Читаем книгу: Джеймс Блэйлок — Все колокола Земли

29 сентября 10:00

2279

17 минут на чтение

В октябре в издательстве Fanzon выходит сборник Джеймса Блэйлока, в который войдут вторая и третья книги условной «Христианской трилогии» — «Бумажный Грааль» и «Все колокола Земли». «Бумажный Грааль» выходит в новом переводе, а «Все колокола Земли» и вовсе публикуются на русском языке впервые. Мы выложили на сайте первую главу романа, в которой в простую калифорнийскую церковь приходит крайне необычный и неприятный гость.

Уолт Стеббинс занимается продажей товаров по каталогу и даже не подозревает о присутствии сил тьмы. До того момента, пока по ошибке не получает посылку, в которой содержатся непривычные китайские игрушки. Например, исполняющая желания Синяя Птица Счастья. Но что придется отдать взамен за мечту?

Дождливая зимняя ночь. Стрелки движутся к двум часам, и дух Рождества, мчась вдогонку за океанским ветром, шуршит гирляндами в виде леденцов-тросточек на Чепмен-авеню, пронизывает мигающую фигуру Санта-Клауса на Главной площади и несется вдаль по пустым переулкам, где блуждают беспокойные тени. По затуманенному стеклу круглых фонарей скользят капли. Из-за тяжелых рваных туч выглядывает лунный диск, бросая мимолетный отблеск на крышу церкви Святого Антония, покрытую терракотовой черепицей. Из мглы городского центра выступают дома — одноэтажные, обшитые досками, с тенистыми террасами и пышными клумбами; вдоль тротуаров теснятся подстриженные деревца. В домах темно, светятся лишь желтые лампы над входными дверями да ниточки не выключенных на ночь рождественских гирлянд.

Когда луна вновь скрывается за тучами, в густеющем мраке на гребне церковной крыши возникает силуэт. Пригнувшись, человек осторожно ступает по омытой дождем черепице, на плече у него прочная матерчатая сумка. Прямо перед ним высится колокольня, примыкающая к западной стене здания. Оштукатуренная башня белесым призраком нависает над темной крышей. В открытых арочных проемах виднеются крестовины и балки стального каркаса, к которому крепится карильон из одиннадцати тяжелых колоколов.

Человек перелезает через бетонные перила обращенной на восток арки и теряется в лабиринте теней от колоколов. Внезапно ночную тишь прорезает суматошное хлопанье крыльев, и в небо над башней кругами взмывают белые голуби.

Отец Махоуни сидел в небольшой сакристии* Католической церкви Святого Духа, прислушиваясь к стуку капель по карнизам. Окна он приоткрыл, чтобы впустить мелодию дождя. К аромату ночного воздуха примешивались терпкие нотки ладана и мастики для натирки полов. Утро едва наступило — священник точно не знал, который час, но последнее время он редко вставал позже четырех, да и вообще давно уже привык наблюдать как закаты, так и рассветы. Кроме того, сегодня ему исполнялось семьдесят, и было бы недальновидно пропускать столь значимое утро.

Откуда-то из глубин церкви послышался звук, похожий на скрип деревянных балок.

Должно быть, старинное здание оседало под натиском непогоды. Отец Махоуни подождал, не раздастся ли звук вновь, но уловил только шелест дождливого утра. Дождь каким-то образом обогащал тишину, наделяя ее глубиной и объемом, подобно последним нотам гимна или мгновению, когда замолкали колокола.

На столе перед священником рядом с чашкой растворимого кофе лежала открытая коробка из-под сигар, полная ракушек. Махоуни достал несколько раковин морского гребешка, расположил парно по цвету и размеру, однако ни одна из пар не совпала идеально. Этой зимой на Тихоокеанском побережье отшумело уже с полдюжины штормов, и раковин он собрал как никогда много. На прошлой неделе под пирсом в Хантингтон-бич попались сразу две каштановые каури — таких превосходных экземпляров он еще не находил. Теперь он бережно положил их на стол рядом с морскими гребешками и горсткой хамид**.

Отец Махоуни едва открыл и принялся листать свежий выпуск «Наутилуса»***, как вдруг раздался скрежет, словно кто-то сдвинул церковную скамью. Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул наружу. У алтаря никого. Священник пересек хор и осмотрел главный неф, где тоже не было ни души, а скамьи стояли ровно и незыблемо. Немного выждав, Махоуни вернулся в сакристию. Вновь усевшись за стол, он рассеянно поворошил пальцем в коробке с ракушками и поглядел на три витражных окна, выходившие на восток.

