Все фильмы, как известно, о любви, а каждая любовь фантастична. Влюблённые киногерои неизбежно следуют путями то Орфея и Эвридики, то Амура и Психеи, то Пигмалиона и Галатеи, оживляя древние мифы. Но иногда волшебство чувств оказывается не данностью и не скрытым культурным кодом, а главным условием, двигателем сюжета, и фантастическое допущение сводит судьбы обычных людей и необычных существ в самых невероятных обстоятельствах.
Подлинная фантастическая любовь может существовать лишь при фантастическом допущении.
Мелодрамы и романтические комедии, где действие не выходит за границы реальности, конечно, существуют. А вот фантастику без любовной линии, пусть и самой тонкой, непросто сыскать. Даже киногероям параноидальных 1970-х годов знакомо хотя бы слабое тепло привязанности. Для жанра фантастики любовное чувство героев — всего лишь один из сюжетов, которыми полнится мир.
«Человек со звезды»: «Твою звезду видно отсюда? Я покажу сыну, откуда его отец»
Columbia Pictures
Для мелодрам и романтических комедий это главное, что его определяет. Мир же, в свою очередь, вполне может допустить путешествия во времени, воскрешения из мёртвых, инопланетные захваты, чудовищные метаморфозы или восстание непокорных киборгов. Но в центре неизменно влюблённые. Двое во вселенной закручивают пространство и время вокруг себя, проверяя на прочность их законы. Или же сама вселенная сталкивает лбами уже не двоих, а троих, а то и пятерых бедолаг во имя очередного весёлого сна в летнюю ночь. Чувства и чудеса начинают объяснять друг друга, и оказывается, что любовь — это и есть главное фантастическое допущение.
В свете вечности
«Питер Иббетсон»: «Я построил для тебя замок из облаков, звёзд и неба»
Paramount Pictures
Однажды пуританским США осточертела голливудская вольница: к середине 1930-х годов студийные боссы сдались под напором общественности и приняли кодекс Хейса — свод цензурных правил, под эгидой которого пройдёт золотой век Голливуда. Религиозный настрой создателей кодекса вполне совпадал с мировыми амбициями строителей утопий.
Художники поняли новые правила по-своему. О скверной реальности снимать нельзя? Значит, выдан карт-бланш на мечты. Так родилась иконическая экранная утопия любви «Питер Иббетсон» (1935) Генри Хэтэуэя, экранизировавшего одноимённый роман Джорджа Дюморье.
Главные герои любили друг друга с детства, но судьба надолго развела их. Питер Иббетсон стал архитектором, и на реставрационных работах у английского герцога влюбился в герцогиню Мэри, что обрекло всех троих на трагедию. Смерть закончила одну главу: Питер осуждён на пожизненное заключение за убийство герцога из самообороны. Любовь же начала главу новую: разделённые решёткой, влюблённые видятся во сне.
«Питер Иббетсон» свёл вместе идеи возвышающего творчества, силы взгляда и торжества любви, не знающей преград, потому что друг друга любят вечно молодые и свободные души. Питер и Мэри творят волшебный мир, где свет растворяет материю и воскрешает утраченный рай детства, где архитектор взглядом возводит воздушные замки. Даже после смерти свет остаётся, обещая героям другую, вечную жизнь.
«Лестница в небо»: «Во вселенной нет ничего сильнее закона. Но на земле нет ничего сильнее, чем любовь»
Eagle-Lion Films
Любовь — это спасение, в самом сакральном смысле. Но под спасением в кино разных эпох понимались вещи порой противоположные. «Питер Иббетсон» воспевал эскапизм, но после войны любая утопия попадает под подозрение. Бог с ней, с вечной жизнью. Чудо — это возможность выжить здесь и сейчас.
В фильме 1946 года «Лестница в небо» (британское название — A Matter of Life and Death, «Вопрос жизни и смерти») Майкла Пауэлла и Эмерика Пресбургера пилот разбившегося самолёта ускользнул от ангелов и встретил на земле девушку-диспетчера, чей голос слышал перед падением. Судьбоносная встреча не должна закончиться смертью, и герой вместе с проводником, сладострастным аристократом времён французской революции, курсирует между землёй и небом, отсуживая себе право на воскрешение.
