Разрешите представиться: мужчина в самом расцвете сил, лучший в мире изобретатель, гроза преступности, известный местному криминалитету как Белый Призрак. Одновременно демоническая личность, отщепенец и маргинал, презирающий собственность и бросающий вызов мещанству. А потому имеющий в Швеции репутацию «врага общества номер один». Карлсон. Просто Карлсон. К вашим услугам.

Город на островах

Меня называют Живущим-на-Крыше. Крыши — особый мир. Параллельный, невидимый снизу, необитаемый город. Крутые горбы мансард, разделённые пропастями улиц, острые шпили, древняя черепица, современные нержавейка и толь. Это моё царство. И оно, между прочим, огромно. Но здесь только я, кошки и голуби, будь они неладны... И чахлый кустарник, поднимающийся из трещин в кладке старых построек.Прежде, правда, встречались ещё трубочисты и воры. Но теперь в Стокгольме преступности фактически нет. Думаете почему? Всё — я. Карлсон, Белый Призрак.Итак, Стокгольм. Сначала немного истории. В XII веке мой город был основан как рыбацкое поселение. Но уже в следующем столетии Ярл Биргер — тот самый, которому русские, как они хвастают, дали в лоб на Неве (нам, шведам, ничего об этом не известно), — решил укрепить один из островов на выходе из озера Меларен в море. Для защиты густонаселённых берегов озера от балтийских пиратов.Удачно расположенный город рос, превратившись в форпост ганзейской торговли. И населён первое время был не шведами, а немцами и датчанами. В средние века он оставался невелик и к началу XVII столетия насчитывал всего 10 000 жителей. Но затем стал столицей бурно развивающейся Швеции и к 1700 году вырос вшестеро. Постепенно Стокгольм занимал соседние острова — сейчас их уже четырнадцать.Каждая из соединённых мостами и дамбами частей города по-своему необычна. Например, Шеппельсхольмен — Корабельный остров — застроен музеями и окружён целым флотом превращённых в музеи кораблей. А почти весь остров Юргорден занимает Скансен — историко-этнографический комплекс под открытым небом. Полторы сотни деревянных домов и усадеб свезены туда. Есть действующие кузницы и стеклодувные мастерские — наша национальная гордость. Недаром русские называли Стокгольм Стекольным городом.На Скансене до сих пор отмечаются народные праздники. В том числе и языческая Вальпургиева ночь. Но настоящие ведьмы не ходят туда — всё слишком казённо. Я тоже не очень люблю это место. Деревянные кровли, триста лет не знавшие ремонта, не вызывают у меня доверия.

Я предпочитаю Гамластан — груду крыш, жмущуюся к шпилю Немецкой церкви. Старый город не так уж и стар. Большинство строений относятся к XVIII-XIX векам. Много и более новых. Лишь собор Святого Николая сохранился с XIII столетия. Но стоят дома плотно — так, как было принято строить во времена, когда города всё ещё окружались стенами. Узкие улочки — одна шириной всего около метра, и я избегаю влетать в неё после того, как прибавил в весе, — помнят свет газовых фонарей. Кое-где старинная система освещения сохранилась и сейчас. Крутые черепичные крыши усеяны трубами каминов. За одной из таких труб — мой дом.Бывает старина подлинная, аутентичная до последней соломинки, но взлелеянная, тщательно оберегаемая, а потому безнадёжно фальшивая. Старина напоказ. Хранимая, как видно сразу, лишь ради своей старости. Гамластан же живёт. И не как кладбище памятников архитектуры, а как сердце города. Вернее всего, потому, что застроен обычными домами, лишёнными украшений и изысков. Он таков, каким должен быть. Ни убавить и ни прибавить. Он и есть настоящий Стокгольм. Стокгольм Астрид Линдгрен, известной всем благодаря мне, и Эйвинда Юнсона, писателя, не известного никому, хотя сам король вручил ему Нобелевскую премию в области литературы.Кстати, о королях. Наш монарх живет недалеко от меня. Во дворце, перед входом в который военный оркестр играет хиты группы ABBA. Но лауреатов награждают не там, а в Стокгольмском концертном зале. Затем в стокгольмской ратуше проводится банкет.Только я на этих торжествах не бываю, хотя я и лучший изобретатель в мире. Но, во-первых, я не ношу галстуков, во-вторых, комитет — снобы, в-третьих, я и так известнее всех награждённых, вместе взятых. Мне это не нужно.И, конечно, есть новый город. Офисные небоскрёбы, развязки. Никогда не бывал в Буэнос-Айресе или Осаке, но уверен, что там всё точно то же. А если так, то зачем мне туда летать? Но на крыши высоток я иногда приземляюсь. Чтобы полюбоваться восходом над Балтикой или тем, как солнце опускается в волны Меларен. И каждый раз убеждаюсь: если чем и хороши новые крыши, поднятые чуть ли не в самый космос, то лишь тем, что с них всегда виден мой Гамластан.

