Читаем книгу «Обитель апельсинового дерева» Саманты Шеннон

У древнего зла нет имени. Оно вырывается из недр горы, чтобы уничтожить человечество, и насылает на землю драконье воинство. Многие великие государства пали под этим натиском, но королевство Инис на Западе устояло. Говорят, что люди могут спать спокойно, пока не прервется тысячелетний род правителей Иниса, ибо Безымянный скован их священной кровью и заточен в гробнице под морским дном. Однако королева Сабран Инисская так и не избрала себе супруга, трон лишен законной наследницы, и убийцы уже кружат у дворцовых покоев. Но у Сабран есть верная камеристка, которая не спускает с нее глаз. Чтобы спасти госпожу, ей приходится прибегать к запретной магии, рискуя выдать себя. Здесь никто не должен знать, что на самом деле она посланница обители Апельсинового Дерева...По ту сторону бескрайней Бездны, на Востоке, Тани вступает в ряды стражи Бурного Моря и становится всадницей, летающей на драконе. Одну тайну она скрывает от всех, другую — носит в себе, не ведая об этом. Как и о том, что ей с рождения уготована удивительная судьба...

5
ВОСТОК

Новобранцам стражи Бурного Моря позволили провести последние часы на мысе Хайсан по своему усмотрению. Почти все собрались прощаться с друзьями. В девятом часу ночи их должны были ждать паланкины в столицу.Ученые уже отбыли на Пуховый остров. Ишари не показалась на палубе, чтобы взглянуть, как скрываются берега Сейки.Они дружили много лет. Тани ухаживала за Ишари, когда та чуть не умерла от горячки. Ишари заменила ей сестру: когда у Тани показалась первая кровь — научила делать затычки из бумаги. А теперь неизвестно, удастся ли им еще увидеться. Если бы Ишари усерднее училась — больше отдавалась упражнениям, — они вместе могли стать всадницами.Но сейчас мысли Тани обратились к другой подруге. Она, пряча лицо, пробиралась сквозь бурлящий Хайсан, где танцоры и барабанщики праздновали День Выбора. Мимо промчались ребятишки, со смехом тянувшие за собой разукрашенных бумажных змеев.Народ вывалил на улицы. Все утирали лица полотняными салфетками. Огибая торговцев разными мелочами, Тани вдыхала ароматы благовоний, запах дождя на потной коже и душок свежевыловленной рыбы. Она слушала звон молоточков чеканщиков, крики торговцев и восторженные ахи собравшихся послушать крошечную желтую птичку.Тани, быть может, последний раз видела мыс Хайсан, где располагался единственный знакомый ей город.Ученикам было небезопасно приходить сюда. Все здесь грозило соблазнами, сбивало с пути. Бордели и таверны, азартные игры, петушиные бои и вербовщики с пиратских кораблей. Тани иногда думалось, не нарочно ли дома учения поставили так близко к этим местам, чтобы испытать крепость их воли.Добравшись до гостиницы, она выдохнула. Часовых не было.— Простите! — крикнула Тани сквозь решетку.К воротам вышла крошечная девчушка. Увидев эмблему стражи Бурного Моря на новой накидке Тани, она упала на колени и коснулась руками лба.— Я ищу достойную Сузу, — мягко сказала ей Тани. — Не позовешь ли ее? Та умчалась в дом.Никто еще не кланялся Тани, как она. Тани родилась в нищей деревушке Ампики на южной оконечности Сейки, в рыбацкой семье. Однажды в морозный зимний день вспыхнувший в лесу пожар поглотил едва ли не все дома их селения.Тани не помнила своих родителей. Она уцелела только потому, что погналась за бабочкой, которая вылетела из дома и увела ее к морю. Большинство сирот и найденышей попадало в пехоту, но святая женщина увидела в бабочке посланницу богов и объявила, что Тани надо учить на всадницу.Суза вышла к воротам, в белых, богато расшитых шелках. Волосы она свободно распустила по плечам.— Тани! — Она отодвинула створку ворот. — Нам надо поговорить.Девушка знала эту ее морщинку между бровями.Они спрятались в переулке за домом, и Суза, достав свой зонт, укрыла их обеих.