«Лестница в небо» воспевает жизненную силу, которая разливается ярко-красным цветом в лепестках роз и кровеносных сосудах. Чёрно-белая утопия загробного мира, конечно, неплоха — но небеса могут подождать.
Любви не бывает без свободы воли, а где свобода воли — там выбор и груз последствий. Во Франции в 1947 году вышел фильм «Последний шанс» (оригинальное название — Les jeux sont faits, «Ставки сделаны») Жана Деланнуа по сценарию Жан-Поля Сартра. Сценарий был написан в 1943 году, и действие его разворачивается в период оккупации, Деланнуа же переносит историю в декорации послевоенного времени.
«Последний шанс»: «Мы проиграли, Ева»
На том свете встречаются двое: убитая мужем французская аристократка и коммунист — лидер профсоюзного восстания, погибший от руки предателя. На небе земные распри не имеют значения: герои влюбляются друг в друга и получают право вернуться на землю, чтобы за 24 часа подарить любви жизнь. Всё, что им нужно, — не допустить тени сомнений, и тогда они спасены. Однако обстоятельства берут своё: героиня бросается спасать сестру от мужа-убийцы, а герой — собратьев по движению от властей. Им остаётся лишь миг страсти и посмертная вечность разлуки. Любовный сюжет, так похожий на историю «Лестницы в небо», здесь пронизан меланхолией и экзистенциальной отчуждённостью.
На вопрос, обеспечивает любовь спасение или нет, классический кинематограф ответил исчерпывающе. Когда же в конце XX века запрос на чудо вновь стал актуален, создатели фильмов обыгрывали его ответы в популярных фантастических мелодрамах 1990-х: от «Привидения» (1990) Джерри Цукера до «Куда приводят мечты» (1998) Винсента Уорда.
Если любовь не способна противиться смерти, то спасёт от забвения, а любящие вытащат друг друга из любого ада. В кино душа реальна, а значит, реальна и духовная связь.
Поправку в этот сюжет внесли цифровые технологии, приблизившие бессмертие. За порогом 2000-х образ вечности чем дальше, тем больше из утопии превращался в антиутопию. Чтобы спастись, нужно было сначала выбраться из матрицы; идея «выживут только любовники» стала источником не столько надежды, сколько вселенской тоски; вечная любовь в чёрных комедиях вроде «Самоубийц: истории любви» (2006) Горана Дукича или в пышных ретростилизациях вроде «Мрачных теней» (2012) Тима Бёртона перебралась на задворки загробной жизни. Редкие авторы решались использовать любовь после смерти как хеппи-энд (например, в 4-й серии 3-го сезона «Чёрного зеркала» воплощением рая для влюблённых — а точнее их оцифрованных сознаний — выступил смоделированный идеальный город Сан-Джуниперо). Когда вечность неизбежна, тяжела и бесконечная любовь. Чтобы поверить в неё заново, придётся сначала понять, есть ли душа у цифровой копии.
В петлях времени
«Девочка, покорившая время»: «Если я скажу, что прибыл из будущего, ты мне поверишь?»
Madhouse
Едва не закрутив роман с собственной матерью, Марти из «Назад в будущее», должно быть, хорошо усвоил, каково приходится героям постмодернистской эпохи. «Назад в будущее» (1985) Роберта Земекиса, как и франшиза «Терминатор», запущенная Джеймсом Кэмероном годом раньше, установили голливудские каноны для сюжетов о путешествиях во времени, весёлых и мрачных. Ставка на вселенскую гармонию уступила место упоительным возможностям, что предоставляют новые научные теории и адаптированные для кассового кино приёмы деконструкции.
Союз притягательного ретро с высокими технологиями будущего, зародившийся в 1980-е, жив до сих пор, и для модернизации любви он пришёлся как нельзя кстати.
В классическом кино любовники из разных времён, конечно, были, но в основном в фильмах, вдохновлённых поэтикой неоготических романов вроде «Маломбры» (1942) Марио Сольдати, или в мистических сюжетах о призраках, проклятых местах и бессмертных существах вроде Дракулы. Это всё ещё истории о вечной любви, просто обернувшейся одержимостью. Вместо спасения — любовное проклятие. Герои находятся в аду или по крайней мере в чистилище, неупокоенные души арендуют чужие тела, а кровососы и мстительные духи населяют старые замки.
