Гостиная Дяченко: беседа с Евгением Лукиным

Мы Лукина давно знаем и любим, наслаждаемся его прозой, стихами и песнями. Он ведь ещё и бард талантливый — и ассоциируется с рыжим пиратом Барбароссой, героем его романтической баллады. На правах дружбы позволим себе вести беседу, как бы продолжая традиции наших посиделок на разного рода конах и фестивалях, — с чашкой коньяка в руке. При этом темой нашего общения будет не столько литература и фантастика — об этом у Жени было много интервью ,— сколько юмор как явление. Если хотите, как феномен — с точки зрения психиатра, учитывая первую профессию Сергея.Дорогой Женя! Ты специалист по юмору. Эволюционные психологи предполагают, что юмор — аналог павлиньего хвоста, который служит для демонстрации самкам своих хороших генов. Что ты на это скажешь?В том, что Козьма Прутков не был эволюционным психологом, легко убедиться по одной его единственной фразе: «Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны». Да и само предположение, будто чувство юмора свидетельствует о хороших генах, кажется мне крайне сомнительным. Кто всегда был символом смеха? Шут. Шутов на Руси именовали в старину дураками, шутих — дурками. И подбирали на эту роль, как правило, физически неполноценных: карликов, горбунов, уродов. Даже если государевым произволом в шуты попадал боярин, ему приходилось умышленно оглуплять свой облик: напяливать дурацкий колпак, прицеплять мочальные усы и прочее. Странная, согласитесь, демонстрация достоинств перед самками.Не исключено, впрочем, что общество, втайне боясь смеха, таким образом мстило его носителям. Но и те тоже в долгу не оставались. Не зря же бытует в мировой литературе образ умного шута, которому подчас сходит с рук такое, за что иному бы голову оторвали.А с другой стороны, если у тебя нет ни «лексуса», ни собственной фирмы, ни счёта в банке, чем ещё очаровывать женщину, как не юмором?

Зигмунд Фрейд как-то сказал, что остроумие — это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом. Уж не враждебен ли ты к окружающим?А кто это — окружающие? О чём идёт речь: о социуме в целом или о составляющих его личностях? Дело в том, что ненавидимое мною общество состоит из любимых мною людей. Такой вот парадокс. Поэтому, как только человек начинает говорить не от своего лица, но от лица партии, народа, тусовки (при этом чеканя истину за истиной), мне становится страшновато. Ну и как тут обойтись без юмора? Если воспринимать эту Вселенную всерьёз — удавишься. Сплошной естественный отбор сверху донизу: галактика пожирает галактику, человек — человека… Иными словами, юмор для меня — средство выживания.Кстати, о Фрейде. Всю жизнь я относился к нему крайне неприязненно, пока наконец не прочёл две его работы («Толкование сновидений» и «Личность и толпа»). Выяснилось вдруг, что он прирождённый филолог и не на одном только сексе зациклен. Так что приведённая фраза его вполне справедлива. Смущает только слово «враждебность». Я не враждую с обществом — это оно со мной враждует. Как говорят в детском садике: «А чо оно первое лезет? Я его трогал?..»Тот же Фрейд писал, что шутка рождается, когда сознание пытается выразить те мысли, которые общество обычно подавляет или запрещает. Как тебе эта идея?На мой взгляд, простовата. Куда интереснее, когда моё сознание пытается выразить те мысли, которые я сам в себе подавляю и запрещаю. Скажем, пишу повесть, хочу изложить в ней свои нынешние взгляды. А повесть отказывается их излагать: герои бунтуют, сюжет идёт не туда, куда надо. Начинается борьба с обезумевшим текстом, в итоге которой я непременно терплю поражение. И лишь пару лет спустя понимаю, что повесть-то была права, а я — дурак.А как вам понравится такой вариант: автор испугался собственного замысла, причём настолько, что отважился воплотить его лишь в шуточной форме? Вот она, внутренняя цензура Фрейда в чистом виде.Но вопрос, как я понимаю, касался только внешней цензуры, то бишь общественного мнения. Общество, что и говорить, великая сила, особенно если в руках у граждан дреколье или бейсбольные биты. Поэтому в подобных случаях лучше и впрямь отшутиться. Чем я, собственно, и занимаюсь.

