Стража! Стража! История сыска

Реальная история сыска в древности и Средние века ограничивается двумя словами: её нет. Как не было и каких-либо спецслужб. За исключением недавнего периода, именуемого Новым временем, расследование не завершалось судом, а начиналось с него. Преступника не устанавливали путём рассмотрения всех обстоятельств дела, не разыскивали и не обличали. Как правило, его имя было известно с самого начала. Вопрос заключался лишь в том, что с негодяем делать.

Не судите, да не судимы будете

В древности и в Средние века расследования нередко вели с помощью магии. Среди прочих платных услуг, которые предоставляли даосские и буддистские бонзы, было установление примет преступника или поиск краденого имущества с помощью экстрасенсорики / Tommy Wong [CC BY-SA 2.0]В первобытном мире антиобщественные поступки были крайне редки и чаще всего сводились к нарушениям табу, которые вызывали гнев духов. Они же и насылали наказание — а как ещё объяснить неудачу на охоте, засуху или эпидемию? Старейшины, знавшие соплеменников как облупленных, безошибочно определяли виновного. Если же он отрицал свою причастность, то шаман обращался к духам напрямую, чтобы они указали на преступника. И духи указывали.В более поздние времена доблестный варвар, найдя своего родича убитым, всегда точно знал, чьих это рук дело. Или догадывался. А если и не догадывался, это ничего не меняло. Мстить было необходимо, а кому именно — неважно. Главное, чтобы все знали: род Чёрных Псов мстит за своих убитых; с Чёрными Псами лучше не связываться! Расплата неизбежна. А то, что в отместку убили не того... Кто, кроме настоящего преступника, будет знать об этом? А он-то не скажет... Но обычно преступник был как раз известен, так как особо и не скрывался. Иначе как окружающие узнали бы, с каким родом лучше не связываться?Позже, с возникновением государств, появились писаные законы, сведённые в судебники. Возникли понятия преступления и наказания (порой обозначенные очень чётко и детально), но принцип расследования от этого не изменился. Для того, чтобы разбирательство началось, истец должен был подать жалобу на конкретное лицо, им же самим и установленное. В цивилизованном Риме, законы которого легли в основу современного права, потерпевшему приходилось не только самостоятельно разыскивать, но и доставлять в суд своего обидчика. Для задержания преступника прибегали к помощи друзей, слуг, товарищей по цеху или наёмников. Например, гладиаторов.

Как ни странно, феодальный правитель охотнее оказывал услуги своим подданным, чем Римская республика — гражданам. Осуществляя правосудие, он, во всяком случае, мог повелеть доставить пред ясны очи истца ответчика, а иногда и свидетелей. Последнее было особенно важно, так как в то время обвинение основывалось почти исключительно на свидетельских показаниях. Материальные улики рассматривались редко — разве что это были пергаменты и амулеты, изобличающие владельца в колдовстве или ереси. Без экспертной лаборатории кровавые пятна на одежде мало о чём говорили.С другой стороны, римские судьи, определяя вину или невиновность, хотя бы вникали в обстоятельства дела. В Средние века этот обычай был забыт, и тщательному рассмотрению чаще всего подвергались личности обвиняемого и обвинителя. Например, на Руси суду в первую очередь полагалось определить, является ли ответчик «лихим» или «добрым» человеком. Если «лихость» оказывалась установленной, остальное уже было делом техники. Лихих людей можно было пытать, чтобы они сами рассказали, какие именно преступления совершили. А можно было и не пытать и отправить в острог просто так — на основании одной лишь лихости.Таким образом, для признания человека преступником уличать его в конкретных злодеяниях вовсе не требовалось. Правосудие нуждалось лишь в клятвенном заявлении нескольких «добрых» людей, что обвиняемый, по их мнению, тать ночной, разбойник и душегуб. Сейчас подобная система может показаться в высшей степени странной, но следует учитывать: за редкими исключениями другой возможности доказать вину не было. Даже если вора на ярмарке тут же хватали за руку, обличали его лишь голословные заявления пострадавшего и, если повезёт, других посетителей рынка, лично ничего не видевших, но готовых подтвердить, что этот пройдоха и раньше попадался на воровстве, а жалобщик — честный спекулянт и даром оговаривать первого встречного не станет. Судья просто не рассматривал то, что в любом случае не смог бы проверить. То есть сам факт кражи. В Европе, благо древние традиции гражданского общества позволяли, процедура была несколько более оптимизирована. В городских судах для вынесения смертного приговора хватало клятвенного заявления лишь одного лица. Но лица должностного. Обвинения от имени истца выдвигали «добровольные прокуроры» — шёффены. От них требовалось назвать конкретное преступление, но основания, на которых виновным объявлялся именно ответчик, суд не интересовали. Достаточным считалось, если ещё шестеро шёффенов подтвердят, что обвинитель ранее не был уличён во лжи. С этого момента вина считалась установленной, и приговор приводился в исполнение.