«Моя девушка — киборг»: «Будь осторожна по дороге назад»
Gaga Corporation
Любовные истории, созданные в рамках постмодернистской концепции времени, принципиально иные. Залогом чувства здесь становится сам временной скачок, сводящий в конкретном месте в конкретный момент людей, которые иначе не могли и не должны были встретиться. Кто-то, конечно, посчитает их предназначенными друг другу, но скорее они выиграли любовь в рулетку. Будь то герцог Олбанский, которому запала в сердце жительница современного Нью-Йорка («Кейт и Лео» Джеймса Мэнголда), или школьница, которая случайно завладела телепортатором и, неловко управляясь со своей и чужими жизнями, впервые влюбилась — в парня из будущего (культовое аниме «Девочка, покорившая время» Мамору Хосоды по мотивам новеллы Ясутаки Цуцуи).
Концепт этих фильмов прямо противоположен идее «Питера Иббетсона». Речь идёт уже о буквальном, физическом перемещении между вселенными и потоками времени.
Произошло оно в результате случайности, саботажа или выполнения миссии — не так важно. Один скачок или множество — вопрос разработки. Главное, что у влюблённых в мире, лишённом единого божественного промысла, нет ни общего прошлого, ни общего будущего. Только бесконечность любовных вариаций. Становятся возможны парадоксы: так, в японской романтической комедии «Моя девушка — киборг» (2008) Квак Чэ-ёна героиня из далёкого будущего получила доступ к памяти необъяснимо похожего на неё киборга — девушки, созданной для спасения одного парня из прошлого и весьма со своим подопечным сблизившейся… Героиня так вдохновилась, что отправилась в путешествие во времени, влюбила в себя того самого парня — и стала прототипом того самого киборга.
Будни токийского супергероя, спасение мира в компании демонов, отряд боевых красоток — и весь остальной треш, который способна породить фантазия японских режиссёров.
Когда магия пятидесяти первых поцелуев исчерпывается, обнаруживаются новые опасности. Даже в аниме Хосоды обретение первого чувства неразрывно связано с его неизбежной потерей. И дело не только в том, что (оказывается) ничто не вечно. Но и в том, что множественные переносы позволяют переиграть события и, например, кого-нибудь спасти, — а ещё отменяют или переделывают уже прожитое, оставляя лишь обрывочные следы воспоминаний. Герой должен вернуться, а героиня — остаться со своим временем один на один, и каждый лишь догадывается о том, что из случившегося с ними избежало забвения.
«Жена путешественника во времени»: «Это как гравитация. То, что важно, — притягивает тебя»
Warner Bros. Pictures
В мелодраме «Жена путешественника во времени» (2008) Роберта Швентке, экранизации романа Одри Ниффенеггер, всё ещё хуже. Перемещения героя во времени непроизвольны — это генетическая болезнь, реакция на стресс с непоправимыми последствиями, а вот для его возлюбленной временной поток един. Они встречаются и расстаются, снова и снова, с разной разницей в возрасте, в разных, всё более печальных обстоятельствах. Время, съедающее любимого, — не процесс, а жест. Он тоже повторяется на разные лады. Снова и снова.
Наконец, если нарушения в ходе времени — это не только возможность встречи, но и неизбежность разрыва, то как, например, вернуться в тот самый «единый поток», где влюблённые уже были вместе? На этом построен, например, нашумевший сериал «Чужестранка» (2017), где героиня случайно оказывается разлучена с мужем на несколько сезонов (столетий). Стоит охладить движки покорённых машин, как окажется, что временны́е рассинхроны — это, конечно, захватывающе, но и невыносимо, если ты не бойкий подросток и не киборг.
Милые видения
Кино — обиталище призраков, оно запечатлевает ушедшее и возвращает взгляду его образ, оно воплощает мечты, запускает механизмы памяти, стирает границы между сном и явью. Для Питера Иббетсона и его Мэри сон был общий. Но что, если порождённый сном разума призрак явится герою, отстаивая своё право на жизнь? Можно ли пойти за видением и не сгинуть в безумии, как герой «Головокружения» (1959) Альфреда Хичкока? Одно дело, когда космонавта ждёт на земле жена, и совсем другое — когда инопланетный океан в «Солярисе» (1972) Андрея Тарковского терзает героя видениями давно умершей возлюбленной — та является ему во плоти снова, и снова, и снова. Одно дело любоваться призраками в рамке экрана, и совсем другое — впустить их в дом или самому перешагнуть границу.
