Ярослав Гжендович «Владыка ледяного сада». Отрывок из романа (впервые на русском)

— У тебя пятнадцать минут,— объясняет Джофа.Объясняет раз в десятый. Я сижу, пристегнутый внутри кокона, чудесное мое оборудование заполняет все закутки капсулы; вокруг вертятся техники в ярко-красных комбинезонах, кто-то подсоединяет толстый кабель и сыплет проклятиями; взблескивают оранжевые аварийные огни, какой-то механизм то и дело блюет клубами густого пара. Я не готов.Я не готов.— Помни. Ты должен отойти как минимум на полкилометра и пригнуть голову. Взрыв не будет очень громким. Капсула испарится, но тебя может ударить камнями, кусками дерева или еще чем. Будет две ударные волны. Первая — нормальная, от взрыва, потом — возвратная, секунды через три.Первый рык сирены. Капризный дамский голос начинает отсчет. Теперь — каждые десять секунд от шестисот. Я не готов. Сейчас меня отстегнут, а потом мы отправимся в столовую.Не понимаю, как я мог в такое влезть. Джофа поправляет какие-то кабели снаружи капсулы и украдкой всовывает в тюк пачку табака.— Как вы себя чувствуете? — В наушниках металлический голос Новикова.— У вас повышается пульс.— Даже не знаю, с чего бы,— цежу я в микрофон.Глупый коновал.Чувствую себя как древний мертвый владыка. Привязанный к трону, который через минуту охватит пламя. Передо мной шествует процессия плакальщиков с дарами. Я уже получил швейцарский складной нож и бутылку палинки от кого-то из земляков. Все нелегально. Артефакты. Анахронизмы. Руководство миссии старалось, чтобы у меня не было даже зажигалки.Дары посмертные.Не хватает только плакальщиц.Они должны были побеспокоиться о плакальщицах.Пятьсот секунд.Я не готов.— Ты как? — Это Дейрдре. Рыжие кудряшки спрятаны под капюшоном, красивые губы дрожат, в глазах — блеск драгоценных камней.Все же одна плакальщица у нас есть. Не задалось наше короткое знакомство, рыжая моя Дейрдре из Дерри (что некоторые ошибочно зовут Лондондерри). Да ты и сама знала, что у нас ничего не выйдет. Эдакий прифронтовой роман.Я лишь поднимаю большой палец. Цифрал пока неактивен. Не могу отрегулировать свои эмоции и изобразить крутого. Мне тоже жаль, рыжая Дейрдре из Дерри.Но слишком поздно, даже чтобы просто что-то говорить.Это мой костер сейчас подожгут.А ты не поцелуешь меня через маску.Так уж вышло, что именно ты — настоящая коммандос, Дейрдре. Истинный «морской котик». Лейтенант Морского отряда специальных операций. А я — лишь гражданский шпак. Доброволец в разведке, прошедший годичное обучение.Ты круче меня.Вот только сейчас я исчезну в облаке пламени, а ты отправишься в столовую.Протягиваю руку, Дейрдре хлопает меня в ладонь. Так между нами повелось. Нет времени для сцен. А потом кто-нибудь умирает без прощания. Восьмеро до сих пор не вернулись. Я должен лишь проверить, что с ними произошло. Скорее всего — идентифицировать тела. Прошло два года. Однако, если выжили — вытащить их, исправить то, что они наворотили. И вернуться.И я вернусь, хрен вас подери.Триста пятьдесят.Клапан капсулы опускается под визг сервомоторов, он выпуклый, словно хитин майского жука. Слышу щелчки затворов.Дейрдре целует семнадцатислойное стекло треугольного визора. На бронированной поверхности остается след ржаво-коричневой помады. Красивые губы Дейрдре отпечатываются на моем саркофаге, как подсыхающая кровь.Стальной скрежет в верхней части капсулы. Щелчок, с которым челюсти входят в причальное гнездо.Все контрольные экраны сияют зеленью и голубизной.— Ночной Странник, здесь Контроль. Начинаем сброс. Как чувствуешь себя, Драккайнен?— Готов.— Ты уже на транспортной шине, движемся в сбросовую камеру.— Понял.Всю дорогу Контроль опрашивает меня согласно процедуре и показаниям приборов — наверняка, просто чтобы чем-то меня занять. Это ведь не челнок. Это посадочная капсула. Она — устройство. Я ни на что не влияю. Старт и посадка произойдут автоматически.Я должен стиснуть зубы на капе загубника и помнить о дыхании. Максимально расслабиться, думать о Европе и стараться получить от всего этого хоть немного удовольствия. И только.