«Человек живёт сейчас»: признаёмся в любви к Рэю Брэдбери

В середине августа мы попросили вас рассказать о любимом произведении Рэя Брэдбери для материала ко дню рождения писателя. Откликнулись многие, в том числе и писатель Алексей Пехов, сказав, что любимая его вещь — «Калейдоскоп». Остальные были не так лаконичны, и получилась большая подборка впечатлений, личных историй и воспоминаний из детства. Читайте и дополняйте в комментариях!(Ссылки спрятаны в заголовки.)

Анастасия Ладанаускене

Вино из одуванчиков — крепкое лоскутное полотно историй, каждая из которых уникальна, ярка и насыщенна. О пробуждении, вечности, ценности момента, важных мелочах, о ветре, струящемся рекой, и лёгких, как газели, теннисных туфлях, об обычном и новом, о счастье, дружбе, расставаниях, страхе, смерти, хламе прошлого и Машине времени, о магии, духе и теле, о сне, вдохновении и ярких осколках лета, которые так пригождаются долгой снежной зимой.После прочтения во рту ещё долго остаётся мягкий вкус вина из одуванчиков, который так приятно катать на языке.Спасибо, Мастер.

Вот поживёте с моё и поймёте, что мелкие радости куда важнее крупных. В конце концов, что минуло, того больше нет и никогда не будет. Человек живёт сейчас... Беречь всякое старьё — только пытаться обмануть себя. Я всегда считала, что истинную любовь определяет дух, хотя тело порой отказывается этому верить. Тело живёт только для себя. Только для того, чтобы пить, есть и ждать ночи. В сущности, это ночная птица. А дух ведь рождён от солнца, Уильям, и его удел — за нашу долгую жизнь тысячи и тысячи часов бодрствовать и впитывать всё, что нас окружает.

Nikita Stasenko

Признаюсь честно, раньше творчество Рэя Брэдбери мне казалось скучным, и я никак не мог понять, почему же его считают фантастом. Да и сейчас не до конца понимаю. В его рассказах и повестях мало ярких описаний технологий будущего, как у Айзека Азимова или Артура Кларка; у него не так много историй о «приключениях тела и высоком полёте духа», как у Роберта Хайнлайна. Да, Брэдбери писал про Марс, но разве можно это назвать твёрдой научной фантастикой? Вряд ли.Но потом я повзрослел. Известно, что с возрастом меняется взгляд на многие вещи. Так и мой взгляд на творчество Рэя Брэдбери изменился. Подобно своему же «Человеку в картинках», Брэдбери был великолепным рассказчиком, чьи рассказы похожи на татуировки, преподносящие одну и ту же историю по-разному в зависимости от освещённости.Из его рассказов я особо выделю «Кошкину пижаму», в которой любовь к одному маленькому котёнку помогла найти друг друга двум любителям кошек. Или «Ревуна»: с одной стороны, перед нами история о древнем чудовище, но с другой — очень грустная история об одиночестве, жажде любить и быть любимым, а также о чудовищном разочаровании, когда твои усилия оказываются тщетными...Как же мы можем забыть его «451 градус по Фаренгейту» — антиутопию про мир, в котором пожарные жгут книги, а индустрия развлечений полностью управляет людьми, диктуя, что и как им делать. И ведь в некоторым смысле Брэдбери оказался точнее, чем Замятин, Оруэлл или Хаксли.Как же мы можем забыть его «Марсианские хроники» — сборник повестей об умирающей цивилизации, оставившей после себя лишь города и каналы, и приходящих ей на смену землянах-колонизаторах. Эти истории печальны, грустны, а порой и страшны.Брэдбери трудно назвать фантастом в привычном смысле. Он скорее сказочник и фантазёр, близкий не Азимову и Кларку, но скорее Вашингтону Ирвингу и Жоржи Амаду, рассказывающий нам, что нет никаких пределов для полёта фантазии. Нет никаких литературных гетто — фантастика может быть большой литературой, как и большая литература может быть фантастикой!Таков был Рэй Брэдбери — настоящий Человек в картинках.