Лучшие исследователи-антропологи уже несколько десятилетий бьются над загадкой моего происхождения. Иногда меня считают человеком, иногда скогге — скандинавским эльфом. Часто хобгоблином и даже троллем. Но тролль — это моё призвание, склад ума, веление сердца, если угодно, а хобгоблин — «домовой» — давний образ жизни. Который я оставил, обзаведясь моторчиком. На самом же деле я — гном.И вот, как гном, эксперт, можно сказать, по пещерной части, заявляю: лучшие подземелья — у нас в Стокгольме. Это метро. Даже в легендарной Мории нет таких красот. Высокие своды стилизованы под естественные купола подгорных залов, колонны выглядят как величественные сталагмиты. Всюду древний гранит, иногда полированный до зеркального блеска, иногда нетронутый, первобытный, природный. Каждая станция выполнена в уникальном стиле, но одинаково роскошно и с большим вкусом. Наше метро не просто цепь проходных дворцов, а «самая длинная художественная галерея в мире».Сам я там, правда, бываю редко. Не люблю замкнутых пространств. Кроме того, вход в «галерею» платный, а ни одна вещь на свете, как я считаю, не стоит дороже пяти эре.

Призраки и дождь

На крышах спокойно. Столица мерно, словно прибой, гудит далеко под ногами. Ветер приносит с востока запах моря. Длинные летние вечера, переходящие в утреннюю зарю... да, в Стокгольме бывают белые ночи. Я провожу их на крыльце своего домика за дымовой трубой. Я слушаю шёпот призраков.У нас много призраков. Больше, чем где бы то ни было в мире.Дело в рунных камнях. Когда-то давно на островах озера Меларен были святилища народа, от которого ныне и воспоминания не осталось. Кроме лабиринтов, выложенных на земле из камней, — спиралей, отмечающих пути в мир духов. Шведские рыбаки не трогали их, но когда Биргер повелел возвести крепость, строители решили, что материал у них под рукой.

Они всё ещё здесь, эти камни. Что сделается камням? Растворились в городе, в древних фундаментах, в стенах. И продолжают действовать. Не собрав их снова, врата в царство теней не закрыть.Так говорят сами призраки. А я им верю. Ведь многие из привидений старше самого Стокгольма. В нашем городе обитает самый древний в мире неупокоенный дух, долгожитель среди мёртвых, — чёрный монах Гидеон, утонувший ещё в 800 году при обстоятельствах, которые за давностью не припомнит. Правда, тогда он был не монах, а пират.Монахом он стал четырьмя веками позже, когда над его останками построили монастырь. Давно уже эту обитель снесли, и на её месте теперь стоит здание Коммерцколлегии... А Гидеон — его, кстати, Улаф зовут — всё колобродит. Пугает министерских служащих. Экзорцизмы на него не действуют. И это понятно. Он уже семь веков убеждённый атеист.Или Фридрих Юргенсен... Тоже призрак. Но раньше был инженером. Лет шестьдесят назад с помощью сверхчувствительной радиоаппаратуры именно в Стокгольме он впервые зарегистрировал «феномен электронного голоса». И знаете, сообщения скольких привидений он записал? Семидесяти тысяч! Во всей Англии их втрое меньше, чем в нашем городе.А я устройство Юргенсена усовершенствовал. И теперь слушаю призраков через наушники «мэйд ин Чайна». Говорят духи, кстати, больше всего о политике. Или поют по-английски.