— Он пропал.Тани облизнула губы:— Чужестранец?— Да. — Суза опасливо оглядывалась. Она и вправду тревожилась. — На рынке болтали: у берегов мыса Хайсан видели пиратский корабль. Часовые весь город обшарили в поисках контрабанды, но ушли ни с чем.— И на Орисиме искали? — поняла Тани.Суза кивнула.— И нашли его?— Нет. А ведь на Орисиме негде укрыться. — Суза выглянула на улицу. В ее глазах отразился свет фонариков. — Должно быть, он сбежал, пока часовые отвлеклись.— Перейти мост незаметно для часовых невозможно. Он должен быть там.— Тот, кто умеет так хорошо прятаться, должно быть, сродни призракам. — Суза крепче сжала ручку зонта. — Как ты думаешь, Тани, надо ли рассказать о нем достойному правителю?Тот же вопрос задавала себе Тани со времени церемонии.— Я сказала Роозу, что мы его заберем, но... может, если он спрячется на Орисиме, то сумеет избежать меча и скрыться на следующем ментендонском корабле, — продолжала Суза. — Выдаст себя за законного поселенца. Он не старше нас, Тани, и мог оказаться здесь не по своей воле. Не хочется мне обрекать его на смерть.— Так давай и не будем. Пусть себе выбирается сам.— А красная болезнь?— У него никаких признаков. И если он еще на Орисиме — а ничего другого и представить нельзя, — болезнь далеко не пойдет. — Тани тихо добавила: — Слишком опасно и дальше иметь с ним дело. Ты нашла ему безопасное место. Что с ним будет дальше — ему решать.— А если его найдут, он о нас не расскажет? — шепнула Суза.— Кто же ему поверит?Суза глубоко вздохнула и опустила плечи. С головы до ног оглядела подругу:— Вижу, мы не зря так рисковали. — В ее глазах засветилась улыбка. — День Выбора прошел, как тебе мечталось?Рассказ давно уже рвался у Тани с языка.— Даже лучше. Драконы такие прекрасные, — сказала она. — Ты их видела?— Нет. Проспала, — вздохнула Суза. — Сколько в этом году будет всадников?— Двенадцать. Достойный Вечный император прислал в помощь нашим двух могучих воинов.— Никогда не видела лакустринских драконов. Они не похожи на наших?— Тела у них тяжелее, и пальцев на один больше. Счастливчик тот, кто станет всадником одного из них. — Тани забилась дальше под зонт подруги. — Я должна стать всадницей, Суза.Мне стыдно, что я так этого хочу, ведь мне и так посчастливилось в жизни, но...— Ты ведь мечтала об этом еще ребенком. Ты честолюбива, Тани. Незачем этого стыдиться. — Суза помолчала. — Тебе страшно?— Конечно.— Это хорошо. Страх заставит тебя драться. Туроза, кем бы ни была его мать, — мелкий паршивец. Не позволяй ему взять над тобой верх. — Тани сердито глянула на подругу, но тут же улыбнулась. — А теперь тебе надо спешить. Помни, как бы далеко от мыса Хайсан ты ни залетела, я всегда буду тебе подругой.— И я тебе.Обе вздрогнули, когда ворота гостиницы отворились.— Суза, — позвала девочка. — Заходи уже.Та бросила взгляд на дом:— Мне надо идти. — Она снова взглянула на Тани, помедлила. — Тебе позволят мне писать?— Должны. — Тани не слышала, чтобы кто-то из простых горожан поддерживал дружбу с морскими стражниками, но молилась, чтобы им позволили стать исключением. — Прошу тебя, Суза, будь осторожна.— Как же иначе. — Ее улыбка дрогнула. — Ты не будешь слишком обо мне скучать. Когда взовьешься за облака, мы тут внизу все покажемся тебе очень маленькими.— Где бы я ни была, — сказала Тани, — я с тобой.Суза рискнула всем ради чужой мечты. Таких друзей встречаешь раз в жизни. Иным такие и вовсе не встречаются.Между ними теснились воспоминания, и лица девушек были влажны не только от дождя. Быть может, Тани доведется вернуться на мыс Хайсан, чтобы охранять восточное побережье, илиСуза сумеет ее навестить, но сейчас они ничего не знали наверняка. Их пути расходились и, если дракон не пожелает иного, — навсегда.