Sergey Knyazev

«Вино из одуванчиков». Поэзия летней жизни в маленьком городке, новые теннисные туфли, легкие и быстрые, точно газели, лимонное мороженое с ванилью, звук утренней газонокосилки и запах свежескошенной травы — и многое, многое другое, чему, кажется, уже нет места в современной Америке. Машина времени в образе старого полковника Фрилея (эта роль в советской экранизации стала последней для великого Иннокентия Смоктуновского) и Машина Счастья чудаковатого Лео Ауфмана. Радости и горести юного Дуга Сполдинга, который так похож на Тома Сойера в своей любви к миру и его загадкам, дедушкина мудрость и бабушкин кулинарный дар, которому претит порядок и готовка по рецептам. Может быть, не все, но очень многие, читавшие эту книгу, наверняка хотели бы хоть раз пройтись по улицам Гринтауна, штат Иллинойс, — одного из тех городов, которые никогда не существовали, но навсегда заняли место в душе каждого любителя хорошей литературы.

Косатка

Рассказы Брэдбери не блещут какими-то невероятными фантастическими изысками, сейчас их даже можно назвать ретрофантастикой — города на Марсе, бесконечные дожди на Венере... Но в них есть то, за что я так ценю мировую классику: крепкий сюжет, психологизм, черты разных жанров литературы (и не только!), а также повод для размышлений. Например, в «Третьей экспедиции» обстановка медленно нагнетается, и под конец чувствуется почти хичкоковский саспенс; детская жестокость и вообще отношение к тем, кто отличается от других (не только цветом кожи, разрезом глаз или языком, на котором говорит, а просто тем, как сложились некоторые обстоятельства их жизни), отлично прописаны в рассказе «Все лето в один день»; задуматься о том, так ли уж навсегда разорвана связь с любимым, но давно умершим человеком, заставляет «Озеро». Наверное, в этом и состоит истинное мастерство писателя — в столь малом передать столь многое.

Для меня Брэдбери — это в первую очередь рассказы. Это малая проза, которая взрывает твой мир буквально за десять-пятнадцать минут. Потом оказывается, что твой мир не взорван — он просто полыхнул и при этом не сгорел, а стал немного ярче. Мой любимый рассказ — «Вельд» (и не было ещё такого, чтобы я его название вспомнила с первого раза). Когда я прочла его в первый раз, у меня перехватило дыхание, похолодели пальцы. Стало страшно от того, на что способны дети. От того, что всё это — наполовину правда.И ещё, конечно, вспоминается «Калейдоскоп». Сумасшедший рассказ, состоящий из разговоров между собой космонавтов, которые вот-вот погибнут, все по-разному, но каждый — в полном одиночестве. А ещё «Третья экспедиция» из «Марсианских хроник», «Кошки-мышки», «Космонавт». Это лишь те истории, сюжет которых мне вспомнился сразу. От некоторых остались только ощущения — пушистого уюта или колик в животе, теплой радости или опустошающей грусти, воздушного восторга или ужаса, близкого, знакомого, такого, который прячется под кроватью и ждет, пока ты уснешь.Как автору мне еще было безумно интересно читать (и перечитывать) сборник его эссе «Дзен в искусстве написания книг». Больше всего меня зацепила фраза об искренности, о радости писательства. «Как давно вы сочинили рассказ, в котором ваша истинная любовь или истинная ненависть, так или иначе, вылилась на бумагу?.. Когда вы уже удосужитесь поведать об этом миру, шепотом или во весь голос?» Сейчас хочется именно этого — прокричать срывающимся от эмоций голосом имя Брэдбери, человека, который видел и учил видеть фантастику в повседневности.