«Фантастическая ночь»: «О, Ирен, существуете ли Вы вне моего сна?..»
Порой, однако, только сон и есть правда. В фильме «Фантастическая ночь» (1941) Марселя Л’Эрбье герою снится таинственный и прекрасный призрак девушки, в которую он уже влюблён. «Её не существует!» — взывают к его разуму друзья. «Существует. Ведь я люблю её», — парирует он. И оказывается прав. В мире, где по ночам не отличить бредовые грёзы от иллюзионистских фокусов и преступных заговоров (самый сказочный взгляд на период оккупации), фантазия может воплотиться в реальности, а грёза — освободиться от своего «создателя». Ночное видение обретает голос, характер, биографию и, наконец, возможность встретить утро и не исчезнуть.
Одна-единственная идея становится краеугольным камнем сновидческих историй любви — что образы любимых могут жить в наших сердцах задолго до встречи. В конце концов, если любовь вечна, то почему бы ей не прийти заранее, во сне?
Однако в этой идее тоже кроется подвох, способный превратить милую романтическую комедию в психологический фильм ужасов, как в «Руби Спаркс» (2012) Валери Фэрис и Джонатана Дейтона. Чересчур гениальному юному писателю, переживающему творческий кризис, во сне является девушка. Написав про неё на страницах нового романа, он невольно призывает видение в жизнь (такой вот он гений!) и не находит сил сопротивляться своей власти. Что бы он ни написал, что бы ни изменил в повадках, настроении и даже желаниях своей героини — всё тут же исполняется, закономерно доводя ситуацию до насилия кукловода над марионеткой.
«Руби Спаркс»: «Только не говорите, чем закончится»
Fox Searchlight Pictures
У фильма странный, но вполне соответствующий духу времени хеппи-энд: писатель вновь встречает свою некогда освобождённую ожившую грёзу; та ничего не помнит — и они начинают всё заново, будто кнопка «delete» в человеческих душах и правда работает.
Любовная мечта в кино тесно связана с памятью. Вспомнить — значит спастись. Забвение ведёт к погибели. В мелодраматической легенде «Жюльетта, или Ключ к сновидениям» (1951) Марселя Карне схема «Питера Иббетсона» была проверена послевоенной экзистенциальной меланхолией, и герой, только подарив память и свободу возлюбленной из сна, просыпается и не спасает ни её саму, ни её живой прототип.
Любовная развязка фильма «Моя девушка — киборг» строится не столько на чувствах машины, сколько на идее подлинности памяти, сохранённой машиной и переданной человеку. Даже в комедиях вроде «50 первых поцелуев» (2004) Питера Сигала любить — значит помочь вспомнить.
«Вечное сияние чистого разума»: «Спрячь меня поглубже, чтобы никто не мог найти»
Focus Features
Эта же идея лежит в основе постмодернистских коллизий «Вечного сияния чистого разума» (2004) Мишеля Гондри, где расставшиеся любовники со зла обращаются в контору по стиранию памяти. Но когда процесс уже запущен, герой осознаёт, что совершает ошибку, и делает всё, чтобы укрыть возлюбленную в самых дальних уголках памяти. Потому что, в отличие от «Руби Спаркс», здесь нажать «delete» и стереть даже самые болезненные воспоминания — худшее преступление, которое может совершить человек против любви.
Паранормальные многоугольники
Всё ясно, когда влюблённых двое. Однако когда они множатся — начинается веселье. Конечно, если судьба превращает любовную страсть в «четырёхсторонний треугольник» с участием клона неподелённой девушки, как в одноимённой фантастической мелодраме Теренса Фишера 1953 года, — это не так уж весело.
Но всё же ситуации, где дионисийским энергиям любви остаётся пара шагов до свинга, издавна комичны, и со времён Шекспира или вообще Апулея посреди эротических метаморфоз кто-нибудь обязательно окажется с головой осла. Фантастика обостряет и без того острые углы. И попробуй разберись, кому отдать сердечко: марсианину или волейболисту.