Фрейд выделял три типа юмора — шуточный, комический и подражательный. А как ты делишь юмор? Какой юмор тебе ближе и почему?Будучи гуманитарием, до трёх я считаю с трудом. Делить на два мне как-то легче и привычнее. Итак, делим на два. Бывает просто юмор. Юмор как таковой. Юмор ради юмора. Этакая, знаете, разновидность щекотания пяток. А есть юмор, выступающий в качестве инструмента. Юмор как орудие познания самого себя и окружающего мира. На мой взгляд, он даже превосходит в смысле эффективности формальную логику. Ну, бывает, доведёт до абсурда. Так ведь и логика тоже! Взять апории Зенона: Ахиллес так до сих пор и не догнал черепаху…Я фантаст. То есть человек, постоянно проверяющий на прочность прописные истины. А прописная истина — предмет сакральный. Сказали предки, что связка ломов тонет быстрее, чем отдельно взятый лом, — стало быть, так оно и есть. Поэтому препарировать освящённые временем заблуждения проще с ухмылкой, нежели с благоговением. Вспомним замечательный рассказ Азимова, где криотронный мозг, чтобы не сойти с ума, вынужден был освоить чувство юмора.Кстати, скальпель остроумия, которым пытаешься пластать окружающую действительность, от частого употребления притупляется — и тогда пишутся вещи ну совершенно не смешные: «Вторжение», «Миссионеры», «Сталь разящая», «Зона справедливости», «Слепые поводыри»… Так что в записные остряки я, как видите, тоже не гожусь.О фантастике. Помним, как ты, выступая на одной конференции, назвал самым фантастичным произведением «Войну и мир» Льва Толстого. И это был не эпатаж, а, похоже, убеждение. Что, вообще всё — фантастика? Есть ли хоть что-то реальное в этом мире?Есть в фантастике такое направление — криптоистория. События в подобных произведениях, насколько я могу судить, остаются неизменными, а вот причины их предлагаются иные. Лев Николаевич создал удивительнейший мир, где роль личности в истории равна нулю. Даже если личность эта — Наполеон. Что же тогда, согласно мнению графа, движет историю? Случайное сочетание бесконечного числа мелких человеческих поступков. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно вытряхнуть из головы всё, чему нас учили в школе, и перечитать роман словно бы заново. Но на такое, согласитесь, мало кто отважится. Нормальный читатель упивается перипетиями «Войны и мира», а мысли автора пробрасывает, пропускает. То ли скучно ему в них вникать, то ли страшно.«Есть ли хоть что-то реальное в этом мире?» Между прочим, модная нынче тема. («А знаете, оказывается, все мы голограммы…» «А знаете, оказывается, все мы живём в чёрной дыре…» «А знаете…») Боже мой, да какая нам разница, из чего мы состоим и где живём! Да хоть на внутренней стороне мыльного пузыря! Мы живём среди людей и событий, мы любим и страдаем. Стало быть, и сами мы реальны, и всё, что нас окружает. А фантастикой называем то, к чему ещё не успели привыкнуть. Ничего, привыкнем со временем. Если успеем, конечно…Для нас вершины юмористической фантастики последних десятилетий ассоциируется с именами братьев Стругацких, с их непревзойдённой повестью «Понедельник начинается в субботу» и с парадоксальными рассказами ирониста Роберта Шекли. Нам с тобой посчастливилось лично знать и дружить с этими замечательными людьми. Они произвели на тебя влияние? Вообще, кого ты считаешь своими Учителями? И кого бы ты выделил из юмористической литературы последнего времени?Благодарен Братьям, благодарен Роберту Шекли и многим, многим другим, кого я прочёл и полюбил. Все они в какой-то степени моими Учителя. Что же касается современной юмористической литературы… Нынешние модные сатирики почему-то вселяют в меня ужас. Так что перечитываю классиков. Наверное, старею.

Ты очень странный юморист — большей частью мы видели тебя грустным и в какой-то степени пессимистичным. Как тут не вспомнить Сомерсета Моэма: «Доброта — защитная реакция юмора на трагическую бессмысленность судьбы». Несомненно, ты очень добрый человек. Но как ты воспринимаешь судьбу? Что ты ждёшь от жизни, от будущего?Оптимисту-то юмор зачем? Ох, что-то тут не то… Если оптимисту вдруг потребовался юмор, значит, завелась уже в нём какая-то червоточинка. Для чего ему иначе такое сильное средство от хандры? Фраза уважаемого мною Сомерсета Моэма, признаться, заставила опешить и чем-то напомнила мой собственный плакат: «Изобилие — путь к орошению!» Как-то в ней всё навыворот, в этой фразе…Добрый ли я человек? В наши времена очень легко прослыть добрым — достаточно однажды кого-нибудь не убить. А от судьбы я бы с благодарностью принял ещё лет пятнадцать (при условии, что мозги останутся работоспособными) — и, глядишь, что-нибудь сочинил бы…Дорогой Женя! Спасибо за общение! Ждём с нетерпением твоих новых произведений, желаем тебе креатива и успехов. Так хочется, чтобы ты был счастлив. Как сказал Бернард Шоу — «Мои шутки заключаются в том, что я говорю людям правду. Это самая смешная шутка на свете». Ждём твоей правды о нас и о нашем мире.