Владимир Веретенников

Something wicked this way comes. В русских переводах он известен как «Тени грядущего зла», «Надвигается беда», «И духов зла явилась рать...», «Что-то страшное грядет», «Жди дурного гостя». Не могу взять в толк, как столь блистательная книга, появившаяся, кстати, всего через пять лет после «Вина из одуванчиков», так и осталась в его тени.Отчасти они похожи, кстати: и там, и там речь идет о мальчишках, проживающих в маленьком городке. Но если «Вино» вещь радостно-летняя, то «Тени...» — сумрачно-осенняя. Здесь Брэдбери дает такого Стивена Кинга, что настоящий Кинг просто бледнеет и скукоживается. Хотя не удивлюсь, если окажется, что для юного Стивена, делавшего в те годы самые первые шаги в литературе, эта книга послужила ролевой моделью. Хотя, как по мне, она куда глубже, поэтичнее и страшнее, чем большинство кинговских ужастиков. Книга о времени, смерти и детстве, написанная невероятно живым и образным языком......Итак, в маленький городок приезжает цирк, начинается карнавал. Но цирк не простой, а принадлежащий бессмертным демонам, которые ловят ничего не подозревающих зрителей в свои изощренные ловушки, высасывают у них души, превращают в жалких уродцев и обращают в рабство. И на пути у них становятся два друга, два юных сорванца — сдержанно-рассудительный Уилл Хэлоуэй и порывисто-рассудительный Джим Найтшейд. А также мудрый отец Уилла, городской библиотекарь мистер Хэлоуэй.Больше ничего не стану рассказывать, одна лишь цитата:

Иногда осень приходит рано и остается на всю жизнь, тогда октябрь следует за сентябрем и ноябрь за октябрем, и затем не наступает декабрь и Рождество, нет Вифлеемской звезды, нет праздника, но вновь приходит сентябрь и повторяется старый октябрь, и так продолжаются годы, без зимы, весны или всеоживляющего лета. Для этих существ осень — самое подходящее время года, единственно приемлемое, у них нет выбора. Откуда они пришли? Из пыли. Куда они идут? В могилу. Кровь ли течет в их жилах? Нет, ночной ветер. Что шевелится в их голове? Могильный червь. Кто говорит их устами? Жаба. Что смотрит из их глаз? Змея. Что слушают их уши? Бездну между звездами. Они просеивают смятение людей и улавливают их души, они выедают разум и заполняют могилы грешниками. Они безумно стремятся вперед. В хлябях дождей они бегут быстро, подобно жукам, они крадутся, наступают и топчут, просачиваются, продвигаются, затмевают луны и замутняют чистые воды родников. Паутина, заслышав их приближение, дрожит и рвется. Таковы люди осени. Остерегайтесь их.

И есть кое-что в этой книге, что испугало меня всерьез. В самом еще начале, в прологе: «Однако в один странный, длинный, страшный год канун праздника Всех святых пришел рано. В тот год он наступил 24 ОКТЯБРЯ В ТРИ ЧАСА ПОПОЛУНОЧИ, вместо того, чтобы прийти, как положено, 31 октября...»Я сам родился 24 октября, около трех пополуночи!...хотя «Вино из одуванчиков» я помню, кажется, столько, сколько живу, прямое его продолжение, «Лето, прощай», я прочитал уже 35-летним. И в этом есть своя логика — ибо вторая книга, хотя ее действие начинается вскоре после окончания первой, завершена Брэдбери почти на полвека позже. Если «Вино» было мягким и романтичным, то в «Лете», напротив, сплошь и рядом ощущаются жестковатые нотки, обусловленные неизбежным взрослением главного героя. Постепенное расставание с детством оригинально выражено в главной сюжетной коллизии: в «войне», ведущейся между стариками и мальчишками городка Гринтаун. Обе стороны подходят к «боевым действиям» с увлечением и всерьез — мальчишки подозревают стариков в том, что те желают отнять их детство, а старики, в свою очередь, обвиняют юных хулиганов в недостатке почтительности и уважения. Вечная проблема, которая в рамках книги решается автором оригинально и изящно. «Лето, прощай» очень мне легло на сердце — и как оригинальная повесть, и как достойное продолжение знаменитого произведения....«Марсианские хроники». Недавно перечитывал. До этого в последний раз брал их в руки лет пятнадцать назад и уже успел подзабыть, какой это кайф. По сути, это красивейшая поэзия в прозе, сплав художественного изящества и глубокой философии. Марс здесь выступает аллегорией всего таинственного, пугающего и заманчивого, что вдохновляет человеческий Поиск из века в век, — нечто среднее между Ultima Thule, фронтиром и драматическим театром. Книга захватывает от начала до конца и оставляет золотистое, как глаза марсиан Брэдбери, послевкусие.

