Дарья Леднева «Времирь» (первая часть)

Тёплые лучи проскользнули между пятиэтажками и тронули давно засохшую, угольно-чёрную сирень. В ответ та огрызнулась острыми обломками ветвей, как будто ощетинилась, вздыбилась, в негодовании схватила один из лучей, скомкала его и запустила в окно.Сгусток света пролетел сквозь стекло, между тяжёлыми полотнами штор, и раскрылся подобно перезревшему бутону, развалился широкими лепестками, и те медленно закружили, опускаясь и затухая. Один солнечный лепесток упал на лицо Вассы и защекотал её под носом.Сквозь сон девушка отогнала его и с улыбкой открыла глаза.Сегодня непременно случится что-нибудь замечательное.Васса нетерпеливо отдёрнула шторы, но на улице всё было как обычно. Солнце восходило над хмуро-сонными пятиэтажками, дребезжал трамвай, за ним едва поспевал господин в шляпе. Окна выходили во двор; и трамвай, и бегущего господина Васса видела в просвет между домами. Во дворе же Колька, сосед, который вечно пытался приударить за Вассой, уже возился со своим «Москвичом».Под окном поглощала солнце старая, чёрная, пахнущая кладбищем сирень. Она не только никогда не цвела, но даже зеленых листьев или почек не выпускала, сколько Васса себя помнила. Точно обгорелая, с редкими буграми, кора болезненно блестела, подманивала солнце ближе и безжалостно втягивала его, хоронила в себе, как прожорливая дыра в пространстве. Иногда чудилось, будто сирень причмокивала от удовольствия. И даже в самые светлые и ясные дни над кустом будто бы клубилась пепельная дымка. Васса знала: однажды старая сирень полностью выжжет солнце, вберёт в себя весь свет, и в мире останутся только истлевшие краски. И зачем такой уродец нужен? Васса мечтала спилить ветви, а пень выкорчевать, даже с председателем хотела договориться, но бабушка, узнав об этом, ударила Вассу веником: «Не тронь. Оно тут до тебя росло, вот и пусть растёт. Время разберёт, что к чему».Сегодня сирень тоже не зацвела.Васса вспомнила: из детства ей снился аромат сирени. Махровые гроздья цветов так налиты цветом, что, кажется, тронешь метёлку — и на пальцах останется густая краска. Сирень для Вассы всегда была весной. Огромная, больше дома или сарая, сирень росла в деревне. Маленькая Васса подставляла скамейку, тоненькими ручками тянулась к ветвям, едва ловила, нагибала к себе (отец помогал), перебирала цветы в поисках пятилистника, найдя, осторожно срывала, клала в рот и долго-долго языком ощущала прикосновение весеннего волшебства — чуть с кислинкой. Васса улыбнулась.Она оделась, тихонько прошла на кухню. Не разбудить бы соседей! Поставила чайник. Едва он засвистел, сняла с плиты и с полной кружкой кипятка вернулась в комнату. На подоконнике она держала несколько банок с чайной заваркой и сахаром — прятала от непрошеных соседей.После завтрака Васса вышла из дома. Проскользнула мимо Кольки — тот почти с головой нырнул в капот и не заметил девушку. Утренние улицы бережно хранили ночную тишину, но с каждой секундой она рассеивалась и уходила в никуда. Впрочем, Васса думала, что тишина прячется в мелком мокром мху на фундаментах, всегда остающемся в тени, или цепляется за подоконники и таится в цветочных горшках, или скрывается в прохладных переулках. Навстречу всё чаще попадались люди, автомобили и трамваи.Бабушкин магазинчик пристроился между универсамом и большим книжным магазином. Вход в него легко можно было перепутать со стеной, то есть попросту не заметить. Удивительно, что магазинчику удалось втиснуться между соседями, — ему же не хватает пространства для вдоха! С улицы думаешь, что это узкая каморка, метру в одну сторону, метр в другую, но только войди внутрь — тебя ждёт сюрприз.Конечно же, об этом месте, где работали и торговали Васса и её бабушка, мало кто знал. Бабушка сама находила тех, кто нуждался в помощи, и приводила сюда. Те же, кто уже знал дорогу, приходили лишь изредка. По большей части Васса и бабушка делали небольшие заказы и отправляли почтой.Вчера утром бабушка спешно уехала: телеграмма сообщала, что старшая сестра тяжело больна. Это дело нешуточное! Сестре, наверное, уже почти лет сто, если не больше. Васса ожидала, что сегодня зайдёт, может, пара человек забрать заказы, не больше. Или пусть даже не заходят! Она ощущала странную лёгкость во всём теле, лёгкость, какая бывает, когда пустота образуется на месте наполненности. Но чем была раньше наполнена Васса? Ведь было же что-то. Девушка листала книгу, но никак не могла уловить ни слова.