— Если что случится — если кто-то назовет твое имя в связи с чужестранцем, — поспеши в Гинуру, — тихо сказала Тани. — Найди меня, Суза. Я всегда за тебя заступлюсь.  Никлайс Рооз в своей тесной орисимской мастерской поднес сосуд к мерцающей лампе. Грязный ярлычок на нем гласил: «Почковидная руда». Лучшим способом выбросить Сульярда из головы было обратиться к великому деланию.Нельзя сказать, что он многого достиг в нем или в других делах. Ему вечно недоставало ингредиентов, и алхимическая посуда была не моложе его возрастом, но Никлайс решил сделать еще одну попытку, прежде чем выписывать новые припасы. Правитель мыса Хайсан был доброжелателен к нему, но эта щедрость сдерживалась волей государя, казалось знавшего обо всем, что творилось в Сейки.Государь был существом почти мифическим. Его род пришел к власти после гибели императорской семьи Нойзикен во время Великой Скорби. Никлайс только и знал о нем, что этот человек живет в Гинурском замке. Орисимская наместница ежегодно отправлялась туда в закрытом паланкине, чтобы выплатить дань, принести дары от Ментендона и получить ответные подарки.Никлайса — единственного на торговом посту — никогда не приглашали ее сопровождать. Ментские друзья держались с ним вежливо, но все же, в отличие от других, Никлайс был здесь в изгнании. А тот факт, что причины изгнания никто не знал, не добавлял любви к нему.Бывало, ему хотелось сорвать с себя маску — просто чтобы посмотреть на их лица. Признаться, что он — алхимик, обещавший юной королеве Иниса эликсир жизни, который сделает для нее ненужными брак и рождение наследницы. Что это он промотал деньги Беретнетов за годы безнадежных опытов и разгул.Как бы они ужаснулись! Как возмутились бы его презрением к добродетели. Разве могли они знать, что девять лет назад, в Инисе, пылая болью и гневом, он в тайнике души хранил вер-ность алхимии. Очищение, растворение, возгонка — единственные его божества в прошлом и будущем. Никто не догадывался, что, потея над тиглем в упрямой надежде отыскать средство хранить вечную молодость тела, он пытался также расплавить клинок горя, застрявший в его боку. Тот же клинок в конце концов увел его от реторт искать забвения и утешения в вине.Ни в том ни в другом он не достиг успеха. И Сабран Беретнет заставила его за это поплатиться.Не жизнью. Леоварт говорил, что он должен быть благодарен за «милость» ее великозлобности. Нет, Сабран не лишила его головы — но остального лишила. И вот он заперт на краю света, среди общего презрения.Пусть себе соседи шепчутся. Если опыт удастся, все они потянутся к его дверям за эликсиром. Прикусив зубами язык, Никлайс вылил обедненную руду в тигель.С тем же успехом он мог сыпануть туда пушечного пороха. Жидкость мигом вскипела, выплеснулась на стол, изрыгая тучи зловонного дыма.Обескураженный алхимик заглянул в тигель. Ничего, кроме черного как смола осадка. Он со вздохом протер очки от копоти. То, что у него получилось, больше походило не на эликсир жизни, а на содержимое ночного горшка.Итак, почковидная руда не годится. Впрочем, этот красно-бурый порошок мог и не быть почковидной рудой. Паная закупила его для Никлайса у торговца, а торговцы не славятся честностью.Безымянный побери все это! Он бы отступился от создания эликсира, да вот не было у него другого способа бежать с этого острова на Запад.Конечно, он не собирался отдавать эликсир Сабран Беретнет. Чтоб ей повеситься! Но любой другой правитель, узнав, что Никлайс добился успеха, постарался бы вернуть его в Ментендон и на всю жизнь обеспечил бы богатством и роскошью. А уж Никлайс бы позаботился, чтобы Сабран узнала, на что он способен, а когда явилась бы к нему, умоляя о глотке вечности, не было бы для него ничего слаще, чем отказать ей.