Дао сэра Терри. Пратчетт и философия

Дай человеку огонь, и целый день он будет греться, но подожги его, и ему будет тепло до самой кончины. Дао Пратчетта. Я им живу.
Джим Батчер «Холодные дни» (пер. А. Жикаренцев)

Для тебя, Дрезден, он «сэр Терри»… но в остальном единственный чародей, указанный в телефонном справочнике, попал в точку.Лучше всего Терри Пратчетт известен своими некомпетентными чародеями, вооружёнными драконами полицейскими и антропоморфными персонификациями, которые ГОВОРЯТ ВОТ ТАК. И за это мы его любим. Но как только мы перестаём улыбаться над не такими уж тонкими намёками Нянюшки Ягг и песней про набалдашник на посохе чародея, оказывается, что в глубине пратчеттовского романа скрывается гораздо больше.Истинная причина, по которой работы Пратчетта так глубоко трогают столь многих людей по всему миру — и будет трогать ещё долгие годы, — в том, что каждая его история за экшеном и остроумными диалогами скрывает глубокую философскую тему, хватающую вас за горло быстрее, чем обитатели Теней.Во всех работах сэра Терри Пратчетта — не только в романах «Плоского мира», разумеется, но и в его ранних научно-фантастических текстах, неизменно популярных «Благих знамениях», написанных совместно с Нилом Гейманом, его антологиях, таких как «Мерцание экрана», а также лекциях на BBC «Пожимая руку Смерти» — можно обнаружить достаточно смелых и нестандартных философских наблюдений, чтобы написать минимум дюжину статей вроде этой.Это не исчерпывающее исследование всех его воззрений и идей. Скорее, это эссе, пытающееся взглянуть с высоты летающей машины лишь на несколько философских основ «пути», или Дао Пратчетта. Что ж, запрыгивайте…

Природа абсурда

Волшебники подсчитали, что шанс «один на миллион» выпадает в девяти случаях из десяти.
Терри Пратчетт «Мор, ученик Смерти» (пер. С. Жужунава)

У тех невезучих людей, которым еще предстоит внимательно прочитать Пратчетта, может возникнуть искушение отмахнуться от его юмористического подхода к реальности, просто назвав его «абсурдным». Будто в этом есть что-то плохое, будто это синоним смеха без причины и отсутствия глубокого смысла.Они бы очень ошиблись в своей оценке, начиная с самой природы абсурдности. Комический абсурд у Пратчетта заходит далеко за рамки отдельных необходимых шуток и служит более глубокой цели.Хороший пример — иерархия волшебников в Анк-Морпоркском Невидимом Университете. В ранних работах Университет — это осиное гнездо, где царит разрушение. Повышение в магической иерархии происходит в основном с помощью убийства — эту традицию называют «остроконечные туфли мертвеца». Такая магическая гонка вооружений неизбежно выходит из-под контроля, грозя разрушить ткань пространства между Вселенными и полностью уничтожить Плоский мир.И вот на сцену выходит абсурд, воплощением которого стал гротескный образ аркканцлера Чудакулли. У него даже имя — Чудакулли. Он буквально олицетворяет чудачество. Но еще именно он добивается некоего подобия стабильности и порядка в организации, которая обладает величайшей мощью под сенью Кори Челести. Его абсурдная природа преобразует смертоносную среду Университета в здравую структуру, и вот уже по всей иерархии чародеи слишком заняты уничтожением сервировочных столиков, чтобы уничтожать друг друга.На другом конце спектра располагаются энергичный волшебник Думминг Тупс и — даже в большей степени — гениальный Леонард Щеботанский, воплощающие рациональность в иррациональной Вселенной. И в результате они оказываются абсурдней всех.Абсурдность — это необходимая стена между Разумом и Силой, единственное, что не даёт им превратиться в инструменты разрушения (вспомним магические пустоши, оставшиеся после Магических Войн), насилия и подчинения. И это верно вне зависимости от того, находитесь ли вы на шаре, кружащемся вокруг большего горящего шара, кружащегося вокруг сверхмассивной черной дыры, или на диске, что лежит на спинах четырех слонов, стоящих на черепахе, которая плывет сквозь пространство.Абсурд издавна был неисчерпаемой темой в философии и литературе, начиная с работ Кьеркегора в середине XIX века и на протяжении последней сотни лет, а особое место в культуре он обрёл после Второй мировой войны. Философ Альбер Камю, помимо других размышлений об абсурде (который был, пожалуй, ключевым элементом всех его работ), писал: «Задача человека абсурда не в том, чтобы находить объяснения и решения, а в том, чтобы самому испытать и описать. Все начинается с прозорливого безразличия» (пер. С. Великовского).С точки зрения экзистенциалиста принятие абсурда позволяет нам освободиться от социальных оков, рутины и монотонности, отыскать свой жизненный путь. Эта свобода — главное, что движет героями и антигероями Пратчетта. Подобно Лю-Цзе, мы должны принять абсурд и всегда сохранять способность удивляться жизни. Подобный взгляд на повседневность можно считать первым и величайшим даром сэра Терри читателю.

