Эльдар Сафин: «Меня интересует то, что происходит между мужчинами и женщинами»

20 января 15:00

129

10 минут на чтение

Фотографии предоставлены Василием Владимирским

Среди книг Эльдара Сафина есть несколько романов, написанных в рамках межавторских проектов, но прежде всего он известен рассказами. Сафин — автор двух сборников, участник бесчисленного множества тематических и ежегодных антологий, четырёхкратный победитель и семнадцатикратный финалист конкурса «Рваная грелка», плодотворно работающий с малой формой больше тридцати лет. Однако первый его оригинальный роман, «Волков-блюз», появился на свет только в 2024 году. О том, как получилась и чего стоила эта радикальная смена формата, с петербургским писателем побеседовал наш постоянный автор, книжный обозреватель Василий Владимирский.

Роман — это ответственность

— В вашей библиографии, если не ошибаюсь, порядка полусотни фантастических рассказов. Что самое сложное в переходе от малой формы к крупной? Где приходится радикальнее всего перестраиваться?

— Когда написан неудачный рассказ — неудачный по любой из множества причин: не попал в аудиторию, оказался недостаточно цепляющим, взят не тот тон — его можно просто оставить в условной папке «на всякий случай» и перейти к следующим рассказам. Рано или поздно придёт составитель очередного сборника, и для него рассказ подойдёт — ну или никогда и никуда не подойдёт, для небольшого произведения это не страшно.

В случае с романом всё гораздо сложнее: неверно взятый тон или детали, которые не цепляют, могут погубить работу многих месяцев, причём не только работу автора, но и всех, кто участвовал в проекте, — редакторов, корректоров, иллюстраторов.

То есть роман — это определённая ответственность, определённый образ мысли, другое внутреннее ощущение.

Начать роман сложнее, чем начать рассказ. Но при этом написать роман проще, чем полтора десятка рассказов. Ну а о результате — судить читателям.

— Исторически сложилось, что большинство успешных писателей-фантастов начинают с рассказов — исключения есть, но укладываются в рамки статистической погрешности. Видимо, это неспроста. Какой необходимый опыт, какие уникальные навыки даёт писателю работа с малой формой?

— При написании рассказа важно быстро и точно донести нужные мысли, на минимальном пространстве текста раскрыть героев. Независимо от объёма — одна страница, десять или двадцать — должна быть законченная структура, с завязкой, развитием, кульминацией и финалом.

При написании романов это то самое лыко, которое идёт в стрóку. Но существует немало примеров того, как авторы сильных рассказов, вызывающих при публикации в сборниках и журналах безусловную положительную реакцию, при переходе к романам, оказывались, что называется, нишевыми, не вызывали громкого резонанса.

Я бы даже сказал — это самая частая история для моего поколения. И в этот момент важно не остановиться, не загнать себя в рамки «это не моё».

Ну и насчёт того, что «большинство успешных начинали с рассказов», я бы немного поспорил. Старт с рассказов возможен, когда есть сильная журнальная культура. Но в данный момент у нас её нет: отчасти она заменена культурой конкурсной, однако, как показывает опыт, это не одно и то же.

— «Волков-блюз» — не первый ваш роман, но предыдущие написаны в рамках межавторских проектов. Что помешало сразу начать с оригинального, полностью самостоятельного крупного текста?

— Забавно: начинал я как раз с оригинальных, полностью самостоятельных романов, однако на тот момент не только недостаточно владел словом, чтобы сделать это качественно, но и не умел довести дело до конца: интерес к романам у меня угасал ещё до того, как я их заканчивал.

Затем был долгий период, когда я регулярно начинал романы, но не завершал их, потому что в процессе понимал, что или идея недостаточно проработана, или же моего мастерства не хватает, чтобы выразить всё так, как я бы хотел это сделать.

И в какой-то момент выяснилось, что есть люди — редакторы, профессионалы, — которые заинтересованы в работе со мной и готовы платить за мою литературную работу деньги. Подписанный контракт заставлял более ответственно отнестись к необходимости завершить книгу, а внутренний стержень общей идеи предоставлял заказчик. При этом сюжет, персонажей и все детали я придумывал и продумывал сам, мне в этом повезло, конфликтов с организаторами межавторских проектов у меня не возникало, и к моим романам не придирались.

Межавторские проекты дали мне на удивление многое: во-первых, помогли понять, что я готов к крупной форме, во-вторых — что я могу зарабатывать творчеством больше, чем несколько тысяч за рассказ, опубликованный в сборнике или журнале, и в-третьих — контакты и знакомства.

Поэтому когда в итоге у меня появилась идея романа, который на мой взгляд был оригинальным и актуальным, я накопил достаточно и опыта, и амбиций, и настойчивости, чтобы дописать его до конца.

