Андрей Лазарчук: «Писать «под кино» очень непросто»

Вы уже не в первый раз работаете над кинороманами — «Параграф 78», «Тёмный мир», «Жара»... В чём общность и различие ваших прежних «походов в кино» с нынешним?То, что вы перечислили, — это просто новеллизации уже готовых чужих сценариев. Да, я там позволял себе немалые вольности, но тем не менее приходилось придерживаться заданных рамок. Нынешний проект стоит сравнивать не с ними, а с «Аборигеном», где я писал роман, потом по нему же — сценарий и с художником разрабатывал картину мира. «Абориген», к сожалению, не состоялся отчасти из-за кризиса, отчасти из-за выхода из проекта иностранного партнёра, так что остался только роман. Посмотрим, что получится на этот раз.К какому жанру вы относите историю «Забытых царств»? Расскажите подробнее.Это роман, состоящий из трёх частей, каждая из которых имеет сюжетное завершение, однако есть и магистральные сквозные линии. Отчасти его можно отнести к жанру трагедии, но не в смысле «все умерли», а потому, что над главными героями висит рок в виде вполне персонифицированного недоброго и мстительного божества. Если говорить о виде литературы, то это историческое фэнтези, основанное как на установленных фактах, так и на домыслах и реконструкциях. Действие происходит во времена похода Александра Македонского в стране, которую греки называли Гипербореей и полагали идеальным государством, где не знают ни несправедливости, не войн. Но если Атлантида затонула и поэтому следов от неё не осталось, то куда делась Гиперборея (другое название — Гардарика, Страна городов)? Вот и захотелось поискать в фольклоре народов, населяющих север Евразии, следы этого исчезнувшего забытого царства.Сразу, конечно, пришла в голову Похъёла, волшебная страна из Калевалы с её обитаемыми полыми горами, где умелые кузнецы выковывают волшебные предметы — скажем, Сампо, мельницу, которая производит любые богатства; русское языческое Беловодье и град Китеж... Не буду дальше перечислять, скажу только, что практически во всех фольклорах присутствует тема скрытой от людских глаз волшебной страны. А архетипы — это такая вещь, которая всегда имеет конкретный источник и в общественном сознании держится очень долго, даже когда все обстоятельства и причины возникновения архетипа из памяти исчезли.То же самое касается концепции «царства мёртвых», лежащего на другом берегу реки или озера, и людей-перевозчиков туда и обратно, рукотворных или волшебных предметов, позволяющих находить дорогу и потерянные вещи, заглядывать в будущее, изменять внешность, видеть на большом расстоянии... Не буду перечислять дальше, чтобы просто не раскрывать заранее литературного замысла.Собственно, это и было отправной точкой для конструирования мира «Забытых царств». Впрочем, поскольку это сказка, фэнтези, приключения и так далее, слишком уж всерьёз эту реконструкцию принимать не стоит — там есть и масса произвольного вымысла. Но где-то на треть — да, метод Кювье, восстановление облика динозавра по ногтевой фаланге...

Как создавался роман? Насколько нам известно, идея большого медиапроекта (книга плюс фильм) возникла в самом начале. Насколько сложен такой формат для писателя?Это, конечно, сложнее, чем просто писать роман без оглядки на возможность экранизации. Тут нужен другой подход к созданию персонажей и другие принципы построения сюжета. Затрудняется возможность писать от первого лица, ограничивается авторская речь, авторские пояснения. Сюжет должен по возможности совпадать с фабулой, поскольку книгу можно пролистать назад и снова прочитать непонятное место, а кино, как правило, нет — все загадки должны разрешаться до финальных титров. Нужно как можно больше показывать и как можно меньше объяснять.Впрочем, лично мне это не так трудно делать: я визуалист, я думаю и пишу именно картинками — и, пока не увижу сцену перед собой, не могу её написать. Думаю, практически все мои романы и повести было бы не так трудно экранизировать без существенной потери смысла. Именно потеря смысла — основная претензия к экранизациям литературных произведений, и возникает она прежде всего потому, что хорошая проза принципиально некинематографична и простой перенос событий на экран убивает вкус, запах, осязание, которые возникают у нас при чтении. Перевод с литературного на изобразительный — это многократно сложнее, чем с иностранного на русский.С другой стороны, сразу писать «под кино» тоже непросто, поскольку, как я уже сказал, сильно ограничиваешь себя в инструментарии. И да, «кино должно быть глуповато» (как сказал режиссёр Александр Митта) — это тоже слегка раздражает. Но что делать, работа такая...