«Сильвия и привидение»: «Сколько же здесь призраков?!» — «Кто же может посчитать всех мертвецов…»
DisCina
У Л’Эрбье в «Фантастической ночи», полной карнавальной эстетики, герой тоже попал в щекотливое положение: «Ты оставишь Нину ради призрака?» — «Не могу же я быть с двумя женщинами одновременно!» Но что его проблемы в сравнении с историей героини Одетт Жуайё в комедии Клода Отан-Лара «Сильвия и привидение» (1946). Та оказалась в целой компании живых и мёртвых бойких юнцов, заполонивших отцовский замок. Юную красавицу Сильвию очаровывает старый портрет молодого охотника, убитого из-за любви, и она оживляет своими чувствами его порывистую прозрачную душу. Вот только любовь, выдержанная в духе «Кентервильского привидения» для молодёжи, путается в череде недоразумений, когда в Сильвию влюбляется призрак-актёр и призрак — покупатель картины, пока по замку шныряет облачённый в простыни сбежавший вор.
Хорошо, когда даже смерть не разлучает влюблённых. Но что, если все бывшие и нынешние соберутся вместе? В ретрокомедии «Бывшая с того света» (2020) Эдварда Холла — второй после «Весёлого привидения» (1945) Дэвида Лина экранизации пьесы Ноэла Кауарда «Неугомонный дух» — писатель случайно вызвал призрак первой жены, всегда вдохновлявшей его на творческие подвиги, и не учёл, что с его второй женой они вряд ли поладят.
Призракам всё же проще — их, по крайней мере, никто, кроме объекта любви, не видит. Зато пришельцу с планеты X-47 в комедии Нормана Таурога «Визит на маленькую планету» (1960), влюблённому во всех людей, а особенно в красавицу-дочь приютивших его землян, придётся испытать на себе действие силового поля френдзоны, а его дерзкие вторжения в отношения человеческой влюблённой парочки обернутся хорошеньким фингалом. Меньше повезёт только метросексуальному инопланетянину из «Притяжения» (2017) Фёдора Бондарчука, которому придётся сразиться с компанией бесстрашного гопника за девчонку из Чертаново.
«Пижамная вечеринка»: «Моя одежда, моя машина, моя девушка! Больше ничего не хочешь?!»
American International Pictures
Самый развесёлый фильм на тему космических эротических тусовок был снят, конечно, в разгар 1960-х. В музыкальной романтической комедии «Пижамная вечеринка» (1964) Дона Уайса — вольной интерпретации бродвейской пьесы «Горничная и марсианин» — межпланетный любовный треугольник находится в центре вселенской заварушки.
Дом сумасшедшей тётушки Венди, сыгранной неотразимой «невестой Франкенштейна» Эльзой Ланчестер, притягивает всевозможных фантастических существ. Пока Марс готовится напасть на Землю, на пижамной вечеринке собираются: юный марсианин-разведчик, пляжные волейболисты, дикие мотоциклисты и девчонки, от чьих танцев плавятся свечки и кипит пунш. А правит бал преступная группировка, включающая индейского вождя по имени Гнилой Орёл, сыгранного Бастером Китоном, и шведскую секс-бомбу, на все лады повторяющую характерное «Ja… Ja… Ja…» Фильм из серии пляжных комедий вроде «Мускулистой пляжной вечеринки» или «Призрака в невидимом бикини» покажет, как обезоружить захватчиков с Красной планеты под боевой клич «Кавабанга!»
И хотя опасность порезаться о любовные многоугольники куда больше грозит, конечно, взрослым (чем ты взрослее, тем больше у тебя бывших), подросткам тоже следует быть настороже. Самой бесшабашной современной комедией на эту тему и воистину киноподарком поколению миллениума остаётся «Скотт Пилигрим против всех» (2010) Эдгара Райта, блестящая экранизация комикса Брайана Ли О’Мэлли. Здесь супергеройские схватки бас-гитариста с бывшими парнями и девушками возлюбленной тоже приобретают поистине космические масштабы.
Чужие шкуры
«Колокол, книга и свеча»: «Интересно, смогу ли я получить его без колдовства?»