В этой комнате с деревянными панелями на стенах ему больше всего нравилось ранним утром. Он подолгу рассматривал витражи, на которых Иисус и два ангела возносились на небо. Каждое изображение обрамлял узор из остролиста с ягодами того же алого оттенка, что и стигматы на обращенных наружу ладонях Христа. Окна выходили в сад с адиантумом и циатеями. Сумерки и золотистый свет фонарей приглушали цвета на блестевших от дождя стеклах, придавая ягодам остролиста и кровоточащим ранам мистический бордовый оттенок, напоминавший о таинстве Евхаристии. Отец Махоуни все время подмечал такие параллели, когда душа одних вещей наполняла новой жизнью другие, и видел в этом подтверждение высшего замысла.

Где-то на улице по мокрому асфальту прошуршал автомобиль, и священник преисполнился благодарности за то, что находится в теплом и сухом здании, наедине со своими мыслями. Он положил на ладонь одну из каури, проведя пальцем по ее гладкому изгибу. А затем, едва он вернул раковину на стол, дверь со скрипом отворилась.

В комнату вошел незнакомец в куртке не по размеру и таких же мешковатых брюках. На ногах — грязные белые мокасины с кисточками, руки — в перчатках. Голову закрывала резиновая маска в виде козлиной морды с высунутым языком и загнутыми назад рогами, из-под которой выбивался клок спутанных волос.

Человек отпрянул к перилам колокольни, испугавшись хлопанья крыльев — круговерти птиц, снявшихся с насиженного места. Уронив холщовую сумку с инструментами, он обеими руками схватился за оштукатуренную стену. Хотя под колоколами была площадка, мужчине почудилось, что он балансирует на краю зияющего провала. Башня будто превратилась в глубокий, ведущий во тьму колодец.

Голуби опустились на маковку крыши, немного притихли под дождем, а затем вновь взлетели и, кружа, спланировали в глубокую тень кипариса, росшего по соседству.

В ночной город вернулось спокойствие, и человек на колокольне почувствовал себя увереннее. Отцепившись от стены, он носком ботинка отодвинул сумку с инструментами и сосредоточился на колоколах. Света как раз хватало, чтобы разглядеть огромные болты, с помощью которых они крепились к перекладине. На пару самых массивных колоколов со стенками толщиной в три-четыре дюйма приходилось по три болта. С гулко бьющимся сердцем мужчина нашарил в сумке баллончик со смазкой и опрыскал изрядно проржавевшие гайки на самом крупном колоколе.

Было бы проще пресечь колокольный звон, обрезав с языков веревки, однако звонарь с той же легкостью мог привязать новые. Тут требовался другой подход, более основательный.

Мужчина извлек из сумки большой гаечный ключ и, навалившись всем весом, попробовал открутить гайку. Не вышло: она застряла намертво. Сквозь арочный проем ворвался ветер, окатив человека веером брызг. Внизу по мокрой улице проехала машина, ярко сверкнув фарами, и злоумышленник выругался сквозь зубы.

На доме через дорогу мигала закрепленная вдоль карниза гирлянда, отбрасывая на матовую бронзу смутные отсветы — синие, красные, зеленые... Это разноцветье отчего-то пугало, словно на холодных боках колоколов плясали живые существа или глумливые духи, то появляясь, то исчезая, точно золото гоблинов. Колокола загудели на ветру, вдруг обретя голос, — в стуке дождя по бронзе на мгновение проступила мелодия.

Стальная конструкция своей мудреностью вызывала дурноту; колокола уплывали из поля зрения и вновь возвращались...

Мужчина уронил гаечный ключ и потянулся к перекладине, чтобы удержать равновесие, однако задел пальцами поверхность колокола. Ужасающе прочную и такую ледяную, что на миг она показалась раскаленной. Отдернув руку, человек схватился за перила и поскорее перевел взгляд на ночной город, где ветер плавно качал растущие вдоль авеню пальмы, будто нагоняя приливную волну у пирса.