В по-настоящему сложной ситуации суд оказывался, когда истец и ответчик, обвиняющие друг друга во лжи, выглядели людьми, в равной степени достойными доверия (например, оба слыли отпетыми мошенниками). В таких случаях судье приходилось определять истину, руководствуясь лишь собственной мудростью. Это было не только сложно, но и рискованно. Времена были суровые, и даже могущественный правитель мог скоропостижно умереть, если вассалам его решение казалось неправосудным. Выход был найден, когда появился институт присяжных заседателей, снимающих с судьи ответственность за ошибки. До этого ответственность за несправедливые решения приходилось перекладывать на богов.Если же выяснить, кто лжёт, а кто говорит правду, не удавалось, проводились ордалии — судебные поединки. А в более широком смысле «судебные испытания», так как ордалия совсем не обязательно подразумевала дуэль. В доказательство своей невиновности обвиняемый мог подержать в руках раскалённое на огне железо, достать предмет из котла с кипящей водой или переплыть бурную реку. Вернее, не переплыть, так как правым признавался именно утонувший. Метод был оригинальным, но по-своему действенным. Часто само предложение устроить ордалию тотчас приводило к полюбовному примирению сторон.

Чрезвычайно распространённый в фэнтези элемент антуража — «воровская гильдия» (а иногда и не одна). Фантастические преступные группировки имеют реальный исторический прообраз. Но организованной силой в средневековых ремесленных центрах были не воры (с которыми разговор был короткий), а нищие, обладавшие своего рода неприкосновенностью. Ведь побирались не только одинокие старики, калеки и беспризорные дети, но и целые семьи, потерявшие кормильцев и даже просто временно безработные. Несмотря на то, что им никто не был рад, из города нищих не прогоняли, так как христианская вера требовала хорошо к ним относиться.Однако беспокойство армия попрошаек доставляла немалое. Разумеется, пока старые нищие побирались, юные тащили всё, что плохо лежало. Беда усугублялась и тем, что среди нищих оказывалось немало людей молодых, крепких, здоровых, но не желавших трудиться.Разумеется, в нищенской вольнице выделялись лидеры, которые сами уже не побирались, а лишь организовывали промысел — распределяли лучшие места для попрошайничества и собирали дань с остальных. Стремясь взять ситуацию под контроль, власти придавали таким организациям официальный статус, объявляя нищих цехом. Таким образом, начальники воров и побирушек становились хоть и не самыми почтенными, но полноправными членами городской администрации. Что позволяло остальным гильдиям вести с нищими переговоры, устанавливая границы допустимого. Тех же, кто эти границы переходил, попрошайки изгоняли за ворота сами. В Стамбуле гильдия нищих принимала участие даже в праздничных парадах.

Пытки — эффективный способ получения признания, но они малопродуктивны, когда нужно установить истину. В старину, когда допрос с пристрастием был практически обязательным этапом расследования, люди отлично это понимали. Даже в Китае, где до 1911 года суд не мог вынести приговор, не добившись (бамбуковыми палками) личного признания обвиняемого, одного признания, полученного под пыткой, не было достаточно для доказательства вины. Такая же ситуация была и в Европе.Исключение составляли дела с религиозной или политической подоплёкой — над еретиками, колдунами и предполагаемыми изменниками. Но и здесь ценность полученного под пыткой признания была невелика. Ведь, даже если иных улик не было, ведьму сжигали независимо от того, признавалась она или нет.Чаще всего обвиняемого пытали, чтобы получить от него настоящие улики против него же. Вор мог признаться, где спрятал награбленное (раз знает, значит, точно он украл), или назвать сообщников. У которых, в свою очередь, глядишь, и удастся допытаться, в чём заключается и чем доказывается их вина.

Следствие вели

Машина средневекового правосудия начинала буксовать, если преступника, прежде чем повесить, надо было отыскать. Такое положение дел долго оставалось редкостью, ведь большинство человеческих поселений были небольшими. Жители знали друг друга настолько хорошо, что краденой шляпой невозможно было бы пользоваться, не привлекая внимания прохожих. О правах человека, презумпции невиновности и адвокатах мало кто слышал — верёвочная петля затягивалась дольше, чем продолжалось расследование (так как мыло тоже было редкостью).В городах, насчитывающих десятки тысяч жителей, криминальная обстановка резко ухудшалась. Ночью в дома пробирались воры, на тёмных улицах встречались грабители, а на базарах орудовали карманники. В городах же действительно огромных — таких, каким был древний Рим, — ситуация была критической.Противостояли засилью преступности на улицах Вечного города сначала когорты вигилов — «бодрствующих», — а позже преторианские когорты. По основной специальности вигилы были пожарными и по ночам несли дозор на каланчах. В отряды, которые набирались из отпущенников, входили самые разные люди, от водоносов до спасателей. В числе вигилов были и первые в истории следователи, которые должны были определить причину пожара и наказать намеренных или неумышленных поджигателей.Вигилы, вооружённые круглыми щитами-пармами и мечами-гладиусами, по ночам патрулировали улицы. Но пользы от этого было немного. В отличие от них, преторианцы действовали так же, как городские стражники Средних веков, — досматривали подозрительных прохожих, бросались туда, откуда слышались крики о помощи, а когда начиналась драка, то хватали всех подряд и тащили к судье. Но если преступника не удавалось задержать на месте преступления, следствие и розыск властями не проводились.