Зазвонил колокольчик.Вошёл мужчина.Васса подняла глаза. Она в лицо помнила всех клиентов. Но этот человек — незнакомец.Он был не похож на других, но чем именно — Васса сказать не могла. Вроде обыкновенный мужчина. Конечно, намного выше среднего, этакий гигант, но худощавый, как жердь, волосы непонятного мышиного цвета. Седеет, что ли? Нет, седина блестела бы серебром. Может, такими станут люди, когда чёрная сирень съест всё солнце? Глаза. Да, глаза его выдавали. Серые и холодные. Вроде обычные, но в то же время и нездешние. С его приходом стало неуютно.— Здравствуйте! Чем вам помочь? — спросила Васса.— Я ожидал встретить другую.— Другую? Мою бабушку, что ли?— Да, её.— Бабушка уехала.Мужчина вздохнул.— Я ожидал, она поможет.— Я вместо неё. Что у вас за дело?— Она обещала показать времиря, — сказал мужчина. На последнем слове его губы как-то странно искривились. Вассе не то чтобы показалось это неприятным, но как-то заболела голова, задурманилась, что ли. Да, было у неё смурное, тревожное чувство, но какое именно, Васса не понимала. Странное чувство нарушения какого-то закона, который она раньше знала, а теперь — забыла; как если бы луна светила днём, а солнце — ночью.Бабушка несколько раз упоминала о времирях. Это выдуманная волшебная птица, которая управляет временем. Говорят, если завладеть её пером, можно путешествовать в прошлое и будущее. Сказки, конечно. Да уж, бабушка — настоящая сказочница, она и про чёрно-мёртвую сирень выдумала, будто та для чего-то нужна. Может, и нужна. Ведь у всякого предмета или живого существа есть назначение, иначе бы Вселенная не вдохнула в него жизнь. Но что случается с теми, кто потерял назначение? Не становятся ли они засохшей озлобленной сиренью? Или, возможно, птица-времирь ласково берёт этих потерянных и перемещает в то время, где они ещё нужны, где всегда нужны? И так соблюдается космический порядок.— Разве времири существуют?— А почему нет?И в самом деле. Ведь умеет же бабушка снимать порчу и на картах гадать, да так, что всё сбывается. Ещё бабушка — вернее, кто-то из её друзей, с кем она упорно не знакомит внучку, — умеет делать ложки и браслеты: на здоровье, на богатство, на удачу, на зачатие и ещё много всяких. Но волшебная птица! Перемещения во времени! Ух, да ведь это же страшная сила!Вассе — странно и туманно. Вспомнила, как в детстве лежала в высокой-высокой траве и над травою плыл кисельный туман. Мир был тёмно-ночным изумрудом травы, и бледно-молочная пелена закрывала небо. Вассу кто-то искал и звал, но сквозь дымку не проникало ни звука. Только холодный ветер пел до мурашек. Вот и сейчас Вассе показалось: она лежит в тумане травы, ей что-то кричат, и она не слышит.Незнакомец, чтобы не смущать Вассу, отвернулся и разглядывал витрину: старые, дореволюционные книги, в основном стихи, рукописные сборники заплачек и заговоров, да и вообще много всего рукописного. В молодости бабушка переписывала редкие и тайные книги, а теперь это делала Васса.Вассу смущало, обескураживало, что незнакомец вежливо её не замечает. Ей хотелось, чтобы он продолжил расспрашивать или настаивать.«Может, времири и в самом деле есть?»— Знаете, — неуверенно начала Васса, — я не смогу сейчас связаться с бабушкой. Но если вы с ней договаривались, то давайте сходим к одной моей знакомой, тут недалеко. Она тоже знает про времирей. Хотите?Мужчина нахмурился.— Признаться, хотел поговорить с вашей бабушкой. Ну хорошо, давайте вашу знакомую.Выйдя из магазина, они сразу же оказались на шумной улице. Тревожное чувство смешалось с рычанием автомобилей, со стуком каблуков, растворилось в пасмурных облаках, в которых потонуло утреннее солнце. Слева — площадь Дзержинского. В центре площади на островке — памятник.