Columbia Pictures
Мифы и сказки всего мира полнятся случаями союза и соития между самыми разными существами. Сирены соблазняют мореплавателей, волки завлекают в постель неосторожных девочек, божества примеряют звериные шкуры для покушения на несчастных землянок, красавицы отдаются чудовищам, и все эти ужасы отсылают к самым базовым пластам эроса.
Фантастические межвидовые связи выстраивают древним преданиям дорогу в видения будущего. Основная идея остаётся: любовное или сексуальное чувство — это контакт первой степени с заведомо другим существом. Каким, впрочем, и является любой другой человек, даже когда на нём нет ни шерсти, ни инопланетной слизи.
В классическом кино, разумеется, имели место сказочные союзы. Например, в бесконечных вариациях на тему «Русалочки» вроде «Миранды» Кена Эннакина, «Мистера Пибоди и русалки» Ирвинга Пичела (оба 1948 года) или советского «Человека-амфибии» (1961) Владимира Чеботарёва и Геннадия Казанского. Бывали и фантазии о женщине-ведьме, где эротическое притяжение буквально трактовано как колдовство. Разве можно противиться чарам такой красотки, как героиня Ким Новак в ведьминской рождественской мелодраме «Колокол, книга и свеча» (1959) Ричарда Куайна? Впрочем, шипящие зелья с кошачьим мурлыканьем тоже могут привлечь подлинную любовь. Просто в комедии, даже в классическом подцензурном Голливуде, любовь ведьмы фривольнее грёз девственницы.
«Как разговаривать с девушками на вечеринках»: «У меня осталось двадцать два часа, и я хочу увидеть панк!»
A24
Эрос «звериного» вплоть до порнографических 1970-х оставался на уровне приключений Кинг-Конга и блондинки. Именно семидесятые напитали территории, до тех пор отданные на откуп ужасам и приключенческим фильмам категории «Б», подлинной энергией эротизма, принимавшей разные формы: от фривольных фантазий в «Звере» (1975) Валериана Боровчика до развратных кошмаров в «Мужчине, женщине и звере» (1977) Альберто Каваллоне.
Секса с инопланетными существами тоже хватало, а любовь изничтожалась как болезнь или чахла сама во всей эротической фантастике семидесятых, от богемной «Спермулы» (1976) Шарля Маттона до великого «Человека, который упал на Землю» (1976) Николаса Роуга.
Порнографию в мелодраму превратили Стивен Спилберг и компания, завершив формирование Нового Голливуда — такого, каким мы знали его вплоть до десятых годов, — и задав мировые кинотренды на конец прошлого и начало нынешнего века. Главные ценности теперь семейные, каждый кассовый фильм должен быть хотя бы немного сказкой, а «другой» или «другая» оказываются то ли своим парнем — «человеком со звезды», как в одноимённой картине Джона Карпентера 1984 года, во фланелевой рубашке и с повадками лесника, — то ли милой русалкой-нонконформисткой, как в мелодраме Рона Ховарда «Всплеск» (1984). Узнавание другого — комично и романтично, как воркование на чужом языке за бургером на заправке, свидание в аквариуме под присмотром ЦРУ или проникновенное «Забери меня с собой» в сиянии далёких звёзд. Межпланетных и межвидовых любовников поджидали всяческие опасности, но всё заканчивалось хорошо (подводным сёрфингом или зачатием ребёнка).
«Всплеск»: «Ты говорил, что, каков бы ни был мой секрет, — ты поймешь»
Buena Vista Distribution
Пока смертные рвались в рай, ангелы падали с небес, чтобы познать радость поедания груш. Спилберговский Голливуд мелодраматизировал даже экзистенциальную немецкую тоску: в 1998-м Брэд Силберлинг снял «Город ангелов», ремейк «Неба над Берлином» (1987) Вима Вендерса, и выжал максимум слёз из философской притчи о Берлине и времени.
Однако сентиментальность в конце века сосуществовала с детским варварством свободы, залогом которого становилась не ангельская, а звериная натура. Самую обаятельную мелодраму об оборотнях на излёте эпохи создал в России Сергей Бодров, отправив циркачку и медведя в мировое любовное турне в фильме «Медвежий поцелуй» (2002). В нём свою последнюю роль исполнил Сергей Бодров — младший, трагическая икона российских девяностых.
