55 лет назад, в полнолуние выпал снег, потом начался самый жаркий из дней лета, который закончился зеленым закатом. В радиусе 16 миль заржавела вся алюминиевая фольга, а стекло стало блестеть, как нефтяная пленка на воде. Тогда очеловечились 18 кроликов — изменились, выросли и приобрели человеческие формы.Почему? Это шутка высших сил? Или средство, чтобы заставить возгордившихся своей уникальностью людей задуматься?Но наша история начинается, когда семья Кроликов переселяется в городок, где им не рады.

Опознаватели и опознание

Кролики всегда с трудом отличали людей друг от друга. Цвет волос, кожи, одежда, походка, украшения и голос им в этом немного помогали, но чаще всего они просто действовали наугад. А во время исследований восемьдесят два процента кроликов не смогли отличить Брайана Блессида
(Прим.: Брайан Блессид (родился 9 октября 1936 г.) — английский актер кино, театра, радио и телевидения.)   от одетой ему под стать гориллы.

Установление личности отдельных кроликов с самого начала представляло непростую задачу. Сканеры отпечатков пальцев не работали, поскольку подушечки их лап были жесткими и кожистыми, а анализ ДНК оказывался бесполезен, потому что кроличий генофонд был плачевно мал. Взрослых самцов, побывавших в нескольких пистолетных дуэлях, можно было распознать по уникальному расположению дырок от пуль в их ушах. Некоторые даже шутили, что они похожи на IBM-овские перфокарты. Но в большинстве своем подростки, самки и не дравшиеся на дуэлях самцы выглядели почти одинаково. Любого кролика, задержанного полицией или Крольнадзором, — неважно, произошел он от диких или от лабораторных, — нужно было изолировать от других, потому что, как только они оказывались среди себе подобных, их становилось невозможно отличить друг от друга.
Но далеко не все люди были неспособны замечать тонкости кроличьей физиогномики. Тоби, я и другие — никто точно не знал, сколько нас, — обладали генетической аномалией, позволявшей нам различать кроликов почти так же хорошо, как сами кролики различали друг друга. Как вы уже, наверное, догадались, Тоби и я были вовсе не простыми бухгалтерами на службе Крольнадзора. Мы были важной частью его механизма. Официально наши должности назывались так: «Специалист по опознаванию кроликов», но внутри Крольнадзора нас называли просто опознавателями. Как ни странно, эту способность люди находили в себе достаточно поздно. Я сам понял, что у меня есть такой дар, лишь когда обратил внимание на кролика, игравшего вместе с Патриком Стюартом главную роль в спектакле «В ожидании Годо». Я вспомнил, что уже видел его раньше, в 1982 году. Он играл пажа в одной постановке с Лес Деннисом, где тот изображал вдову Твенки. После этого мне также вспомнилась реклама, обещавшая «головокружительные карьерные возможности» всем, кто мог отличать кроликов друг от друга. Я связался с Крольнадзором и прошел у них тест на сравнение кроликов, после чего служба безопасности тщательно проверила мое прошлое, дабы убедиться, что у меня не было «нездорового доброжелательного отношения к кроликам». Так меньше чем за две недели я сменил профессию и из сортировщика почтовых отправлений (посылок) переквалифицировался в опознавателя Крольнадзора. Если честно, мне не очень-то хотелось работать в Службе по надзору за кроликами, ведь лепорифобом я никогда не был. Но меня подкупил высокий оклад и пенсия в размере последней зарплаты в будущем. И самое важное: эта работа была надежной. Я мог опознавать кроликов до тех пор, пока их нужно было опознавать, то есть, как всем тогда казалось, вечно.
Поэтому восемь часов в день, пять дней в неделю, Тоби и я сравнивали фотографии кроликов, которым по какой-то причине понадобилось подтвердить их личность. Причин было множество: устройство на работу, получение водительского удостоверения, задержание, бракосочетание, смерть, заявление о страховом случае, смена места жительства, судебные тяжбы, сбор сведений. Чаще всего проблем не возникало, поскольку кролики либо знали, что мы их отслеживаем, и поэтому не пытались подменить свои личные данные, либо просто были честны по природе своей. Однако иногда нам попадался кролик, пытавшийся притвориться каким-нибудь другим ушастым. Между собой опознаватели называли таких Миффи.
Я вошел в систему и начал работу. Передо мной начали парами возникать изображения под заголовками «Сравнить» и «Оригинал». Я вводил вероятность того, что это был один и тот же кролик: сто процентов в случае, если я в этом уверен, ноль — если это точно разные кролики, ну и промежуточные значения в случае сомнения. У меня это хорошо получалось. Сейчас я мог опознать Миффи с точностью в девяносто два процента, а когда начинал — всего лишь в шестьдесят шесть процентов. Но никакой точной науки в этом не было. Всякий кролик, получавший менее семидесяти пяти процентов, отправлялся к другим опознавателям, а потом все оценки обрабатывались алгоритмом, который и выносил итоговый вердикт
(Прим.: алгоритм иногда чуточку менялся в зависимости от того, выполняли мы план по задержаниям и приговорам или нет.)  .
— А вот и чай, — сказал Куницын, вернувшийся с кружками. — Внимательно смотрите в свои мониторы, ребята, мы перехватили множество разговоров, где упоминается Ниффер. И хотя мы понятия не имеем, о чем речь, судя по возрастающей интенсивности передвижений, творится что-то неладное. Будьте бдительны.
Мы приняли его сведения — и кружки с чаем, — а затем продолжили свою работу, которая, хоть и казалась простой, вовсе не была такой уж элементарной. Восемнадцать очеловечившихся в самом начале кроликов можно было строго разделить на три группы: Дикие, Лабораторные и Домашние. Проще всего опознавались Домашние, у которых имелись различные отметины, заметные даже простому обывателю. Различить коричневых Диких было намного труднее, а Лабораторных — совсем сложно, поскольку их мех всегда был белым, а глаза — красными. Я даже пробовал сравнивать рисунок вен на ушах Лабораторных кроликов, и этот сторонний проект на протяжении последних семи лет завоевывал мне ежегодную награду «За надлежащее отношение к работе», а также редкое доброе слово от Старшего Руководителя. Несмотря на все плюсы, у «метода опознавания по ушным сосудам» был один существенный недостаток — уши кролика должны были просвечиваться лампой сзади, а такие фотографии к нам практически никогда не поступали.
— Вот же зараза, — сказал Тоби, словно услышав мои мысли. — Этих Лабораторных фиг различишь.
Мы продолжали работать и целый час лишь подтверждали полное сходство. Затем появилось несколько с вероятностью в районе пятидесяти процентов. Лишь около половины двенадцатого мне попался первый за день Миффи.
— Бинго, — сказал я, глядя на две фотографии, почти наверняка изображавшие двух разных кроликов. — Один Домашний заявляет, что он — Рэндольф де Ежевичный, проживающий в Берике.
Всего в момент Очеловечивания разумными стали три Домашних кролика — домашние питомцы, которых звали Геракл, Ежевичка и Лютик. Лишь у двух последних еще оставались прямые потомки. Семейство Гераклидов вымерло во время Великого обмена нелюбезностями с династиями Домашних 

