Гений и богиня» и «Остров». Однако смерть самого Хаксли — через три года после постановки диагноза — оказалась ближе к созданной им сцене всё из того же «Острова». Ближе к финалу книги одна из пожилых жительниц Палы умирает спокойно, без ропота и мучений, в окружении семьи и под воздействием мокши, которая помогает ей справляться с болью и страхом. Хаксли умирал дома, и перед уходом попросил жену ввести ему две дозы ЛСД.Он скончался 22 ноября 1963 года, и для общественности его смерть прошла почти незамеченной. В тот же день ушёл из жизни ещё один британский классик — Клайв С. Льюис. Но эти печальные события совершенно затмило убийство президента США Джона Ф. Кеннеди.

Это случайное совпадение — одновременная смерть сразу трёх по-своему важных исторических фигур XX века — вдохновило американского философа и теолога Питера Крайфта написать книгу «Между раем и адом: диалог где-то за пределами смерти между Дж. Ф. Кеннеди, К. С. Льюисом и О. Хаксли» (Between Heaven and Hell: A Dialog Somewhere Beyond Death with John F. Kennedy, C. S. Lewis, & Aldous Huxley). По сюжету, двое писателей и один президент встречаются в Чистилище и вступают в оживлённую, но уважительную дискуссию по вопросам веры.Согласно интернет-архиву Нобелевской премии, Олдос Хаксли семь раз претендовал на получение этой престижной награды. Последний раз его кандидатуру выдвинули сразу два человека — как раз в год его смерти.

Комикс «Хаксли vs. Оруэлл» Стюарт Макмиллен нарисовал по мотивам книги американского философа Нила Постмана «Развлекаемся до смерти» (Amusing Ourselves to Death). Постман одним из первых сравнил прогностический потенциал двух классических антиутопий и уверенно отдал пальму первенства именно Хаксли. Современные тенденции развития общества не спешат опровергать его точку зрения, хотя до генетической кастовой системы нам, к счастью, пока ещё далеко.Роман Хаксли слишком сложен и неоднозначен, чтобы служить простым пропагандистским инструментом для борьбы с тем вариантом будущего, который писатель иронично окрестил «дивным новым миром». Возможно, спустя какое-то время человечество оглянется на себя и в ужасе воскликнет: «Всё это время Хаксли был прав!» После чего закинется аналогом сомы и продолжит развлекаться как ни в чём не бывало, лишний раз подтвердив правоту одного из самых выдающихся писателей-визионеров XX века.