Мужчине почудилось, что башню качнуло, и он отчаянно вцепился в ограждение. На бетонные перила вспорхнул голубь, белоснежный в лунном свете, и в порыве ярости, смешанной со страхом, человек выпростал руку, попытавшись схватить птицу за горло. Голубь ускользнул, а его обидчик крепко приложился ладонью о край арки.

Боль его отрезвила. Мужчина замер, тяжело дыша и подставив лицо холодной мороси. Он едва не лишился рассудка! В голове мелькнула мысль, что ему противостоит неведомая сила — морочит, упорно сбивая с толку. Сначала дождь, затем цветные огни, голуби...

Такое объяснение не только пришлось ему по душе, но и, на удивление, придало решимости. Несомненно, именно от него зависел исход многовековой борьбы, и с помощью своих инструментов он способен был пошатнуть опоры чего-то настолько незыблемого, что в сравнении с ними громадный колокол — всего лишь пылинка.

Охваченный рвением, мужчина схватил баллончик и жал кнопку распылителя, пока с гаек не закапала смазка. Вновь порывшись в сумке, он вытащил небольшую пропановую горелку. Зажег ее, отрегулировал подачу газа и поднес к центральной гайке. Смазка вспыхнула; пламя охватило стальную пластину, мерцая, как огни святого Эльма, и бросая отсветы на стены башни.

Мужчина держал пламя у гайки, к которой не прикасались шестьдесят лет, и наблюдал, как прогорает масло. Затем, вырубив горелку, он вновь приладил ключ и с силой надавил на рукоять. Посыпались хлопья ржавчины, и гайка с громким скрипом сдвинулась. Не ослабляя хватку, злоумышленник проворачивал ключ до тех пор, пока гайка, завершив путь по ржавой резьбе, не соскочила на пол. Со второй вышло проще — даже нагревать не пришлось. Он уже раскручивал третью, как вдруг с леденящим душу скрежетом колокол накренился, а болт прогнулся под его весом. Мужчина замер, боясь продолжать. Если колокол рухнет прямо сейчас…

Колокол все-таки не упал. Мужчина прикинул, что гайке осталось пройти четыре полных оборота. Он продолжил аккуратно орудовать ключом под скрежет ржавого металла. Пока гайка подбиралась к краю болта, он ни разу не помедлил, живо представляя, как упавший колокол с убийственным треском проламывает все этажи башни и в самом низу врезается в бетонный пол.

Наконец кончик болта исчез внутри гайки. Мужчина следил за витками резьбы, поэтому остановился, инстинктивно почувствовав: еще четверть оборота — и колокол упадет. Тот уже едва держался, борясь с гравитацией — тысячи фунтов литой бронзы давили на тонкую железную бороздку. Теперь все с легкостью обрушит даже голубь. Или порыв ветра.

Человек отступил на шаг и громко рассмеялся, окрыленный неистовой верой в успех и безудержным весельем. Он вернул в сумку гаечный ключ, горелку и баллончик со смазкой, затем перекинул ногу через перила, вновь вылез на крышу и устремился к дальнему краю здания.

Луна теперь сияла так ярко, словно в ночном небе зажглась лампочка. Мужчина торопился. Нельзя, чтобы его поймали. Только не теперь. Если он попадется кому-то на глаза здесь, на крыше, — что станет с его жизнью, планами, карьерой? Да, заглушить колокола было важнее всего на свете, но дьявольский порыв, выгнавший его на улицу в дождливую ночь, уже потихоньку сходил на нет...

С запада приближался автомобиль. Мужчина шагнул на противоположный скат крыши, который не видно с улицы, и пригнулся — мало ли, заметят. Внезапно он потерял равновесие и свободной рукой попробовал ухватиться за конек. Одна нога скользнула по влажной черепице. Выронив сумку, он выставил вперед обе руки, чтобы предотвратить падение. Ногти царапнули по гладкой глине, и мужчина, охнув, сорвался вниз.

В голове промелькнула картинка: вот он лежит мертвый на земле, а душа, отторгнутая телом, пробирается сквозь ледяную каменистую почву в другое, бесконечно пустынное место. Все смешалось: ужас, чувство вины — и на жуткий миг ему почудилось, будто колокола зазвонили сами.