Что-то вроде пневматической почты.— Как чувствуешь себя, Нитй’сефни?Нитй’сефни — Ночной Странник. Мой позывной.Произнесенный на горловом наречии Народа Побережья. Кроме меня, может, человек двадцать знают этот язык. Узнаю голос. Это Лодовец. Шеф миссии. Симпатичный дядька с добродушным, совершенно гуманитарным обликом профессора философии из какого-нибудь уважаемого университета. На самом деле беспощадный, словно клубок кобр, дьявол, который и искусил меня присоединиться к программе. Теперь он решил, что должен попрощаться лично. Что это наверняка произведет на меня необходимое хорошее впечатление.— Как груз, шеф.— Будет как в луна-парке. Тебе понравится.Коридор, по которому движется мой кокон, освещен флуоресцентными кольцами ламп, за мной закрываются шлюзы.Я сам хотел этого.Не вижу звезд.Не вижу также и планеты, которая скоро станет моим единственным миром.Когда отворяется шлюз сбросовой камеры, это все находится внизу, под капсулой. Я могу смотреть на стену, раз за разом окатываемую оранжевым светом аварийной лампы.В наушниках — шум. Контроль проверяет последние параметры, напыщенная сука начинает посекундный отсчет. Что за голос — обиженная валькирия накануне менструации. Надеюсь никогда ее не встретить.— Хочешь что-то сказать?— Я невиновен.Последний звук моего мира — лязг стыковочных узлов, скользящих по броне, и сдавленный рокот движка.Я не готов…А потом уже нет никаких звуков снаружи, кроме голосов в наушниках. Я издаю радостный ковбойский вопль и падаю.Такое раскованное поведение — традиция. Я отважен, крут и бессмертен. Это в самом деле начинает мне нравиться.Почти ничего не рассмотреть. Все клокочет, звезды размазываются зигзагами, однако на миг я вижу «Манту», висящую на небосклоне подобно широкому наконечнику киберийской стрелы. Затем она моментально уменьшается и превращается просто в звездочку, не отличимую от прочих. Прощайте, налоги, процедуры и предписания. Прощай, цивилизация. Прощай, сладкая Европа. Пусть твой бык унесет тебя к чертовой матери.Конец.И хрен вас всех подери.Я стараюсь дышать нормально, но мне кажется, что кишки вылезают у меня через горло. Кожа лица растягивается в гримасе, и я начинаю слепнуть. Чувствую, как кровь отливает от пальцев, как деревенеют ноги.На треугольном визире вижу отпечатавшиеся губы прекрасной Дейрдре из Дерри. Кровавый след от поцелуя остался, но вот и его сдирает кокон яростного огня, расцветающий вокруг капсулы.

Никто меня не ждет. Высокий скалистый берег моря чист до самого горизонта. По границу поросших редкими кустиками соленых топей, за которыми маячит темная линия леса.Полное безлюдье. Это хорошо. Если бы кто-то повстречал меня здесь — пришлось бы его убить. И это не шутка.Миссия сугубо секретная. Официально нелегальная. Весь этот мир — под абсолютным карантином. С момента краха исследовательской программы карантин безоговорочен. Первая антропоидная цивилизация в исследованном космосе. Бесценная. Они не должны узнать, что неодиноки во Вселенной. Нам же не позволено копаться в их культуре, что-то исправлять. Кто мы такие, чтобы судить, и все такое прочее. Все, что я делаю, само мое существование насилует предписания, торжественно заверенные в Брюсселе. Лодовец, с точки зрения идеологии невмешательства,— преступник. Рискует вызвать культурный шок, чтобы спасти нескольких людей. Нескольких личностей. Ну, может, еще хочет понять, что здесь вообще происходит.И все — противу любых директив.Мне это совершенно не мешает.Я приземляюсь с точностью до одного метра в каких-нибудь пятидесяти шагах от края скального обрыва.Парашют типа «крыло» и гравитационные маневренные движки.Жду пять минут, пока поверхность не остывает настолько, что можно выйти, а потом отстреливаю защелки крышки и отстегиваю пояс.Капсула, стоящая в кругу выжженной травы, выглядит как треснувший плод.У меня мало времени. Не могу глазеть на окрестности. Все следы моего прибытия должны как можно быстрее исчезнуть.