Как-то ночью, когда автомобилей почти не было, Васса перешла дорогу и долго, задрав голову, рассматривала памятник. В безлунной мгле и липком свете фонарей она видела его точно днём, так чётко и ясно, будто преступила законы темноты. Её поразил этот властный и спокойный человек. Даже в камне чувствовалась сила, будто в нём была заключена жизнь и камень был человеком, тем, кто познал все тайны и грани, понял историю, прошлое и будущее и теперь бесстрастно взирает на людей с высоты своего знания.Васса вспомнила ту ночь, шёпот холодного ветра и что-то ещё, какую-то смутную ясность. Да разве же ясность бывает смутной? Что-то ускользало от Вассы.Незнакомец тоже посмотрел на памятник. Нахмурился.— Идёмте, нам в другую сторону, — сказала Васса.Они миновали книжный магазин, вскоре свернули налево, нырнули в переулок с жёлто-горчичными домами. Вассе никогда не нравился этот грязноватый цвет. Он как будто вобрал в себя всю нечистоту мира и растворился в ней. И, встречая этот безысходно-жёлтый цвет, Васса думала о том, что и она так же вбирает в себя всё чужое, всё грязное и никак не может засиять, подобно солнцу.Ещё несколько поворотов лабиринта. Обогнули машину, накрытую брезентом, в складках которого застоялась дождевая вода, — в ней беспомощно отражались осколки неба, не в силах вырваться и вернуться домой. Пахло сыростью.Остановились перед лестницей в полуподвальный магазин.— Здесь? — нетерпеливо спросил мужчина.— Здесь, — ответила Васса.— Ну, тогда идите. Дальше я сам.Васса кивнула и ушла. Ноги сами понесли её, в голове клубился туман, такой же, что расстилался по улицам, что обволакивал трамваи на остановках, что с любопытством заглядывал в окна. Васса шла бездумно, без мыслей, со стороны она могла бы показаться пьяной.В магазин она не вернулась, пошла домой. Во дворе ядовито чернела мёртвая сирень. Неужели она когда-то была живой? Была, и сладкий её аромат тёк по соседним дворам. И где те времена? Стали пылью в космическом потоке или ушли туда, куда уходят все прожитые мгновения, куда уходят соскочившие с неуклюжих настенных часов секунды и минуты. Почему из неё ушла жизнь? Может, про то могла бы знать выдуманная птица-времирь, бывшая во всех временах сразу?Бывшая во всех временах сразу, видевшая и знавшая жизнь не как длительность, а как точку в космосе, и в этой точке сирень была одновременно живой и мёртвой, и Васса была и собой, и маленькой девочкой, которая тянула руки к тяжелым сиреневым метёлкам, и кем-то, кем она будет в старости?Колька склонился над капотом «Москвича», вечный Колька, будто пойманный во временное кольцо, где он обречён всегда возиться с автомобилем, пока круг не будет разорван. Когда Васса проходила мимо него, он присвистнул: «Ах, какие ножки!» Обычно Васса бросала на него грозный взгляд или даже показывала неприличный жест — нелепые ухаживания Кольки её то ли забавляли, то ли бесили, — но сегодня прошла мимо. Колька удивлённо посмотрел ей вслед. Он хотел догнать и спросить, в порядке ли она, но постеснялся. Может, Васса придумала новую штуку, как поднять его на смех? Она была колючей, эта Васса, иногда притворялась, что Колька ей нравится, давала надежду, а затем приводила то ли подружек, то ли случайных знакомых, и они вместе смеялись над крупными Колькиными веснушками, или над нескладностью его тела, или над масляными пятнами на штанах. Колька тогда отворачивался от них и делал вид, что возится с «Москвичом», а сам старался не показать обиды. Конечно, красавица Васса ему не пара.На кухне Васса заварила чай и тяжело, грузно опустилась за стол. Она чувствовала себя чудно, нелепо. И чай был безвкусный. Может, стоило положить сахара? Одна ложка. Две ложки. Три.Мысли расползались, как встревоженные змеи, в одну сторону, в другую. Четыре ложки. Зачем четыре? И почему так безвкусно? Васса пыталась уловить мысль за хвост, но мысль уворачивалась, выкручивалась. Пять. Кухонное окно надо бы помыть. Да разве я его не мыла? Вроде же хотела. Когда хотела? Ложка за ложкой.— Фу! Какая мерзость! — Васса отставила от себя приторно-сладкий чай, вернее, уже чайное варенье, куда она вбухала всю банку сахара. — Ну я и дура!Васса настежь распахнула окно. Свежий воздух ворвался на кухню, и от его прохлады и чистоты резко заболела голова. Васса бросилась осматривать квартиру.