(Прим.: почти что настоящая война среди кроликов, наивысшей точкой которой стала четырнадцатичасовая «беспардонная» тирада Антона фон Гераклида, которая была встречена залпом саркастических комментариев, о которых говорят по сей день, и обычно вполголоса.) , произошедшего в 1980–88 годах, и, хотя несколько сотен кроликов и обладали характерной для этой семьи черной шубкой — полностью или отчасти, — ни один из них больше не носил эту фамилию. Де Ежевичные одержали победу в борьбе между знатными семьями, но всеобщей любви им это не принесло. Дикие и Лабораторные члены кроличьего сообщества с подозрением относились к большинству Домашних, говоря, что в прошлом они были слишком близки к людям.
Белоснежные Мак-Лютиковые, в свою очередь, обычно держались сами по себе, и их это устраивало.
Я поставил своему Миффи четыре процента. Флемминг спросила Тоби, согласен ли он — а он был согласен, — подписала ордер, и Куницын взялся за телефон, чтобы отдать приказ об аресте кролика на основании подделки документов, удостоверяющих личность. Куницын уже много раз делал это, основываясь на моих показаниях, так что последствия ареста, которого я не видел, и всего, что за ним следовало, меня уже не сильно волновали. В первый месяц я еще переживал, но теперь — нет. Кролики тоже могли быть преступниками.
Когда суматоха закончилась, Флемминг вернулась к себе в кабинет, и Куницын занялся оформлением документов — а их было много. Я устроил себе перерыв и, движимый собственным любопытством и мыслями о Конни, а не просьбой Виктора Маллета, ввел в базу данных Крольнадзора запрос: «Клиффорд Кролик». Система выдала две тысячи результатов, и я сузил поиск до тех, кто проживал вне колонии в Херефордшире. Тогда совпадений осталось лишь три: один был не женат, второй в данный момент отбывал срок за «незаконную торговлю инсайдерской информацией о залоговых морковных облигациях»

( Прим.: Вот здесь я и сам не в курсе, о чем речь.)
, а третий проживал в Леминстере по временному адресу для кроликов, законно покинувших колонию. Я выяснил, что этот последний кролик уже почти год был женат, и, наконец, нашел ее — Констанцию Грейс Иоланту