Нужно вытащить все оборудование, какое я должен прихватить с собой. Сложить парашют и затолкать его в люк. А потом нагрузиться пожитками и запустить отсчет.Вещи я переношу в щель в скале. Набитые переметные сумы, седло, мешок, оружие. Воздух холоден и чист, просвечен яростным, невероятным пламенем заката. Это единственная чужая планета, которую я видел в своей жизни. Как большинство людей, я никогда не покидал Землю. И потому никак не могу понять, почему все выглядит так повседневно.Обычно.Трава как трава. Растения как растения. Слегка чужие, но не больше чем в какой-нибудь Бразилии или Австралии. Небо над головой, закат солнца, морские волны бьют в берег — все совершенно нормально. Как на полигоне в Коста-Верде. Как дома под Сплитом.Как везде.Мне жаль парашюта. Несколько десятков квадратных метров фольги. Прочнейшая и легчайшая, чем все, что смогу здесь встретить, ткань. Множество прекрасных веревок, сплетенных из арахнида. На каждой можно подвесить вола. И все это мгновенно обратится в пар, а месяцы убийственных тренировок выработали у меня инстинкт мусорщика: каждая найденная вещь может пригодиться. Поэтому мне нелегко расставаться с парашютом. Теряю его зря и уже вскоре, сражаясь с каким-нибудь непрочным канатом, стану о нем тосковать.Я поднимаю крышку детонатора, поворачиваю ключ, ввожу код из шести цифр, а потом отгибаю выкрашенную в красное рукоять, поворачиваю ее и вытаскиваю на всю длину.Ничего.Вместо квадратных цифр отсчета вижу на экране строки машинных кодов, потом какие-то значки и — один за другим — сообщения об ошибках.Мне делается горячо.Одна из загадок этого мира.Одна из тех, которые я должен выяснить.Мидгард — смертельная зона для электроники. Здесь все барьеры, которыми дома мы окружены с момента рождения по час смерти, очень быстро начинают колебаться, затем выходить из строя, а потом — умирать.Первая экспедиция даже не смогла стартовать. Спасательный модуль, который за ними послали, после старта сумел выйти только на орбиту, а минутой позже все оборудование сдохло. Даже свет в кабине погас, а модуль лег в дрейф. Пришлось его вылавливать. Все выжили, но потом пришлось выбросить даже часы.Челнок, прибывший за последней экспедицией, ждал в условленном месте всего полчаса. Когда вернулся, едва не разбился о стыковочный модуль материнского корабля.Теперь я не знаю, пущен ли отсчет и просто отказал экран, или команда на самоуничтожение не принята.Если я ошибаюсь, буду сидеть здесь и долбить в клавиатуру, пока гипертермобаррическая бомба не оживет под моими ногами.Конец миссии.Чувствую, что полотняная рубаха делается мокрой.Нервно стучу по мертвым клавишам, вводя процедуру задержки, потом перегружаю оборудование ключом. Оно перегружается, но все идет в три раза медленнее, чем обычно. Снова ключ, коды, ввод. На этот раз отсчет начинается. Некоторые цифры выглядят странно, словно буквы чужого алфавита.Удостоверяюсь, что отсчет пошел, и галопом несусь к скалам.Взрыв догоняет меня метрах в двухстах.Я вижу ослепительный свет и даже не успеваю упасть.Ударная волна сметает меня, будто цунами, и волочет по грязи и мху болота. Рот мой полон грязной воды, одна рука и спина горят, словно облитые кипятком. Через полсекунды ударная волна возвращается. Воздух заполняет сферу пустоты в эпицентре.Вывод прост: детонатор сработал после первого раза.Едва не накрыло.Вокруг места, где находилась моя капсула, образовалась округлая выемка, словно выгрызенная в скале, и кольцо обугленной травы. Над всем этим встает грибоподобное облако, как миниатюрный ядерный взрыв.И приказал сжечь на берегу все корабли.За кольцом скал, где я сложил оборудование, сажусь на плоский камень и опираюсь спиной о гранит. Смотрю в темное небо. Слушаю чужие тоскливые крики птиц.В нашем мире непросто найти пустошь, в которой не было бы ничего, кроме природы, неба над головой и сидящего на камне человека. Человека, которого обязывает только закон, находящийся в его сердце. Всю мою жизнь, где бы я ни оказался и что бы ни делал, мною управляли миллионы правил. Тысячи чиновников форматировали любую мою мысль и поступок. Для всего находилась процедура. Меня все время пытались контролировать и оберегать от любого риска. Всю жизнь я ощущал себя так, словно мне двенадцать лет. И словно у меня миллион родственников.