Успехи средневековых низаритских смертников, известных как ассасины, во многом объясняются тем, что европейские и арабские государства XII-XIII веков не располагали спецслужбами, способными противодействовать терроризму / © Ubisoft, Assassin’s CreedВсё, что власти могли предложить жителям древних и средневековых мегаполисов, помимо неэффективных патрулей, — внутренние стены, разделяющие кварталы. На ночь ворота закрывались, чтобы воры не могли переходить из одного района в другой.Куда активнее велась борьба с разбойниками в сельской местности и на море. В 67 году до н. э. Гней Помпей Великий выдвинул против пиратов армаду из 500 кораблей и армию, насчитывавшую 125 тысяч человек. Но подобные войсковые операции проводились нечасто, а постоянно действующей организации, которая боролась бы с бандитами, римляне не имели. Тем не менее регулярная армия кое-как старалась контролировать ситуацию.

В Средние века положение дел ухудшилось. Феодальные отряды боролись с «лесной вольницей», разве что составляя ей конкуренцию и первыми грабя случайных путников и крестьян. Функции охраны брали на себя различные организации. Безопасность паломников, идущих к святым местам, иногда обеспечивали рыцарские ордены. В Испании с XII века горожане стали создавать для защиты торговцев «братства» — эрмандады. В XV веке король Фердинанд II и королева Изабелла I объединили разрозненные добровольные дружины в общую Святую Эрмандаду — по сути, первую в мире национальную гвардию, которая управлялась чиновником, назначаемым из столицы, и содержалась за счёт специального налога. Появившиеся на дорогах и на улицах городов патрули Святой Эрмандады сыграли не последнюю роль в расцвете Испании в эпоху Великих географических открытий.В XV-XVI веках богатые города северной Италии поддерживали порядок на торговых трактах с помощью наёмной лёгкой конницы — стратиотов. Во Франции те же функции выполняли жандармы — королевская тяжеловооружённая кавалерия. На такие издержки приходилось идти, так как на дорогах было полно раубриттеров — рыцарей-разбойников, тоже очень хорошо вооружённых. Обычная стража справиться с ними не могла.

С XVII века губные старосты стали именоваться сыщиками. Борьба с разбоем не могла ограничиваться патрулированием дорог в слабой надежде вовремя успеть на помощь неудачливым путникам. Банды было необходимо находить и уничтожать. Розыск же осложнялся тем, что разбойники — как на Руси, так и в других странах — зачастую пользовались поддержкой простого населения. Следуя мудрым заветам Робина Гуда, грабить они предпочитали богатых — это прибыльнее. Крестьянам же они, конечно, не раздавали награбленное, но зачастую щедро платили за пищу, кров и информацию. Кроме того, разбойников, разумеется, боялись. Хотя и не так сильно, как стражников.Получить сведения, необходимые для выслеживания банды, жандармы могли тремя путями. Разбойный приказ и его иностранные аналоги собирали и обрабатывали массу доносов и жалоб от населения. Но полученные таким образом данные редко бывали полезны, да и просто правдивы. Куда лучшие результаты давало назначение награды. Однако самым успешным и распространённым способом были угрозы и пытки. Следователь определял, кто может располагать нужной информацией, а затем получал эту информацию при посредничестве палача.Подобные методы худо-бедно давали результаты, позволяя периодически очищать леса и дороги от нежелательных элементов. Но частным лицам услуг по розыску преступников государство по-прежнему не оказывало. Никто не помогал обычным гражданам искать обидчиков, да и если преступник был известен, то никто не стал бы его преследовать.Добиться справедливости был шанс лишь у людей состоятельных, способных назначить круглую сумму за голову своего врага. Если объявлялась награда, находились и охотники за головами, желающие её получить. Преследование беглеца по самым общим приметам не составляло труда. Проблема заключалась в том, что делать с ним после обнаружения. Ведь даже из соседнего княжества, как правило, выдачи не было. Обращаться к местным властям редко имело смысл. Так что, приговор обычно приводился в исполнение на месте, минуя стадию судебного разбирательства. «Охотники за головами» мало отличались от тех, за кем охотились.

Преступность была всегда. Но лишь к концу XVII века власти начали создавать полицейские органы, похожие на современные. Государства усиливались, увеличивались, города росли — и вопрос правопорядка стал вопросом национальной безопасности. Появились розыскные структуры, усложнился судебный процесс, но настоящий прорыв случился лишь в конце XIX века, когда зародилась криминалистика. Разбойник, долгое время скрывавшийся в ночи, больше не мог чувствовать себя безнаказанным.