(Прим.: кролики обожали оперы Гилберта и Салливана, хотя сами не очень­-то умели петь. Лишь немногие могли хотя бы попытаться исполнить что­-нибудь из «Микадо».)  Кролик. Чтобы перепроверить и убедиться, что это действительно она, я запросил ее фотографию в базе данных Агентства по трудоустройству кроликов.
Читая дальше, я узнал, что она была на два года старше меня и принадлежала ко второму поколению после Очеловечивания. Для того чтобы достичь ограничения, установленного кроличьей демографической политикой, — десять детей на семью, — ей не хватало целых восьми отпрысков. А еще она дважды становилась вдовой, что было довольно обычным делом — обычай взрослых самцов драться на дуэлях перед брачным сезоном нередко заканчивался их гибелью.
— Что это у тебя там? — спросил Куницын, глядя на меня со своего места. Я объяснил, что в нашем поселке объявилась крольчиха, и я хотел узнать, кто она.
— Что за поселок? — спросил он.
— Муч Хемлок.
Он хмыкнул.
— Политика сосуществования видов никогда не работала. Разные интересы, понимаешь ли. И я вовсе не лепорифоб, когда я говорю, что им не нравится интеграция, — это факт. У нее были приводы, на которые можно сослаться, чтобы ее выселить?
— Она не живет в поселке, — сказал я и, чтобы оправдать свой интерес к ней, добавил: — Я просто хотел убедиться, что она не из этих… ну вы знаете, не из кроличьих разведчиков.
— Мудрое решение, — сказал Куницын, согласно кивая. — С кроликами всегда нужно держать ухо востро. — Он посмотрел на свои наручные часы. — Нам пора на вводную, Нокс. Тоби, сегодня отработаешь два часа сверх­урочных, чтобы выполнить план Питера.
— Хорошо, — радостно ответил Тоби. Благодаря проф­союзу опознавателей, нам платили двойную ставку за сверхурочные и щедро возмещали дни, когда приходилось работать без перерыва на обед.
— Флемминг сказала, что ты не очень-то хотел идти в Оперативный отдел, — сказал Куницын, когда мы стали спускаться по лестнице к залу совещаний. — Даже ка­кую-то липовую справку у медиков выпросил. В чем дело-то?
Куницын, как и Флемминг, говорил то, что думал.
— Я работал с оперативниками в ту ночь, когда мы неправильно опознали Дилана Кролика, — сказал я, пытаясь получить от него хоть капельку сочувствия. — Это было два года назад. Последнее дело Старшего Руководителя перед его повышением.
— Да, с Диланом Кроликом действительно нехорошо получилось, — задумчиво сказал Куницын, наверняка думая об имидже наших органов, а не о Дилане, которого в итоге потушили. — Но если мы хотим поддерживать высокую эффективность Надзора, то небольшой сопутствующий ущерб будет всегда. Это неизбежно. Кроме того, Дилан Кролик наверняка был хоть в чем-нибудь виноват… или впутался бы во что-нибудь со временем.
— Газеты только об этом и говорили, — сказал я.
— Нет, — ответил Куницын. — «Ехидный левак» и «В свете фар» 

(Прим.: самая популярная (и политически заряженная) ежедневная газета для кроликов. У нее нет интернет­-издания, а распространение вне колоний запрещено из­-за того, что «ее чернила не соответствуют стандартам индустрии».) только об этом и говорили. Остальные едва упомянули тот инцидент. И потом, не ты был главным опознавателем в том деле. Против тебя даже обвинений не выдвинули.
Так и было. Я не участвовал в деле и нужен был лишь для того, чтобы подтвердить личность кролика. После неудачи разразился такой громкий скандал, что Сметвику пришлось отвечать за него перед Парламентом, а Крольнадзор обязали «тщательно разобрать и пересмотреть критерии опознавания». Впрочем, до нас дошла лишь единственная служебная записка, в которой нас просили «в ближайшие несколько месяцев повнимательнее относиться к процессу опознавания». Но дело было в другом. Я знал, что во время автомобильной погони мы взяли не того кролика, и я сказал об этом, но мой протест был отклонен. Меня не послушал не только главный опознаватель, уволившийся сразу же после того, как общественность узнала об ошибке, но и Старший Руководитель, пригрозивший «вышибить мне мозги к чертовой матери», если я не соглашусь подтвердить опознание. И я согласился.
— Опознание — это всегда та еще головная боль, — сказал Куницын, открывая дверь в комнату совещаний. — И пока Агентство по поддержке кроликов, Большой Кроличий Совет и все остальные мохнато-либеральные оппозиционеры не согласятся ввести RFI-чипирование или небольшие татуировки в виде штрихкодов на ушах, нам и дальше придется полагаться на опознавателей. А они всего лишь люди и могут совершать ошибки. И потом, — добавил он, — если бы эти зайцы подколодные не пытались время от времени обойти систему, ничего такого бы не случилось. Так что они сами виноваты.
Когда мы вошли, Флемминг уже была на месте и мило беседовала с пятью оперуполномоченными. Я знал их всех в лицо, но по именам только троих. Опознаватели считали оперов воинственными отморозками, отличавшимися от бандитов из «Две ноги — хорошо» лишь офицерским значком и адвокатом от профсоюза. А сами опера считали опознавателей бесхарактерными трусами, лишь из-за своего везения получавшими чересчур высокую зарплату.
По указанию Куницына они все представились мне и вели себя вежливо, хотя я все равно видел — им не нравится, что меня включили в команду. Ведь я избегал Оперативного отдела не только из-за своего плоскостопия. Если вы собираетесь стать частью политически мотивированной группы, то вам нужны общая цель, согласие и взаимопонимание.
Наш новый сотрудник службы безопасности уже был здесь, но такого безопасника наша контора еще никогда не нанимала ни на постоянную службу, ни на временную.
Он был кроликом.
Перевод Веры Юрасовой.