Здесь меня никто не опекает. Могу напиться, подвернуть ногу, взлететь на воздух из-за собственного термического оборудования или провалиться в какой-нибудь колодец. Все — на собственный страх и риск.Боже мой, какое облегчение!Под кипой вещей я нахожу плоскую пластиковую бутылку палинки «Монастырь» и делаю изрядный глоток, но сперва выливаю пару капель в ладонь и прижимаю руку к земле. Жертва для Хинда, бога воинов.Теперь Побережье Парусов — моя единственная родина. Чувствую вкус слив, которые росли по ту сторону космоса, где-то под Риекой. Вкус адриатического солнца, которое здесь — едва видимая звездочка внутри скромного созвездия, именуемого Ладонь. Невообразимо далеко. Непредставимо. Человек не умеет мыслить астрономическими категориями. Меня предостерегали от этого. Это фатально для самочувствия.Можно сойти с ума.Словно я — тот, кто собирается сделать то, что сделать надлежит,— являюсь нормальным.Я раскладываю скромное свое имущество. Все предметы знаю наизусть, тысячи раз держал их в руках.Умею собрать и разобрать даже во сне.Сперва я не понимал, для чего все это. Считал, что надо иметь нормальное оружие. Хотя бы пистолет. Конечно, я могу напоминать туземца, но зачем морочить голову куче людей, чтобы под руководством ксеноэтнологов шить мне сапоги из специальных модифицированных шкур с помощью клонированных сухожилий, если я могу надеть крепкие военные или туристические берцы за пятьдесят евро? Кому какое дело? Неужто я так войду в легенду как Человек С Волшебными Берцами и изменю культуру этого мира?Почему мне нельзя забрать парашют? Я бы завернулся в тонкий полотняный платок, словно в пеленку. Несложно подпоясаться бечевкой, свисающий сзади прямоугольный кусок сложить так, чтобы образовалось два треугольника, и протянуть его между ногами, а потом завести конец под бечеву и вытащить наружу. Это просто.И неудобно.У меня груз, который обременил бы и крепкого коня, но нужно управиться. Меня научили обходиться без самого необходимого, но неизвестно, как долго придется здесь развлекаться. А каждый предмет увеличивает шансы на выживание.Я буду считаться погибшим во время выполнения приказа, если меня не найдут через год на том же самом месте или если я не подам признаков жизни.Электроника погибает тотчас же, но бионические системы как-то да действуют. Меня это не удивляет.В конце концов, люди и животные чувствуют себя здесь прекрасно.Я вытягиваю контейнер с радиолярией. Мой талисман. Моя животинка.Мой передатчик.Металлический цилиндр, покрытый паутиной орнаментов. Я нажимаю несколько украшений в установленной последовательности — голову змеи, лист клена, колесо повозки, глаз жабы. Внутренний контейнер с шипением высовывается, радиолярия бессильно приподнимается в зеленоватом желе, словно большая медуза.Щупальца свободно свисают, шляпка антенн окружает ее колокол, по склизкому телу пробегают крохотные искорки люминесценции. Передатчик спит и ждет своего часа. Однажды мне придется вызывать помощь, отчитываться о завершении миссии — пересылать свой последний рапорт. Тогда радиолярия проснется. Отправит мое сообщение прямо на наблюдательный спутник. Вероятно, это будет стоить ей жизни.Во время тренировок выяснилось, что для похода мне нужно облачиться в полный доспех. Иначе я не смогу забрать с собой все. Он не тяжелый, но сам по себе — страшно неудобный. Запихан в пузатый тюк, а мне необходимо взять еще переметные сумы, скрученный в скатку плащ, оружие, щит и седло. Будь это нормальный здешний доспех, я едва ли смог бы в нем передвигаться. Благодаря современным материалам, которые успешно пытаются имитировать кованую сталь, плетеные ремешки и крепкую кожу, во всем нем, включая шлем, едва наберется двенадцать килограммов. Полный доспех обычного воина с Побережья весит в два раза больше. Я надеваю наголенники, наплечник, кольчугу, полный панцирь и шлем. Подвязываю пояс с оружием и впервые вытаскиваю меч.