Тут его правая ступня наткнулась на водосточный желоб, закрепленный вдоль карниза, и, цепляясь за черепицу широко раскинутыми руками, человек затормозил на самом краю крыши. Какое-то время он не шевелился, а лишь тяжело дышал, зажмурившись. По спине барабанили холодные капли. Затем он все же покосился вниз, на рассыпанные по траве инструменты.

Хватаясь за черепицу, он по-паучьи двинулся наверх, прочь от желоба — на этот раз крайне осторожно. Дикий восторг, охвативший его на колокольне, сгинул без следа. На смену пришла неистовая тяга выжить, спуститься с крыши, забрать инструменты и убраться подобру-поздорову, пока никто не увидел.

Примерно на середине ската мужчина встал в полный рост и ускорился. За пару секунд он достиг конька, перелез на другую сторону, скрытую от глаз высокими деревьями, и начал спускаться вниз.

Старенькие фонари из литого бетона отражались в мокрых тротуарах; по водосточному желобу на козырьке гулко, размеренно стучали капли. Ветер обещал дожди сильнее прежнего. Уолт Стеббинс стоял на крыльце, прислушиваясь к ночным шорохам. В спешке он натянул брюки прямо поверх пижамных шорт. С обувью не заморачивался — выбежал в тапочках. В круге света от желтой лампы, висевшей над крыльцом, метались бессвязные тени. Водосточную трубу опутывала глициния. Под порывом ветра ее тяжелые, без листьев, плети царапнули по карнизу.

Уолт заметил, что опять забыл выключить на ночь рождественскую гирлянду — уже третий раз за зиму. Удивительно, как набегал счет за электричество из-за горстки цветных огоньков. Он спустился с крыльца и, заглянув за угол дома, осмотрел подъездную дорожку, ведущую к гаражу. Другой ее конец упирался в закрытые ворота, представлявшие собой небольшую секцию из штакетника, которая на петлях крепилась к решетчатой стенке навеса для машин. Снизу створку ворот поддерживало единственное стальное колесико, издававшее резкий металлический скрежет всякий раз, когда дверца распахивалась.

Этот звук его и разбудил — скрежет колесика по бетону. Если не послышалось, конечно. Мгновение спустя в соседнем квартале завелась машина, и у лежавшего в кровати Уолта почти не осталось сомнений: кто-то побывал у него во дворе, а затем вышел, скрипнув дверцей. Впрочем, теперь он задумался. Айви — его жена — обязательно напомнила бы, как однажды он проснулся в полной уверенности, что пересекает Индийский океан на подводной лодке.

Может статься, скрипнули вовсе не ворота? Вдруг это голые стебли глицинии шаркнули по стене?

Дверь в гараж была заперта. Даже с порога Уолт различил навесной замок. Заднюю дверь дома он вечером закрывал на щеколду.

Уолт тихо прошел по дорожке, прислушиваясь к каждому шороху, отодвинул задвижку на воротах и бесшумно распахнул створку, придерживая ее так, чтобы колесико не касалось бетона. На заднем дворе стояла тишина; газон залило дождевой водой. Садовая дорожка из природного камня, ведущая к сараям позади гаража, блестела от влаги — следы искать бесполезно. В целом признаков вторжения Уолт не обнаружил — ничего не украдено, все на своих местах. Если кто и заглядывал, он просто осмотрелся и ушел.

Наверное, послышалось. Ветер, все дела. Уолт аккуратно закрыл за собой ворота: не стоило шуметь спозаранку. Он ненадолго вышел на тротуар и окинул взглядом Чепмен-авеню, наслаждаясь дождливыми сумерками. В дальнем конце квартала пронеслась машина, шелестя покрышками по мокрому асфальту, — водитель разогнался, чтобы проскочить на зеленый свет. Вокруг безмолвно темнели дома, а небо в подсвеченных луной облаках напоминало живопись маслом. Волшебное выдалось утро! Уолт даже мысленно поблагодарил ветер: тот, видно, неспроста разбудил его и выманил из дома — хотел что-то показать.

С крыши церкви Святого Антония в соседнем квартале вспорхнули птицы, сверкнув в лунном свете первозданной белизной. Обогнули колокольню и вновь пошли на посадку. Затем Уолт уловил другое движение, чуть выше темных верхушек деревьев: на церковной крыше мелькнул чей-то силуэт. И почти сразу исчез.

Человек на крыше? В такой час? Уолт пригляделся, надеясь вновь увидеть странную фигуру. Но, за исключением птиц, ничего не двигалось.

