Корабли Перворождённых стояли у самого берега, похожие то ли на серебряных птиц, то ли на мечту. Глеймирфондин-ещё-тридцать-шесть-слогов-эль следил за погрузкой и попутно беседовал со своим маленьким другом, пришедшим его провожать.
— Ты не пойми нас неправильно, Гобо, — говорил Глеймир-как-его-там, — мы вовсе не бежим, поджав хвосты. Нами просто опять овладела жажда странствий, охота к перемене мест. Ничего тут не поделаешь, такова уж наша природа.
— Ну конечно, — недоверчиво ворчал Гобо Сумчатый, — а пророчество о приходе всеобщего Врага тут совершенно ни при чём.
— Абсолютно, — кивал головой Перворождённый. — Нас пророчествами не запугать. И вообще, может, оракул ошибся. Они же всегда что-нибудь недоговаривают. Что он там сказал, когда Враг появится? Через двести лет?
— Через триста.
— Ну, разница невелика.
— Для вас, может, разницы никакой, а мы и столько-то не живём.
— Тем более не стоит беспокоиться, мой мохноногий друг. Вас уже не будет, а мы будем далеко. Пускай о Враге думают потомки.
Прозвучал сигнал, и дальний из кораблей, плавно покачиваясь, стал удаляться от земли.
— Мне пора на борт. Скоро наш отчалит.
— Но вы же когда-нибудь вернётесь?
— Нет, не думаю. Знаешь ведь, как это у нас бывает — кажется, прошло лишь три дня, а вокруг за это время выросли леса, реки изменили русла, сменился государственный строй, и никто тебя уже не помнит. Нет, Гобо, боюсь, что ни с тобой, ни даже с твоими потомками нам уже не встретиться.
— Ну, давай тогда прощаться, что ли.
Друзья обнялись, и высокий Перворождённый отправился к своему кораблю. А вскоре корабль вздрогнул, подёрнулся дымкой и быстро унёсся в вечернее небо.
— Вот и всё, — вздохнул Сумчатый Гобо. — Улетели. Трусы.
Ему было горько. И гордые заносчивые диплодоки, и могучие бронтозавры, и мудрые невозмутимые трицератопсы, и даже грозные с виду, но такие душевные тираннозавры — все оказались обычными паникёрами, удравшими перед лицом надвигающейся катастрофы.
— Ладно, обойдёмся без вас. У нас ещё целых триста лет, чтобы успеть приготовиться и встретить Врага во всеоружии!
Гобо огорчился бы куда больше, если бы узнал, что до появления человека оставалось не триста, а триста миллионов лет. Оракулы вечно что-нибудь недоговаривают.