Однако до этого счастливого дня было еще далеко. Добыть бы дорогостоящие субстанции, с помощью которых пытались продлить себе жизнь давно скончавшиеся лакустринские правители: золото, аурипигмент, редкие растения. Правда, большинство тех правителей в стремлении к вечной жизни только травили себя, но была надежда, что их рецепты эликсира для него станут искрой вдохновения.Пора писать Леоварту и просить, чтобы снова задобрил государя лестными письмами. Только князь способен уговорить властителя отдать свое золото в переплавку.Никлайс допил холодный чай, мечтая о чем-нибудь покрепче. Наместница Орисимы отлучила его от пивных и ограничила двумя чашами вина в неделю. У него который месяц дрожали руки.Они тряслись и сейчас, но не от тяги к забвению. Никлайс так и не нашел ни следа Триама Сульярда.В городе снова зазвонили. Должно быть, морская стража отбывает в столицу. Остальных учеников сплавили на Пуховый остров — гористый клочок земли в море Солнечных Бликов, где хранилась вся мудрость и знания о племени драконов. Никлайс несколько раз писал правителю Хайсана с просьбой о допуске на этот остров и все время получал отказ. Пуховый остров был не для иноземцев.А ведь в драконах мог таиться ответ к его задаче. Они жили тысячелетиями. Наверняка нечто в их телах дает возможность обновления. Эти существа не всегда были такими, как теперь. В легендах Востока драконы обладали мистическими способностями — могли менять облик, порождать сновидения. Этих способностей они не проявляли с окончания Великой Скорби. В ту ночь небо пересекла комета, и огнедышащие всего мира впали в непробудный сон, а восточные драконы стали сильнее, чем были в прошлые века.Теперь их сила снова убывала. И все же они жили и жили — эликсир во плоти.Не то чтобы эта теория много сулила Никлайсу. Скорее наоборот, заводила его в тупик. Для островитян их драконы были святы. И потому торговля любой субстанцией из их тел каралась особенно медленной и мучительной смертью. На такое решались только пираты.Скрипя зубами от бившейся в висках боли, Никлайс захромал из мастерской. Шагнул на циновки и ахнул.У огня сидел Триам Сульярд. Мокрый насквозь.— Клянусь гульфиком Святого... — опешил Никлайс. — Сульярд!Юнец с болью взглянул на него:— Не следует всуе поминать интимные части Святого.— Придержи язык! — рявкнул Никлайс. Сердце у него колотилось. — Скажу тебе, ты везунчик. Если нашел способ выбраться отсюда — говори сразу.— Я пробовал выбраться, — сказал Сульярд. — Сумел обойти стражников и выскользнуть из дома, но у ворот стояли другие. Я влез в воду и прятался под мостом, пока не ушли восточные рыцари.— Здешний начальник — не рыцарь, дурачок, — с досадой буркнул Никлайс. — Святой, зачем ты только вернулся! Чем я провинился, что ты ставишь под угрозу то, что осталось от моей жизни? — Он помолчал. — На этот вопрос, собственно, можешь не отвечать.Сульярд молчал. Никлайс, чуть не оттолкнув его, принялся разводить огонь.— Доктор Рооз, — помолчав, заговорил Сульярд, — почему Орисиму так строго охраняют?— Потому что чужестранцам под страхом смерти запрещено ступать на землю Сейки. А сейкинцам, в свой черед, запрещено ее покидать. — Никлайс подвесил чайник над очагом. — Здесь нас терпят ради торговли и клочков ментской науки, и еще чтобы государь хотя бы смутно представлял себе жизнь по ту сторону Бездны, но нам нельзя ни выйти за пределы Орисимы, ни обсуждать нашу ересь с сейкинцами.— Ересь — это Шесть Добродетелей?— Именно так. И еще они, что вполне понятно, подозревают иноземцев в распространении драконьей чумы — здесь ее называют красной болезнью. Если бы ты потрудился что-нибудьузнать, прежде чем сюда заявиться...— Но должны же они выслушать нашу просьбу о помощи, — убежденно ответил Сульярд. — На самом деле, пока прятался, я подумал, что мог бы позволить им меня найти и пусть доставят в столицу.Он как будто не заметил, с каким ужасом воззрился на него Никлайс.— Я должен переговорить с их государем, доктор Рооз. Когда ты услышишь, с чем я...