Именно мощный акцент на мистике помог режиссёру Костасу Марсаану обратиться к максимально широкой теме, понятной и у нас, и за рубежом (фильм участвовал в фестивалях в Испании и Португалии): непонимание и недоверие способны разрушить всё в одночасье. Это удивительный и в то же время закономерный парадокс. Удивительный — потому что многие образы относятся всё-таки к чужой для массового зрителя культуре. А закономерный — потому что магическое мышление встречается у народов по всему миру. Сюжет у «Иччи» бесхитростный: старший сын семейства Тимир вместе с женой Лизой и маленьким сыном Мичилом приезжают в гости к родным Тимира — родителям и младшему брату Айсену. Повод отнюдь не радостный — Тимир крупно задолжал, и теперь просит родителей помочь с деньгами, для чего дом и землю придётся продать. Родители обещают дать ответ на следующий день, а пока предлагают переночевать здесь. И как на землю опускается ночь, так семья попадает в плен злого духа.

Простота сюжета и несложные характеры позволяют Марсаану вывести в центр внимания нарастающий семейный конфликт: приветливый и порядочный Тимир оказывается недоверчивым ревнивцем, он запросто поднимает руку на жену и проклинает отца. Социальная драма из первой трети «Иччи» пугает не меньше собственно хоррор-составляющей.Начиная со второй трети драматургия становится слабее, уступая место бесконечному кошмару без амортизирующих сцен, где зритель мог бы перевести дыхание. Зло вцепляется в семейство и зрителей: неведомая и невидимая злая сила почти не церемонится на привычные «пугалки» вроде отключения электричества или дрожь в доме. Дух то похищает ребёнка, то заставляет блуждать по лесу и полю, то вселяется в одного из персонажей, то наводит морок, за которым следует жуткая, почти парализующая, сцена смерти. Калейдоскоп ужаса, от которого невозможно оторвать глаз. Такой подход напоминает скорее азиатскую традицию создания хорроров — в американской, напротив, за каждым «скримером» обязательно следует эмоциональная разрядка.

И лишь под самый финал история вновь напоминает о себе — Марсаан вводит подсюжет, проясняющий, что за чертовщина здесь творится. С одной стороны, он подан чуть неряшливо, будто смонтирован в последний момент. А с другой, он важен для раскрытия темы того, как непонимание и неприятие родных людей из-за предрассудков порождает лишь обиду, горечь и злость. И кроме того, эта дополнительная история помогает закольцевать основной сюжет и объяснить, при чём же тут всё-таки иччи, тот самый добрый дух. 

Режиссёр хоть и намечает основные конфликты (старое против нового, традиционный уклад против городского, суеверия против прагматизма), но не встаёт ни на одну из сторон. И такая амбивалентность хорошо подходит картине, которая представляет собой сплав противоречий. «Иччи» — это одновременно массовое и авторское кино. От первого здесь масштаб производства, московские профессионалы, большие бюджеты (по сравнению с якутским кино) и тривиальная завязка, встречающаяся в хоррорах через раз. От второго — любовь к долгим планам и природе, глубокий заход в мифологию и даже некоторая требовательность к зрителю, не зря в название вынесли незнакомый термин.