Долгое время они с бабушкой жили вдвоём. Потом стал цепляться председатель дома, мол, нехорошо, что все в коммуналках теснятся, а вы вдвоём занимаете целую квартиру. Бабушка довольно долго пудрила ему мозги и отводила глаза, но в конце концов в квартиру подселили семейную пару. Иногда к семейной паре приходили гости. Васса обычно выглядывала из комнаты, смотрела, кто пришёл. Но именно вчера приход гостей она пропустила.Васса возвращалась из магазина. К ней прицепился вечный Колька — давай, мол, покатаю. Ну или хоть послушаешь рёв мотора. Колька когда-то купил старый «Москвич», наверное, первой модели, уже капризный, потрёпанный и ворчливый, как и все вещи в возрасте, и с тех пор всё усовершенствовал его, переделывал, прилаживал детали от других автомобилей и не только. Словом, «Москвич» уже давно не был «Москвичом».Вчера Васса всё-таки согласилась посмотреть автомобиль. Колька устроил экскурсию почти на час, показывая и рассказывая всё, что только можно. Васса сначала слушала и смотрела с любопытством: всё-таки Колька хоть и чудной, но, кажется, неплохой парень. Вот только занудствует иногда уж очень сильно. Вскоре Васса притомилась и слушала только из вежливости.Когда она прибежала домой, из комнаты соседей слышались голоса гостей. Вассе не удалось посмотреть, кто пришёл. А ведь бабушка строго-настрого наказала следить за соседями, думая, что их подселили не просто так, а с умыслом.«Эх, права же была бабушка! Права!» — вздыхала Васса.Она внимательно осматривала квартиру: что же подкинули незваные гости?И нашла — в своей комнате, под кроватью. Там лежал небольшой мешочек из красного бархата. Васса расстелила на столе позавчерашнюю газету и осторожно высыпала содержимое мешочка. Из него выпало несколько крупинок, похожих на соль или сахар, только ядовито-красных. Как только Васса легонько тронула пальцем странные гранулы, они зашипели, запенились, как гашенная уксусом сода, и превратились в пар, который тотчас же сдуло в окно. Верно, раньше в мешочке было больше песка, но за ночь он успел раствориться в воздухе. Сколько же Васса его вдохнула!Она проверила все банки, что хранила в комнате с тех пор, как к ним подселили жильцов. Сахар. Конечно же, сахар! На кухне Васса только воду кипятит, а вот заваривает чай и добавляет сахар обычно у себя. Она открыла банку из-под какао, в которой хранился комнатный сахар. Из неё повалил и быстро рассеялся красный дым. Значит, всё было подготовлено заранее! Телеграммой бабушку выманили из дому, а её, Вассу, опутали неизвестной магией. Васса никогда не сталкивалась ни с чем подобным. То есть, конечно, бабушка умела ворожить, затуманивать взор, но делала это по-другому.Постепенно в голове прояснялось. Проходила дурманящая лёгкость, пустоту заполняли мысли.Ещё раз осмотрев комнату, Васса нашла на полу записку. Она, наверно, упала со стола. Может, её сбил солнечный мяч, запущенный в окно злой сиренью?«Васса! Если насчёт времиря опять придёт этот странный человек, Септимий Крауд, то гони ко всем чертям! Не доверяй ему. Бабушка».Васса присела на край постели.Она пока не могла вспомнить, когда у них с бабушкой появился времирь. Это было, может, ещё до рождения Вассы или в самом раннем детстве, которого она не помнила.Времирь — небольшая птица, похожая на снегиря, только вместо красной грудки — светло-голубая, как утреннее небо. Бабушка очень любила эту птицу и берегла. Всегда кормила с руки, что-то шептала неразборчивое, и времирь отвечал ей весёлым чириканьем. С Вассой времирь не был так любезен. Он часто отворачивался, если девушка подходила к клетке, и, отвернувшись, украдкой оглядывался, следил. О волшебстве времиря бабушка почти не рассказывала. Но Васса знала: голубая птица соединяет прошлое, настоящее и будущее. Как именно это работало, ни Васса, ни бабушка до конца не понимали.Когда бабушка получила телеграмму, она заволновалась. И решила на некоторый срок передать времиря одной знакомой. «Там его не будут искать, только смотри, никому ни слова», — говорила бабушка. И вот Васса сама привела незнакомца к времирю.— Как же я это всё забыла? — хмурилась Васса. Но было что-то ещё, чего она никак не могла вспомнить. Смутное беспокойство не уходило. Вассе казалось, вот-вот она поймает за хвост неугомонное чувство, разворошит его и всё поймёт, но беспокойство оказалось проворнее и всякий раз ускользало.