В нашем городе родился и жил Эммануил Сведенборг: геолог, металлург, врач, экономист, космолог, религиозный философ и мистик. Изобретатель летательных аппаратов, как и я. Сведенборгу для общения с потусторонним миром техника была не нужна. Современники считали его ясновидящим. Ведь мёртвые знают всё. Даже погоду на завтра. Только врут часто.Хуже всего осенью, когда рано темнеет, когда наливается свинцом небо, когда моросит дождь или сыпет снег. Тогда сам город словно уходит в тень. И праздничное сияние рекламы, шелест бесчисленных шин, бессонная суета столицы обращаются в мираж, видимость. А правдой становится серая масса намокших стен, провалы окон, жёлтые пятна фонарей и гулкие шаги за спиной. Тогда на улицах появляются вампиры.Стокгольм — отличное место для вампиров. Можете спросить писателя Юна Линдквиста. Ведь вампиры — это готы. А готами всегда называли нас — шведов. Так что и я некоторым образом гот. Думаете, что это такое красное у меня в банке? Варенье?Впрочем, да. Варенье.Но и вампиры, по сути, такие же несчастные, ограниченные мещане, как и прочие обыватели. Тешась иллюзией «инаковости», они никогда не поднимутся выше предрассудков. Как собственных, вампирских, так и человеческих. Швед должен усердно работать, а гот — быть тощим, бледным и сосать кровь... С крыши и то, и другое смотрится одинаково смешно.

Летучий голландец

Легенды о «Летучем Голландце» относятся к XVII веку. Но единственное уцелевшее судно этой эпохи стоит у нас — в Стокгольме. Это буквально вернувшийся из пучины «Васа» — линейный корабль шведского королевского флота. В Балтийском море нет червя-древоточца, и поднятый в XX веке корпус удивительно хорошо сохранился.Новый флагман с помпой спустили на воду в 1628 году. Чудо технической мысли, строившееся при личном участии короля, выглядело несколько странно. Корабль был очень сильно бронирован. На его постройку ушло 16 гектаров дубового леса. Но при этом использовался обычный, а не морёный, как следовало бы, дуб. Вооружение же по отношению к водоизмещению (1200 тонн) выглядело несерьёзно. Всего сорок восемь 24-фунтовых, то есть обычных, а не двойных пушек. Десяток фальконетов и шесть мортир (неизвестно зачем) можно не считать.Едва отойдя от причала, «Васа» опрокинулся и пошёл на дно. Тщательное расследование показало, что причиной недостаточной остойчивости стал ряд изменений, внесённых в проект лично Его Величеством. В результате было признано, что в гибели судна никто не виноват. Понимаете, господа? Король с точки зрения шведов — «никто».

∗∗∗

Иногда я свешиваюсь с карниза и кричу людям, призракам и вампирам внизу: «Я дух этого города! Я его дух, нравится вам это или нет!» Прохожие ускоряют шаг и поднимают воротники. Им не нравится.А ещё им не нравится, когда я выбрасываю мусор.

Космический бочонок

Я живу на крыше — близко к небу. Зимой, в слабых отблесках северной Авроры, низко, рукой достать, над моей трубой проносятся сани Снежной Королевы. Всегда на север, к Норбреттену или Лапландии. Весной же, поднимая мётлами звёздную пыль, мимо меня на юг, на шабаш в Блаакулле, с визгом пролетают ведьмы. И некоторые из них очень даже ничего.Люди на улицах редко смотрят вверх, но определённые события не ускользают даже от их внимания. Так, в 1950-60-х Стокгольм стал настоящей меккой уфологов. «Летающие бочонки», «ракеты-призраки», «русские спутники-шпионы» наблюдались почти ежедневно (каковой факт отражён и моей жизнеописательницей Астрид Линдгрен). Отмечались искры и дымы синего и зелёного цвета, извергаемые из задней части аппаратов. В местах же падения загадочных объектов обнаруживалась странная субстанция, позже опознанная учёными как кокосовая скорлупа.Должен подчеркнуть, что скорлупу я выбрасывал не с целью вызвать сенсацию, а просто в процессе генеральной уборки. Что же касается дымов и искр из задней части, то это — клевета!