Эльдар Сафин начинал писать романы с межавторских проектов

Мы — это наши желания

— Если коротко и без спойлеров, то «Волков-блюз» — роман не столько альтернативно-исторический, сколько альтернативно-биологический: эволюция в этом мире пошла иным путём, герои очевидно принадлежат не к гоминидам и, скорее всего, даже не к отряду приматов. Причём, если развить аналогию, «мужчины» и «женщины» примерно как неандертальцы и австралопитеки: дают общее жизнеспособное потомство, но в принципе относятся к разным ветвям этой расы. Чем вас заинтересовал и привлёк этот образ?

— Меня в первую очередь интересовало — и до сих пор интересует — то, что происходит между мужчинами и женщинами. Чтобы проработать интересные мне механики, события и ситуации, нужно было дать обоснование: как именно образовалась разница между нашим миром и миром описанным.

То есть объяснение физиологической разницы, эволюционные отличия — это инструмент, но ни в коем случае не цель романа. Цель — как раз покрутить образ мужчин и женщин, которые отличаются более сильно, чем в нашем мире, и при этом сильнее зависят друг от друга в глобальном, цивилизационном плане.

— В вашем романе социальное — структура общества, взаимоотношения героев, которые, как мы выяснили, не совсем люди — крепко-накрепко связано с биологическим. Собственно, вся жизнь ваших персонажей — сплошное преодоление естественных позывов. Какая из этих составляющих для вас, как для автора, была важнее?

— Я считаю, что в нашем мире мы точно так же намертво завязаны на физиологические естественные позывы — будь это пища, поиск более комфортного или спокойного места, сон, отдых. Большой процент людей целый год пашет только для того, чтобы на условные десять дней лечь на пляже, перемежая бокал холодного пива с наслаждением от купания в тёплой воде.

Мы — это наши мысли, но мы же — это желания, и мы же — это возможности. В романе действительно довольно много внимания уделяется именно контролю — подчас невозможному по физиологическим причинам — над своими желаниями или желаниями потенциального партнёра.

Но ровно то же самое происходит и с нами, пусть и не в таком утрированном виде. Интересно то, что цивилизация иногда диктует — вот так можно, а так — нельзя. При этом законы могут входить в конфликт с традиционной этикой, с религией, с условными «понятиями», на которых воспитывается человек.

И в итоге, на мой взгляд, именно самоконтроль в сочетании с умением сохранять свои рамки даёт максимальную степень свободы, которая не будет мешать окружающим.

В романе самоконтроль и умение сохранять свои рамки — недостижимая роскошь для персонажей. Но то же самое можно сказать и о большинстве из нас, и роман позволяет отрефлексировать некоторые моменты, связанные с этим.

Читатель не обязан воспринимать текст так, как задумал автор

— Основной инструмент описания мира в «Волков-блюзе» — длинные многостраничные лекции, которые герои читают друг другу. Приём, типичный скорее для научной фантастики 1920–1950-х, — но, как я вижу не только по вашему роману, он сейчас снова возвращается в список востребованных литературных инструментов. Как вы считаете, с чем это связано?

— Я не согласен насчет «длинных многостраничных лекций». В романе есть диалог между главным героем и его дядей, в котором дядя, обиженный на мир, выдаёт свою версию того, как всё устроено.

Но при этом дядя — недостоверный рассказчик, и его описания в дальнейшем опровергаются фактами, то есть на самом деле мир работает иначе, не так, как он предполагает.

По поводу описания мира — на мой взгляд, есть условные три приёма, каждый из которых имеет свои преимущества.

Первый — описание без описания. Через героев, их действия, события — через краски мира. Способ требует достаточно высокого уровня мастерства и при этом нередко даёт сбои — потому что читатель не обязан воспринимать текст так, как задумал автор, и при достаточно сложных конструкциях появляется эффект «чтения жопой», когда автор сказал одно, а читатель прочитал совсем другое. И этот эффект касается произведений самого разного уровня, можно открыть отзывы на классические романы и посмотреть на недоумевающих читателей, которые не использовали при прочтении голову.

Второй метод — вообще не давать описания, оставить открытую интригу. Достаточно того, что полная картина есть у автора в голове, а читатель, как азартный исследователь, ловит крошки и воссоздаёт мозаику. Естественно, такой способ требует подготовленного читателя: это не массовая литература в большинстве случаев, хотя изредка бывают и исключения.

И третий способ — сказать прямо, словами и через рот, то есть через диалог, через вставку, через газетную врезку, цитату из книги или как-то ещё, о том, что именно происходит. Потом, возможно, подправить или опровергнуть в рамках той или иной игры с читателем.

На мой взгляд, все три варианта имеют право на жизнь, и каждый хорош в своей условной нише. В своё время я выиграл литературный конкурс «Грелка» с рассказом «Алхимия» — мир в нём достаточно близок к нашему миру, чтобы давать описание без описания, детали сами подскажут, в чём тут разница и как она играет.

В другой раз я выиграл «Грелку» с рассказом «Прадед» — там я не даю объяснений о том, что именно происходит, не называю вещи своими именами. Мир достаточно чуждый для нас, хотя есть и прозрачные параллели. В нём картину мира постепенно выстраивает сам читатель, и она становится хоть как-то понятна к середине последней трети рассказа — если этот самый читатель был достаточно внимателен и поймал все намёки.