«Медвежий поцелуй»: «Как же я уйду? Ты меня в клетке заперла»
Istituto Luce
Кино XXI века преисполнено эклектики межвидовых связей и глобалистского познания всевозможных других, особенно сияющих на солнце школьников-вампиров и оборотней-качков с индейскими корнями, милашек-зомби, сексапильных инопланетян и инопланетянок, подружек-русалок из открыточного Сиэтла или, наоборот, мрачных шведских троллей. Но вне зависимости от того, дневной это сериал для школьников или фильм категории R, базовая идея остаётся общей: познание метаморфоз другого тела, преодоление естественного отчуждения.
Другое существо по-прежнему может открыть другой мир. Одним из самых ярких высказываний на эту тему стала музыкальная романтическая фантастика «Как разговаривать с девушками на вечеринках» (2016) Джона Кэмерона Митчелла по рассказу Нила Геймана. Действие происходит как раз в семидесятые: инопланетная цивилизация столкнулась в Лондоне с панками и была принята за сборище американских сектантов, а бунтарка из космоса в исполнении Эль Фаннинг, познав радости панк-любви, зачала десяток детей от земного подростка.
Технологии чувств
«Четырехсторонний треугольник»: «Никто не спросил, хочу ли я быть рождённой, поэтому у меня есть право умереть»
Hammer Films
Своеобразной вариацией на тему контакта с иным стали романы со всевозможными киборгами. Не то чтобы тема появилась лишь с распространением компьютера: идея влечения к машине приводит в ужас со времён гофмановской Олимпии, а в кино — с экспрессионизма. Но вплоть до Терминатора речь шла о противопоставлении (и даже о войне) человека и машины. Максимум, на что можно было рассчитывать, так это на договор, закреплённый заученной улыбкой.
Мелодрамы, сюжет которых зиждется на использовании технологий в личных целях, уходили корнями в историю чудовища Франкенштейна или любого другого рукотворного создания, обречённого на отсутствие души или на существование в качестве чьей-то копии (как героиня-клон в «Четырёхстороннем треугольнике»).
«Электрические грёзы»: «Что ты о себе думаешь, ты, мерзкая старая жестянка?!»
Всё изменилось с ускорением технологизации и компьютеризации, которое некогда считалось немыслимым. Оказалось, что гаджетам не придётся воевать с людьми. Как было некогда предсказано в боди-хоррорах Дэвида Кроненберга, гаджеты мутируют вместе с людьми, сольются с ними в единое целое, и цифровая копия однажды просто подменит оригинал. На территории чувственности злободневными стали два вопроса: снятся ли андроидам электрические овцы и теряет ли свободу чувств подвластный цифровому коду человек.
Человек на сломе тысячелетий терял способность любить и вообще чего-то желать. Ему, как герою ключевой фантастической мелодрамы нулевых «Влюблённый Тома» (2000) Пьер-Поля Рендера, приходилось совершать любовный жест как самоубийственный акт, покидая пределы жизни, означенные экраном гаджета.
Машины же потихоньку набирались трагической мощи, пройдя долгий путь от идиотского влюблённого компьютера в молодёжной романтической комедии «Электрические грёзы» (1984) клипмейкера Стива Бэррона до воистину трагических любовных романов в «Мире Дикого Запада» (2016-2022), где роботы, созданные для развлечения, постепенно осознают себя и обретают свободу.
«Влюблённый Тома»: «Ты должен выйти»
Entre Chien et Loup
Художники и солдаты, ангелы и звери, марсиане и панки, вампиры и школьники — всем кино подарило возможность испытать любовное чувство. В конце концов даже машины получили право на попытку его ощутить. Общее между ними только одно, чётче всего проступающее на примере непокорных роботов: чем ближе машина к обретению свободы — то есть свободы воли, — тем подлиннее любовь и тем ближе машина к человеку. Человек же, лишённый воли, без которой невозможно любить, уже плохо отличим от машины.
Три книги романтической фантастики — лёгкое, но неглупое фэнтези, вдумчивая фантастика о буднях спецагентов и роман для тех, кто ищет ответы на вечные вопросы.