Конечно, первым делом Уолт подумал о ворах-домушниках. В его район они слетались точно мухи на мед. Как будто в местном мотеле проходила воровская конференция.

Подул ветер, и Уолта в тонкой пижаме пробрало до костей. Он подумал о теплой постели на втором этаже и о том, как раскричится Айви, если он сунет к ней под одеяло замерзшие ноги.

Закапал дождь, и Уолт поспешил обратно. Уже у порога он остановился и, нагнувшись, сорвал несколько анютиных глазок. Затем вошел в дом, запер дверь на засов и понес маленький букетик наверх.

Поднявшись в спальню, он немного понаблюдал за спящей женой. Айви лежала, зарывшись в груду одеял и простыней, которые за ночь стащила у мужа. Спала она беспокойно, и к утру одеяла, словно приливом, смывало на ее сторону. Другая половина кровати, не считая небольшого уголка простыни, печально пустовала. Уолт покосился на часы: четверть пятого, скоро все равно вставать. Он огляделся в поисках чего-нибудь вроде вазы, чтобы Айви, проснувшись, сразу увидела цветы. Тут его посетила идея. Он направился в ванную, где поместил анютины глазки в отверстия настенного держателя для зубных щеток, а хрупкий стебелек последнего цветка переплел с ручкой щетки, принадлежавшей Айви.

Довольный, Уолт на цыпочках вернулся в спальню, взял со стула рубашку со свитером, потом отыскал ботинки и пару носков. Ему вспомнился силуэт на церковной крыше. Нечто спугнуло голубей, а значит, темная фигура ему не привиделась. Допустим. И как тут быть? Позвонить копам? Ливень хлестал как в тропиках. Кого, к чертовой бабушке, заинтересуют его наблюдения в такую погоду? Тем более, даже если на крышу кто-то и залез, с большой вероятностью этот кто-то всего лишь устранял протечку, воспользовавшись затишьем во время грозы. Возможно, это был служитель церкви, а никакой не грабитель. Да и кто станет вламываться в церковь через крышу? Уолт выбросил увиденное из головы и вновь спустился по лестнице, мечтая поскорее сварить себе кофе.

Увидев в дверях незнакомца, отец Махоуни вскочил из-за стола. Горло перехватило, по телу волной разнесся страх. На один кошмарный миг священнику почудилось, будто зловещий гость вовсе не в маске, а на самом деле с козлиной головой. Махоуни постарался не паниковать, однако не смог проронить ни слова, даже когда понял, что ему померещилось. Эта гнусная морда была ему столь противна, что он без раздумий шагнул вперед и ухватился за маску в надежде сорвать ее. Последовал сильный удар в грудь, и священник мешком упал обратно на стул. Из-под маски раздался негромкий смешок. Отец Махоуни загородился руками и втянул голову в плечи, поскольку незваный гость достал из-за пазухи самодельную дубинку — кусок резинового шланга с округлым набалдашником, замотанным в тканевый скотч.

Незнакомец грохнул дубинкой по краю стола, оставив вмятину. Отец Махоуни отпрянул и вжался в спинку стула, а гость неспешно двинулся вокруг стола, покачивая головой. Вот он нагнулся над плечом священника, едва не задев его ухо маской.

— Эй, толстячок, — пропищал он на удивление тонким голоском, ткнул отца Махоуни в щеку дубинкой и тихонько поцокал языком.

Затем, хихикая, стащил со стола маркер. Шагнув к оштукатуренной стене, он сорвал с гвоздя изображение Иова и на месте упавшей картины нацарапал грязное ругательство.

Внезапно смешки затихли, и незнакомец резко обернулся. Замер на месте, раскачиваясь из стороны в сторону. Из-под маски вырывалось хриплое дыхание.

Потом он резко схватил со стола чашку и, не снимая маски, выхлебал кофе через отверстие для рта, пролив половину на резиновый подбородок и куртку. Пустую чашку он разбил о стену, после чего обрушил дубинку на коробку с ракушками. Деревянный каркас распался, содержимое высыпалось на пол. Незнакомец схватил одну из раковин каури и внимательно оглядел, слегка причмокивая, как будто хотел попробовать ее на вкус. Он бережно подвинул ее ближе к углу стола и единственным точным ударом раздробил на кусочки. Смахнув осколки на линолеум, взялся за вторую каури. Одну за другой, методично он принялся крушить раковины морских гребешков и хамид, словно уничтожение коллекции являлось главной и единственной целью его визита. Закончив, он как следует потоптался по осколкам, растирая их в порошок. В его действиях ясно читалось безумие, буйное помешательство и в то же время — четкая нацеленность воина, желание истребить всех врагов до последнего.