В случае с «Волков-блюзом» мир визуально слишком похож на наш, чтобы можно было легко передать его отличия в деталях, и поэтому я использую диалоги: персонажи рассказывают, как они воспринимают мир, — но их картины разные, и иногда в тексте появляются нюансы, опровергающие их слова.

Я попытался дать картину мира — очень похожего на наш, но внутренне совершенно иного — за счёт этих прописанных в диалоге, а иногда и монологе картин мира отдельных героев.

Часть читателей восприняла это положительно, поймав нить предложенной мною игры, часть увидела «многостраничные объяснения» — и это, на мой взгляд, нормально.

— Неизбежный вопрос, чтобы облегчить читателям выбор: на полку с какими романами вы поставили бы «Волков-блюз», какие самые близкие референсы, аналогии?

— Когда я писал роман, я был уверен, что он уникален. Сейчас, ретроспективно, по определённым признакам я бы поставил его на полку к Томасу Дишу, Харлану Эллисону и Филиппу Фармеру.

Но куда поставит его история и вообще поставит ли — это вопрос к той самой истории.

Рассказы автора — частные гости антологий

Созданы все предпосылки для нового направления литературы

— Сейчас мы переживаем очередной этап увлечения «возрождением научной фантастики». Только на моей памяти — третий. Как вы считаете, какие условия необходимы, чтобы на этот раз дело выгорело, чтобы такие книги начали писать качественно, компетентно, в приличном количестве — и их не просто раскидали по библиотекам, а распродали заинтересованным читателям?

— Это должна быть фантастика, интересная читателям. Сейчас появилось целое поколение людей, которые легко работают с разными программами и приложениями, могут проставить теги в сообщении и понимают, чем отличается условный «фронт» приложения от его же условного «бэка».

Созданы все предпосылки для нового направления литературы, стоящего на пересечении киберпанка, НФ, производственного романа и, возможно, каких-то других жанров и направлений.

Страта людей, плотно работающих с IT-инфраструктурой, каждые десять лет увеличивается в несколько раз, рано или поздно технологичные процессы как метастазы проникнут во все сферы. Большая часть работающего человечества будет разбираться на базовом уровне в создании промптов и выдаче заданий для дронов.

Им будет нужна — и, конечно же, появится — новая фантастика.

Это будет — так или иначе будет, потому что предпосылки есть — честная новая НФ, имеющая в базисе не науку 1960-х годов прошлого века, как в условных «фоллаутах», а современную науку — с нейросетями, реальной генной инженерией, носимой электроникой.

И без ограничений киберпанка в виде обязательных транснациональных корпораций, упадничества и хакеров.

Пока «возрождатели НФ» опираются на методички прошлого века, они будут побеждать только в давно закончившихся войнах.

Читатель уже есть, интерес к науке есть, интерес к будущему есть. Достаточно просто заинтересоваться реальными достижениями и суметь их экстраполировать в будущее в сюжетах, которые не будут опираться на схемы, затёртые за десятилетия.

— Чего ждать дальше лично от вас? Новый роман — или возвращение к рассказам? В новом сеттинге — или в том же, что и «Волков-блюз»?

— Я только что закончил новый роман и приступил к его редактуре. Это книга про альтернативную реальность, очень похожую на нашу, — Россия здесь называется Гиперборея, вместо православия — язычество, а страсть к наживе физически приводит людей к отупению.

Главный герой — сотрудник Гипернадзора, по выходным приносящий цыплёнка в жертву Перуну, обнаруживает в обновлении датасета губернаторской нейросети странные данные, которых там быть не должно. С этого начинается глобальная интрига, пронизывающая языческий Петербург от безумного старьёвщика, живущего на свалке в Гостином дворе, до высших жрецов Дажьбога и Перуна.

Следующая история, которую я сейчас обдумываю, рассказывает про современную Россию, где сохранилось крепостное право. До четырнадцати лет все граждане свободны, но, достигнув этого возраста, могут через Госуслуги отдать себя в крепость за определённые гарантии и вознаграждение. Например, за обязанность потенциального владельца дать дорогое образование, предоставить через десять-двадцать лет хорошее жильё или что-то ещё.

В каком-то смысле крепостные в этом времени и в этом месте социально защищены надёжнее, чем свободные люди, — и некоторые прикладывают все усилия, чтобы остаться в условной неволе. Но есть и другие — которые готовы пожертвовать жизнью, только чтобы ни в коем случае не угодить в крепость.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Василий Владимирский

Литературный критик

#интервью #Эльдар Сафин

Подпишись на

Мир фантастики: подписка на 2025 год!

Только в предзаказе на CrowdRepublic:

13 номеров и 3 спецвыпуска
Фирменная атрибутика
Бесплатные эксклюзивные бонусы для участников предзаказа