Виктория Руссо

У меня есть история из детства: класс, может быть, седьмой, год этак 1994–1996-й. Город Ставрополь. По литературе под конец учебного года — в начале мая — у нас в книге было несколько рассказов зарубежных писателей, и было сказано каждому выбрать любимый. В основном дети выбирали, по-моему, Марка Твена про собачку.Я, прочитав, рассказ Рэя Брэдбери «Зелёное утро» была в таком опьянении от подобной, доселе невиданой и нечитаной фантастики, что не могла выбрать никакой другой рассказ. На следующий день я с упоением пересказала ему классу. Учитель, строго посмотрев на меня, спросил, уверена ли я в том, что это мой любимый рассказ. Я ответила, что да, с детской невинностью не понимая, в чём проблема. Учитель, у которого, на минуточку, я до этого момента была любимой ученицей и отличницей, подвинул очки ближе к переносице, чтобы лучше меня видеть, и медленно повторил: «Ты у-ве-ре-на? Я бы на твоём месте пересмотрел свой ответ для оценки». Вопрос оценки в детстве для меня был очень важен, и ничто, кроме пятёрки, я не рассматривала. Но этот момент был очень непонятным, и оценка вдруг отошла на второй план.— Вы спрашиваете меня, уверена ли я в своём выборе? Да, уверена.До сих пор этот момент прокручивается у меня в голове, когда идёт речь о защите своего выбора. Да, я не была на баррикадах, но в юном возрасте это был первый очень сознательный момент отстаивания своей личности.Пятёрку я не получила, хотя и плохой отметки тоже. А мотивы препода стали понятны через неделю, когда нас решили посвятить в пионеры; организатором был наш коммунистически настроенный учитель, и оказалось, что он нелюбитель американской литературы. Почему Марк Твен ему был норм — это для меня так и осталось загадкой. Он заставил нас всех писать клятву пионера; отказалась только я и еще девочка из православной школы. Можно не пояснять, что после этого у нас не особенно заладились отношения. Ну а рассказ открыл для меня Рэя Брэдбери и фантастику вообще (дома её никто не читал).У истории есть продолжение: когда я была студенткой факультета кино в Лондоне, я в баре рассказала её другому студенту. Так мы узнали о своей любви к фантастике и потом вместе работали на проектах, связанных с фантастикой, в том числе адаптировав один из рассказов Кена Маклеода. Под маркой The Green Morning Productions на официальных документах.

Oleg Semetsky

Что-то одно выбрать невозможно. Особое место среди его творчества для меня занимает «Надвигается беда» (Something Wicked This Way Comes). Но и не упомянуть «Детскую площадку», «Косу», «Октябрьскую игру», «Смерть и деву» нельзя... Ох, что мне, теперь, перечитывать все его сборники в доме?..

Даниил Сазонов

«Марсианские хроники» и «Надвигается беда». Да и почти все рассказы, до которых смог дотянуться. Но самым ярким впечатлением был рассказы «Кости» (если не ошибся с названием) и рассказ о девушке в сундуке. Совершенно не ожидал, что его произведения могут нагнать такой жути в яркий солнечный день.