— Чего вы хотите? — наконец проговорил Махоуни дрожащим голосом. Незнакомец стоял среди осколков, сгорбившись и хрипло дыша. — Денег у нас немного, — продолжил священник, — и они не в церкви. Предлагаю...

Незнакомец извлек отрез нейлонового шнура и проворно завязал на одном конце петлю. Схватив Махоуни за руку, продел его запястье в петлю и крепко затянул, затем накинул шнур на другое запястье и примотал обе руки священника к спинке стула. Из кармана брюк он достал мешок и натянул своей жертве на голову. От мешка разило мертвечиной. Махоуни закрыл глаза. Лишь теперь сквозь туман страха и замешательства пробилась мысль о молитве.

Несколько долгих мгновений он слушал, как зловещий гость расхаживает по комнате, бубня себе под нос несуразную мелодию. Бред какой-то! Бессмысленный дьявольский лепет существа, вконец потерявшего человеческий облик!

Судя по звукам, мужчина постучал дубинкой по чему-то деревянному, затем с утробным рыком опрокинул тяжелый предмет мебели — видимо, резной шкафчик с гостиями и вином для причастия. Бутылки разбились об пол, по комнате разнесся кислый винный запах.

Хорошо, что гостии не освящены, подумал отец Махоуни и тут же счел эту мысль глупой; он рассуждал почти как человек в козлиной маске — можно подумать, жалкий вандализм способен навредить Богу!

Опять раздался глухой удар, и что-то металлическое звякнуло об пол. Потир****? Разумеется, незнакомец позарился на чашу — она же из золота. Шум нарастал: звякнули об пол колокольчики, лязгнув, покатилась кадильница, заскрипели вешалки в шкафу: злодей добрался до церковного облачения. Прямо на голову священнику приземлился кусок материи — возможно, одеяние министранта*****.

Махоуни втянул ртом воздух. Плотные слои ткани затрудняли дыхание. Уж не собрался ли незнакомец его убить? Мысль об удушье привела священника в ужас, однако он заставил себя подумать о другом — о витражах на церковных окнах.

Будто сквозь пелену он услышал стук дубинки и звон. Выходит, безумец добрался до окон и теперь крушил цветные стекла и свинцовые перемычки. Такой грохот, конечно, не мог остаться незамеченным. Вот только горожане еще спали, а церковь с подсобными постройками занимала целый квартал...

Отец Махоуни встал, оторвав ножки стула от пола. Шатаясь, отступил от стола и тряхнул головой, пытаясь избавиться от мешка.

— Хватит! — крикнул он. — Именем Господа!.. — Он в ярости затряс связанными руками.

Повисла тишина, и вдруг — хриплое дыхание за спиной. Отец Махоуни напрягся в ожидании удара. Волосы на затылке встали дыбом. Он представил, как злодей глядит на него сквозь прорези в маске, заносит дубинку...

Дверь сакристии с треском захлопнулась. По нефу разнесся громкий топот. Затем шаги стихли, и, если не считать дождя, ночь вновь погрузилась в безмолвие.

*Сакристия — помещение сбоку или спереди от алтаря в католическом храме. В сакристии хранятся богослужебные книги и утварь, облачения священников. Аналог православной ризницы.

**Хамиды — небольшие двустворчатые моллюски, обитающие преимущественно в тропических морях; их раковины покрыты многочисленными шипами и выростами.

***«Наутилус» — американский научный журнал, посвященный изучению моллюсков.

****Потир — сосуд для христианского богослужения, применяемый при таинстве Святого Причастия. Глубокая чаша на длинной ножке, часто изготовленная из ценных материалов. Символизирует чашу, которую Иисус Христос передал своим ученикам на Тайной вечере.

*****Министрант — мирянин (обычно юноша), прислуживающий священнику во время католических богослужений.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Кот-император

Emperor of catkind.I are controls the spice, I are controls the Universe.

#Что почитать #книжные новинки