Личная этика и убеждения

Поверь мне, каждый раз, когда ты видишь кучку придурков, толкущихся в одном месте и разглагольствующих о правде, красоте и лучшем способе нападать на этику, можешь сандалии ставить, все это потому что десятки других несчастных придурков выполняют всю настоящую работу.
Терри Пратчетт «Мелкие боги»

На более личном уровне абсурдность Вселенной становится проблемой для человека и его личного, повседневного выбора. Если ни в чем нет смысла, не всё ли нам равно?Сэм Ваймс на протяжении всего цикла олицетворяет борьбу между правильным выбором и легким или ожидаемым. Когда вся твоя Стража — посмешище в мире управляемой правительством преступности, зачем пытаться стать лучше Колона или Шноббса? Когда тебя манит тьма изнутри, зачем с ней бороться, зачем отстаивать Правосудие и справедливое отношение даже к преступникам, с которыми ты сражаешься? Когда в мире столько хаоса, а ты так занят, почему так важно не пропустить чтение сыну сказки на ночь?Потому что, как высек Пратчетт в граните персонажа Ваймса, «некоторые вещи важны».Мышление Ваймса можно трактовать с точки зрения этики добродетели, как ее понимали Аристотель, Мэн-цзы или Конфуций, утверждавшие, что правильные поступки остаются правильными вне зависимости от внешних правил или последствий, — они правильны по своей природе, поскольку отвечают определенным базовым ценностям, которые мы также полагаем правильными.Кроме того, Пратчетт говорит нам, почему защищать такие ценности важно и как это убеждение связано с сутью нашей человечности. Именно за этим нужен Санта-Хрякус, как Смерть объясняет своей внучке Сьюзен:

ТО ЕСТЬ ФАНТАЗИИ — ЭТО СВОЕГО РОДА РОЗОВЫЕ ПИЛЮЛИ? НЕТ. ЛЮДЯМ НУЖНЫ ФАНТАЗИИ, ЧТОБЫ ОСТАВАТЬСЯ ЛЮДЬМИ. ЧТОБЫ БЫЛО МЕСТО, ГДЕ ПАДШИЙ АНГЕЛ МОЖЕТ ВСТРЕТИТЬСЯ С ПОДНИМАЮЩИМСЯ НА НОГИ ПРИМАТОМ.
— Зубные феи? Санта-Хрякусы? Маленькие…
— ДА. ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО В КАЧЕСТВЕ ПРАКТИКИ. ДЛЯ НАЧАЛА СЛЕДУЕТ НАУЧИТЬСЯ ВЕРИТЬ В МАЛЕНЬКУЮ ЛОЖЬ.
— Чтобы потом поверить в большую?
— ДА. В ПРАВОСУДИЕ, ЖАЛОСТЬ И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ.
— Но это не одно и то же!
— ТЫ ТАК ДУМАЕШЬ? ТОГДА ВОЗЬМИ ВСЕЛЕННУЮ, РАЗОТРИ ЕЕ В МЕЛЬЧАЙШИЙ ПОРОШОК, ПРОСЕЙ ЧЕРЕЗ САМОЕ МЕЛКОЕ СИТО И ПОКАЖИ МНЕ АТОМ СПРАВЕДЛИВОСТИ ИЛИ МОЛЕКУЛУ ЖАЛОСТИ. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ… — Смерть взмахнул рукой. — ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ТЫ ПОСТУПАЕШЬ ТАК, СЛОВНО В МИРЕ СУЩЕСТВУЕТ ИДЕАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК, СЛОВНО СУЩЕСТВУЕТ… СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВО ВСЕЛЕННОЙ, МЕРКАМИ КОТОРОЙ МОЖНО СУДИТЬ.
— Да, но люди вынуждены верить в это, иначе зачем еще…
— ИМЕННО ЭТО Я И ХОТЕЛ СКАЗАТЬ.
Терри Пратчетт «Санта-Хрякус» (перев. С. Увбарх)