В этом году выйдет финальный том трилогии «Весь этот джакч». Пришлось ли вам как-то дорабатывать текст после кончины вашего соавтора Михаила Успенского? И как вы вообще работали над трилогией? Какой вклад в неё сделал каждый из соавторов, кому пришла идея «дописать» Стругацких?Текст, к сожалению, мне пришлось писать в одиночестве, хотя всю концепцию трилогии мы проговорили сразу, только приступая к работе. Изменений в исходный план вносить пришлось немного, не больше, чем при написании первых двух книг. Что касается вклада каждого, то это уже не восстановить, да мы никогда особо и не задавались этим вопросом.Идея «дописывать» известные произведения очень не нова, достаточно вспомнить анонимные продолжения «Дон Кихота», «Приключения Бена Ганна», множество произведений по мотивам Лавкрафта и Говарда. У нас такому нашествию подверглись Стругацкие, и ещё в 1990-х вышли несколько томов проекта «Мир учеников». Мы писали для проекта «Обитаемый остров», но он закрылся до того, как была окончена первая книга.Как вы вообще относитесь к таким «фанфикам»? Какая концепция вам ближе: идти за оригиналом «след в след», дополнять лакуны или полемизировать?Трудно говорить «вообще». Иногда выстреливает одна концепция, иногда другая. Мне лично интереснее полемизировать.А не было желания написать вариацию «Белого Ферзя» — закономерный финал полуденного цикла? Или, кроме АБС, этот мрачный «фанфик из фанфиков» никому не под силу?Мы с Мишей просили у Бориса Натановича разрешения работать над этой вещью, но он отдал её другому автору, который по сию пору никак не может финишировать. Впрочем, очень неплохой вариант «завершения истории» написал Александр Лукьянов — «Чёрная пешка». Насколько я знаю, пока это никто не издал, роман существует лишь в Сети.Как насчёт романа «Посредник», который вы пишете уже несколько лет, — есть шанс увидеть его в обозримом будущем?Тут от меня уже ничего не зависит. Если сериалу удастся пробиться на экран — автоматически выходит роман. Если нет — то нет.Вы были одним из пионеров отечественной АИ, которая ныне массово популярна. Почему же в основном как довольно примитивное попаданчество?Попаданчество, на мой взгляд, это не род АИ, а род LitRPG — просто вместо фэнтезийных миров используется упрощённая пиксельная история. Этим, кстати, объясняется и популярность жанра.Читаете ли вы произведения коллег по цеху? Может быть, есть какие-то оригинальные авторы, на которых стоит обратить особое внимание как журналистам, так и читателям?Я, к сожалению, почти не могу следить за новинками, потому что уже давно не читаю с бумаги. Из авторов, которые возникли относительно недавно и к которым сам пристально присматриваюсь, могу назвать Евгения Водолазкина, Юлию Зонис, Александра Пелевина, Шамиля Идиатуллина, Ивана Наумова и Эдуарда Веркина — но все они и так достаточно известны. Есть группа авторов «Кетополиса» — некоторые вполне могут «выстрелить» в обозримом будущем.Четвёртая волна, турбореализм... Термины расплывчатые, но авторов, которых относили к этим течениям, всё же что-то объединяло. А куда бы вы отнесли современную российскую фантастику? Это уже пятая волна? Или наша фантастика увязла в коммерческом болоте и просто тихо пускает пузыри?Сейчас вообще идёт переосмысление термина «фантастика». По большому счёту, половина произведений «боллитры» используют приёмы, созданные фантастикой, но сами находятся как бы вне этого смыслового поля. Боюсь, что в конечном итоге к фантастике будет причисляться только трэш.