Его изготовили на предприятиях «Нордланда», выпускающих гравитационные боевые вертолеты. Он не похож на мечи Людей Побережья. Он немного длиннее, у него рукоять вдвое больше обычного и без ярко выраженного навершия, с квадратной щитовой гардой и односторонним клинком, выращенным как мономолекулярная частица. Его форма слегка напоминает синобикэн — меч тайных убийц старой Японии. Я предпочел бы самурайский меч катану, но мой боевой инструктор с помощью нескольких болезненных примеров доказал мне, что это глупый каприз. Вместо этого я получил более универсальный инструмент, который годится для разных техник. Могу фехтовать, сражаться в стиле кэндзюцу или рубить, словно тамплиер.Мачете я получил дополнительно, как обычный инструмент. Оно настолько же простое и технологически совершенное, как и меч. Однако в парафеодальных культурах, как эта, меч не просто вещь. Он не только стоит кучу денег. В нем заключена честь воителя, его удача, духи жертв, некий бог — персонально — и дьявол знает что еще. Если я начну рубить им сухие ветки для огня или копаться в земле, получу на свою голову проблемы или стану посмешищем. В любом случае — привлеку к себе ненужное внимание.Есть еще нож, немного бивачного оборудования, теплая одежда, запасные сапоги, зимние сапоги, раскладной лук, стрелы, овальный щит из ламината и конская упряжь. Проклятущее седло. Оно совершенное и легкое, со множеством тайничков и сумочек, но для транспортировки, пожалуй, нет ничего менее удобного.Шлем, конечно, на голове. Переметные сумы сконструированы так, что я могу повесить их на плечо — одну впереди, вторую сзади — и связать по бокам. Колчан со сложенным луком — на поясе справа. Мачете — под клапаном сумки, висящей на груди.Седло в конце концов я гружу на загривок, уперши внутренним чепраком о щит; одна его сторона входит между сумкой и задней частью шлема.Вот он я.Иду.Груженный, словно дромадер, в полном вооружении и с седлом на загривке, выгляжу как Труляля и Траляля в одном лице. Я спотыкаюсь на болотистом, полном валунов и засохших деревьев пространстве, позваниваю снаряжением и двигаюсь в сторону леса, который должен скрыть всю эту беду.Царство за коня.Опускается тьма. Я решаю пробудить цифрал.Цифрал. Мой паразитарный ангел-хранитель, выкормленный в тайных лабораториях «Нисима Биотроникс» для Морского отряда специальных операций.Единственный элемент снаряжения, который я наверняка не потеряю и без которого здесь мне будет непросто выжить.Он превращает меня в сверхчеловека. Это благодаря ему я вижу в темноте и слышу мышиный писк с двухсот метров. Это он в минуты опасности вбрасывает в мои вены гиперадреналин, который ускоряет мои движения и реакции. Благодаря ему бряцающее лопотание Людей Побережья или горловое бормотание амитраев превращается для меня в родной язык. При необходимости он обезболит меня, вылечит, передаст карту под закрытые веки или прицел на сетчатку глаза.Только благодаря ему за год обучения я выучил столько, сколько в стандартной ситуации изучал бы лет двадцать.Без этого проклятущего паразитарного гриба в моем мозгу вся миссия была бы только дорогостоящим самоубийством.Ввели мне его через нос.Тогда он был всего лишь зерном.Он растворил свою оболочку и превратился в личинку не больше зародыша малярии. А потом путешествовал в кровеносной системе, пока не добрался до гипоталамуса. Там он угнездился и начал расти, кормясь моей кровью.Когда двенадцать лет назад в глубокой тайне испытывали прототип, моя любимая родина голосом некоего обезумевшего еврократа настояла, чтобы цифрал следил, дабы солдаты действовали по уставу, согласно процедурам и соответствующим предписаниям. А лучше всего, чтобы оставались послушными. Подозреваю, мечтал он о Европе, в которой нечто подобное привьют каждому новорожденному. Счастливцы-тестеры были из отряда «Фальширм’ягер». Несколько коммандос погибли во время полигонных испытаний, а двое вышибли себе мозги, прежде чем им удалось деактивировать имплантаты. Трое оказались в дурдоме.