Смертность

Я — СМЕРТЬ, А НЕ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР. Я ПРИХОЖУ РАЗ И НАВСЕГДА.
Терри Пратчетт «Ноги из глины» (перев. М. Губайдуллин)

Ни одна дискуссия о философской подоплеке книг Терри Пратчетта не может быть полной без упоминания смерти. И Смерть из Плоского мира здесь только начало. Как указывает Пратчетт, есть причина, по которой «Свидание в Самарре» — это одна из старейших историй в мире.Смерть и ее значение — один из ключевых компонентов философии. Эпикурейцы считали, что смерть бессмысленна для индивида и не должна влиять на удовольствие от жизни. Аристотель утверждал, что хорошо прожитая жизнь — ключ к идеальной или благородной смерти. Хайдеггер заходил дальше и заявлял, что смерть и предчувствие непознаваемой смерти — движущие силы всего, что нас заботит в жизни.Терри Пратчетт не просто разговоры разговаривал, когда дело дошло до столкновения со смертностью. Он доказал свои слова делом, смело и публично, что можно увидеть в его размышлениях о смерти в сборнике «Мерцание экрана», лекциях «Пожимая руку Смерти» на BBC и, что куда важней, в его невероятно отважном и осмысленном отношении к собственной смерти от жестокой руки ранней болезни Альцгеймера. Его страстное и продуманное высказывание в пользу эвтаназии отражает его приверженность глубоко нравственному, гуманистическому и философскому набору принципов.

Важность историй

Мы — Pan narrans, шимпанзе, рассказывающие истории.
Терри Пратчетт «Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус»

По ходу цикла «Плоский мир» Терри Пратчетт давал чёткий, интригующий и уникальный ответ на извечный эпистемологический вопрос о том, что отличает человеческое сознание от всех остальных.Разумеется, сам вопрос предполагает, что нечто действительно отличает нас от животных и других жизненных форм на фундаментальном уровне. Пратчетт твёрдо в этом уверен. Как и в том, что это нечто — наша врождённая способность познавать Вселенную, осмыслять наше взаимодействие с ней и друг с другом и претворять это в истории:

Наш разум создает истории, а истории создают наш разум […] Истории размечают карту фазового пространства бытия.
Терри Пратчетт «Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус»

Эта концепция человечности выходит далеко за рамки шуточного понятия «нарративий», или «нарративный императив», с помощью которого Пратчетт посмеивается над собственным творением. Также она проливает свет на идею предопределения, особенно в «Благих знамениях», где персонажи на вопрос «Все ли предопределено?» твердо отвечают: «Нет».На фундаментальные вопросы эпистемологии — вроде «Как мы можем познать что-либо?», «Как мы познаем окружающих?» и «Как мы познаем себя?» — Пратчетт уверенно отвечает снова и снова: через призму рассказа. С помощью историй.

Терри Пратчетт очень многое нам показал своим вдохновляющим, неподражаемым Дао, своей жизнью и работой, и даже больше — своей смертью. И как его Смерть — с большой буквы «С», — глубочайшие идеи его работ живут своей жизнью. Эти идеи — увлекательные и будоражащие, колкие и ободряющие, — как и его истории, еще долго будут ждать, пока мы пожмем им руку.