С Брэдбери я познакомился, наверное, как и большинство людей на постсоветском пространстве, через книгу «О скитаньях вечных и о Земле», изданную ещё в советское время каким-то просто запредельным тиражом. Моя была с красной обложкой, и изучать её я начал, наверное, где-то лет в девять. Читалась она кусочками: начинал я, естественно, с рассказов, причем с тех, что покороче и с наиболее интересными названиями. В школьные годы мне попалась передача по радио «Свобода» о «Марсианских хрониках» — и через некоторое время я взялся и за них. Но сильнейшим потрясением, конечно, стали «451 градус по Фаренгейту» — это было как удар мешком по голове, я потом недели две приходил в себя и пытался осмыслить прочитанное. Пожалуй, для меня это и по сей день самый точный прогноз развития общества. И, по крайней мере касательно развития телевидения, он оказался пугающе верным. Потом ко мне в руки периодически попадались сборники рассказов вроде «Человека в картинках», да и в принципе удавалось то тут, то там выхватить какую-нибудь книжечку мастера. Но Брэдбери — автор весьма разносторонний, и далеко не все его книги и рассказы меня зацепили. Например, мне совершенно не зашло «Вино из одуванчиков» — хотя многие считают эту книгой чуть ли не лучшей в библиографии РБ. Сейчас для меня Брэдбери — отголосок детства, эдакий пример литературы, которая всегда с тобой. Помню, когда услышал о том, что Брэдбери умер, утешал себя тем, что у нас наконец издадут его полное собрание сочинений — и можно будет ознакомиться с его творчеством систематически. Похоже, до сих пор не издали.

Дмитрий Николов

Так как Брэдбери — это в первую очередь рассказы, то: «Механизмы радости», «Мусорщик», «Нищий с моста О’Коннела», «Смерть и дева», «Собиратель», «Октябрьская игра», «Вот ты и дома, моряк», «Ревун», «И всё-таки наш», «Гимнические спринтеры», «Рассказ о любви», «Смерть осторожного человека», «Электростанция», «Огромный мир где-то там», «Солнце и тень», «Мальчик-невидимка»...Список можно продолжать очень долго. Даже не самые выдающиеся рассказы Брэдбери зачастую несут в себе невероятный по мощи заряд эмоций и нетривиальные идеи, поданные через уникальную авторскую оптику.

Татьяна Морозова

В подростковом возрасте зачитывалась «Марсианскими хрониками», лет десять тому назад прочитала «451 градус по Фаренгейту» вместе с другими антиутопиями, месяц назад (мне сегодня исполнилось 36) прочитала «Вино из одуванчиков» и была поражена. Я плакала и вспоминала детство, было так здорово! Советовала прочитать племяннице четырнадцати лет, но не знаю, сможет ли она осознать всю прелесть этого произведения.

Соня Драмкова

Первым, что я у Рэя Брэдбери прочитала, был «451 градус по Фаренгейту». А потом ещё и экранизацию Франсуа Трюффо посмотрела, годная. Однако больше всего мне нравятся его рассказы, читала их, пока лежала в больнице четыре года назад. С тех пор у меня в личной библиотеке три сборника рассказов : «Механизмы радости», «Мы плотники незримого собора» и «Лекарство от меланхолии».

Мария Лебеденко (Kilden)

Рассказ «Гонец» («Посланник»), 1947 год.Мальчик по имени Мартин очень болен. Он целыми днями лежит в постели, не в силах встать. Но мир не потерян для Мартина — у него есть замечательный пес, верный пес, который приносит на своей шерсти и запахи весеннего луга, и хрупкие сухие листочки осени, и терпкие летние ягоды. Пес — гонец Мартина, его посланник в огромную и прекрасную вселенную за окном. И однажды этот гонец приводит с собой гостя...Писать просто о сложном — вот в чем подлинное мастерство Рэя Брэдбери. В одном небольшом, на пару страниц, рассказе он может вместить и непростой разговор о жизни больного ребенка, лишенного привычных радостей детства, и толику мрачной фантастики, и уютную поэзию смены времен года, и — легко, словно мимоходом — рассуждения о смерти, необратимость которой не все готовы осознать. Но мертвые не умирают, говорит Брэдбери, — и вовсе не потому, что волшебный пес ради своего маленького хозяина готов спуститься в загробный мир за погибшей учительницей. А потому, что существует истинная дружба и настоящая, глубокая любовь, потому что человеческая доброта и тепло сильнее могильного холода, потому что, пока мы помним об ушедших, они все еще рядом с нами.И это значит, что смерти нет.Не потому ли вы бессмертны, мистер Брэдбери?