Лев Гроссман «Волшебники»

Очень жаль, что АСТ обратилось к трилогии Льва Гроссмана только сейчас, ибо с книгой захотят познакомиться прежде всего те, кому понравилась экранизация — сериал канала SyFy. Шоу удалось на славу, да вот только книга совсем о другом: если кто возьмётся за неё с прицелом на лучшее понимание сериала, то будет сильно разочарован. Как и те, кто клюнет на издательский ярлык «Гарри Поттер» для взрослых» — ловкий, но спорный маркетинговый ход, ибо ярость «обманутых» поттероманов переполняет читательские форумы и только отдаляет от понимания, какую уникальную вещь сочинил Лев Гроссман, язвительный литературный критик и обозреватель гик-культуры.И ещё одно честное предупреждение: крепитесь, если вам дорог мир Нарнии. То, что делает с ним Гроссман, сознательно создавая его мрачную версию, может оказаться шоком для читателя, ожидающего светлых чудес, трогательной взаимопомощи и всегда вознаграждаемого самопожертвования.Казалось бы, Джордж Мартин окончательно лишил фэнтези флера детской невинности, а засилье на ТВ хоррор-шоу с демонами и монстрами заставляет нас ожидать крови и кишок, как только кто-то пытается почародействовать. Но Гроссману всё же удаётся постепенно заманить нас в свои сети, убаюкав сказкой об элитном магическом университете Брекбиллс — так, что мы снова готовы к милому волшебству, но не к жестокой расплате за него.

Самое удивительное в романе Гроссмана — это густой, насыщенный и еле уловимо ироничный психологизм, где вскрываются причины всех поступков главных героев. Главная находка автора — повествовательная перспектива: вся история рассказана через диапазон восприятия закомплексованного ботаника, пожираемого чем-то вроде клинической депрессии.Единственное, что светит Квентину сквозь страх жизни, хоть обычной, хоть магической, — это мечта о Филлори его детства. Мечта, из которой все выросли, а он так и не смог. Это и отличает Квентина от всех блестящих студентов Брекбиллса — он по-настоящему верит в магию, а потому совершенно не знает, что с ней делать в своей маленькой и бессмысленной человеческой жизни.У других героев, обучающихся в элитной группе «физиков» — специалистов по магии, которая изменяет физическое состояние вещей, — свои проблемы с «последними вопросами». Природный гений гей-алкоголик Элиот может почти всё и ничего не хочет, кроме как устраивать претенциозные вечеринки. Очаровательная стерва Дженет хочет всё и всех, но не может получить по-настоящему достойных, так что вынуждена сублимировать лидерством в команде по вельтерсу — ехидной, то есть безумно скучной для всех участников пародии на квиддич. Толстяк Джош смертельно боится отчисления и не знает, когда облажается, а когда, например, ненароком откроет маленькую чёрную дыру. Разве что мучительно застенчивая трудяга Элис переживает впечатляющую эволюцию, убеждая читателей в том, что Квентин не заслуживает любви такой серьёзной и умной девушки.

Ибо Квентин раздражает почти всегда. Порой кажется, что умелый психолог и курс профориентации с принудительным распределением после выпуска буквально сотворили бы чудеса с его головой. Но именно его завистливый и испуганный взгляд наделяет реальность магического университета наивысшей убедительностью: несовершенный герой заставляет нас прочувствовать, что магию творят обычные люди с тараканами в голове. В какой-то момент понимаешь, что эти ребята мало отличаются от каких-нибудь гениев из Стэнфорда или Гарварда. Много секса, море алкоголя и горы наркотиков, страсти и выяснения отношений, ну и магия вместо рок-н-ролла — да, это не «Гарри Поттер».

Рон и Невилл не протянули бы ни дня в Брекбиллсе — тут отчисляют и за меньшее. Да они бы туда просто и не попали: в мире Гроссмана у детей волшебников нет преимуществ. На экзамены в Брекбиллс приглашают привыкших к тяжелому труду отличников без магического прошлого, ведь магия крайне утомительна в изучении. Так что Гермионе бы тут понравилось.При этом в мире «Волшебников» ни у кого нет права на ошибку. Магия не прощает. Не влезай — убьёт, влез — будь готов, что убьёт. Особенно если влез в чужой мир со своими правилами. Но главная опасность — это то, что магия, как любая наука или работа, не даст тебе ответов на все вопросы. Особенно на тот самый, про смысл всего этого, что ты зовёшь своей уникальной никчемной жизнью.И в то же время магия завораживает. Лучшие сцены книги — именно о магии, которую творят герои. За это многое прощаешь Квентину — за его искреннюю любовь к магии, которая толкает героя то пробежаться к Южному полюсу, то попытаться долететь до Луны. Именно в такие моменты лучше всего понимаешь, что такое магия для самого Гроссмана: это прежде всего слова. Которые, будучи подобраны неправильно, могут буквально менять жизнь.

Сила мага в его способности ощущать боль. Он чувствует разницу между реально существующим миром и тем, какой он создал бы сам. Что, по-вашему, за штука гнездится у вас в груди? Маг потому и маг, что страдает больше других. Большинство людей носят свою боль в себе и расправляются с ней разными способами — пока она сама не расправится с ними. Но вы, друзья мои, нашли способ использовать эту боль. Сжигать её как топливо, получая тепло и свет. Вы научились ломать мир, пытавшийся сломать вас.

Тем печальнее, что русский перевод оставляет желать лучшего — таким бы языком бесхитростные боевички переводить. В нём нет грубых ляпов, но стилистически он приблизителен, сделан без той страсти к поиску единственно верного слова, которая, несомненно, есть у Гроссмана. Оригинал написан точным, безумно пластичным, ярким, современным, ироничным, по-настоящему магическим языком, где каждое прилагательное лепит живого героя, каждый глагол даёт оценку ситуации, а каждое междометие — творит музыку, то смешную, то страшную.И не понятно, как в перенасыщенном цитатами из всей гиковской классики тексте можно называть ужасающего злодея просто «Врагом», если в оригинале он The Beast (Чудовище, как в названии диснеевского мультика «Красавица и чудовище», или Зверь из библейского «Апокалипсиса»). Даже серия детских книг в оригинале называется «Филлори и дальше», а в русском переводе просто «Филлори». Типографскую краску пожалели? Да и переводить гордое слово «nerd» как «зубрилка» — как-то по-детсадовски, нет?