Я панически боялся, когда его в меня вводили.Они объясняли, что это шестая, прекрасно оттестированная версия. Что это лишь вспомогательная система, элемент, который не станет вмешиваться в мою личность. Просто внутренний компьютер. Он сделает доступными временно неиспользуемые части мозга и позволит управлять процессами, на которые обычно мы не можем влиять. Что в случае чего все можно вернуть назад. Если его деактивировать, он сдохнет и будет реабсорбирован организмом. Твердили, что они знают что делают.Я им не верил ни на грош.Панически боялся.А потом цифрал активизировался и лишил меня страха.Это первое, что он сделал. Убил во мне способность к обычному человеческому испугу. К панике или истерии.Я больше не получу милого человеческого невроза и не буду просыпаться с чувством беспокойства, ощущением неопределенного несчастья, как бывает с нормальным человеком. Перед лицом опасности я до последнего прикидываю, думаю и планирую. Я бываю обеспокоен или испуган, но не могу испытывать парализующий ужас.Не умею. Когда не происходит ничего особенного, я безмятежно спокоен. Не переживаю наперед.Я думал, что он превратил меня в психопата, и сразу ринулся к Лодовцу.Меня обследовали. Цифрал просто поставил мне фильтры. Я могу любить, вожделеть, сочувствовать. Мне может быть грустно. Я могу испугаться. Высшие чувства остались. Но негативные эмоции не могут вырастать во мне до таких размеров, чтобы сбить меня с ног.Лодовец предостерегал, что это может меня убить.Что мне, получается, необходимо обрести в два раза большую рассудительность, чем остальным, поскольку эти механизмы — испуг, паника — природные предохранительные системы, вытекающие из инстинкта самосохранения.Только и того, что с некоторого времени он у меня в дефиците.И лучшее тому доказательство — что я согласился принять участие в миссии.Есть и плохие стороны. Порой ускорение реакции не слишком удобно. Когда гиперадреналин попадает в кровь, можно пробить рукою дверь, которую лишь хотел открыть, и при этом сломать себе кости. Звуки занижены на несколько октав и плохо различимы. Не дай бог в таком состоянии хлопнуть в ладоши. Можно обрезать себе пальцы, просто ухватившись за шнурок.Все мы, кто учился в замке Даркмур, после активации цифрала боялись касаться женщин. Это ведь тоже — эмоции. Мы рассказывали друг другу легенды о том, как некий коммандос якобы разорвал на куски дамочку в приливе страсти. Впрочем, в группе были и девушки. Две.О том, что происходит, когда встречаются двое с имплантатом, ходили легенды.Как обо мне и Дейрдре.К счастью, это именно легенды.Когда цифрал благословил меня даром языков, получив увольнительное, я отправился в паб в Аксенхилле — и не сумел заказать пива. Бормотал на смеси языков Побережья и кебирийского, вставляя хорватские, финские и польские ругательства. Потом как-то отрегулировалось.Ноктолопия тоже кажется удобной — до того момента, пока не вылезешь из темноты в источник света.Зеницы реагируют мгновенно, цифрал тоже, но рисунок на сетчатке остается на пару минут. Дейрдре как-то ночью полезла в холодильник с подсветкой в глазах и отворила его. Зрение вернулось к ней только к завтраку.С другой стороны, осознание, что, когда нужно, ты можешь голыми руками перехватить летящую стрелу или попасть ножом в осу на стволе — помогает. Позволяет выдержать. Мое задание — сбор информации. Главное мое оружие — мозг. Так меня учили. Но физическое превосходство дает совсем другое душевное состояние.Солнце заходит. Я бреду через топь, ступая у комлей засохших деревьев, прыгаю по валунам и камням, балансируя горой груза на загривке. Рубаха под доспехом, кольчугой и кафтаном пропиталась потом. Спина, обожженная при взрыве, сильно печет. Темный густой лес, настоящая стена обомшелых стволов, маячит в нескольких метрах от меня. Я останавливаюсь на прогибающемся ковре мха, смотрю еще раз на морской горизонт над краем скалы и активирую цифрал.