— Я уже сказал, — бросил ему Никлайс, — мне твое дело не интересно, мастер Сульярд.— Но Добродетелям грозит опасность! Миру грозит опасность! — упорствовал Сульярд. — Королева Сабран нуждается в нашей помощи.— Что, она в ужасной опасности? — с тайной надеждой спросил Никлайс. — Ее жизнь под угрозой?— Да, доктор Рооз. И я знаю способ ее спасти.Богатейшая женщина Запада, почитаемая в трех государствах, нуждается в помощи оруженосца!— Очаровательно, — протяжно вздохнул Никлайс. — Так и быть, Сульярд, я тебя выслушаю. Посвяти меня в свой замысел спасения королевы Сабран от этой загадочной напасти.— Надо заключить договор с Востоком, — решительно заговорил Сульярд. — Пусть государь Сейки пришлет на помощь ее величеству своих драконов. Я намерен склонить его к этому. Он должен помочь Добродетелям прикончить драконье племя, пока они еще не проснулись до конца. Пока не...— Постой, — перебил Никлайс. — Ты хочешь сказать, что задумал... союз между Инисом и Сейки?— Не только между Инисом и Сейки, доктор Рооз. Между странами Добродетели и Востоком.Никлайс дал его словам время кристаллизоваться. У него дергался уголок рта. И, видя, что Сульярд остается серьезным, как священнослужитель, Никлайс, запрокинув голову, расхохотался.— О, это чудесно. Великолепно! — объявил он. Сульярд вытаращил глаза. — Ох, Сульярд. Мне здесь так не хватает веселья. Благодарю тебя.— Это не шутка, доктор Рооз, — вознегодовал Сульярд.— Как же не шутка, милый мальчик? Ты решил, что для отмены Великого эдикта, действовавшего пять столетий закона, достаточно будет хорошенько попросить? Как же ты молод, в самом деле! — Никлайс снова захихикал. — И кто же способствует тебе в этом славном предприятии?Сульярд помрачнел.— Я понимаю, что ты смеешься надо мной, почтенный, — заявил он, — но не смей смеяться над моей дамой. За нее, которой имени я не назову, я готов умереть тысячу раз. Она — свет моей жизни, дыхание в моей груди, солнце мо...— Да-да, вполне достаточно. Она не пожелала отправиться с тобой на Сейки?— Мы думали отплыть вместе. Но зимой я, навещая мать в Гнездовье, познакомился с одним моряком. Он предложил мне место на судне, идущем на Сейки. — Юноша понурился. — Я по-слал весточку моей возлюбленной во дворце... молюсь, чтобы она поняла. Чтобы простила меня.Давненько изгнанник не слышал придворных сплетен. О замучившей его скуке можно судить по тому, с какой готовностью он поддержал разговор. Никлайс налил две чашки чая и сел на циновку, вытянув перед собой больную ногу.— Эта дама, как я понял, твоя нареченная.— Супруга. — Улыбка тронула растрескавшиеся губы юноши. — Мы приняли обеты.— Сабран, надо полагать, благословила ваш союз?Сульярд вспыхнул:— Мы... не просили дозволения ее величества. Об этом никто не знает.Мальчишка оказался отважнее, чем выглядел. За тайные браки Сабран наказывала сурово. В этом она отличалась от покойной королевы-матери: та любила добрую любовную историю.— Должно быть, твоя дама не из высокопоставленных, если тебе пришлось тайно на ней жениться? — протянул Никлайс.— Нет! Моя дама благородного происхождения. Она слаще лучшего меда, прекрасна, как осенняя...— О Святой, хватит! У меня голова разболелась. — (Достойно удивления, как Сабран терпела рядом этого юнца и не приказала вырвать ему язык.) — Сколько тебе, собственно говоря, лет,Сульярд?— Восемнадцать.— Взрослый человек, стало быть. Достаточно взрослый, чтобы понимать, что не все мечты сбываются, и особенно мечты, зачатые на пуховом ложе любви. Если здешний начальник тебя найдет — доставят тебя к правителю Хайсана. А не к государю. — Никлайс пригубил чай. — Поверю тебе на минуту, Сульярд. Если ты узнал о грозящей Сабран опасности — столь серьезной, что понадобилась помощь Сейки, в чем я сомневаюсь, — почему не сказал ей?Сульярд смутился.— Ее величество не доверяет Востоку — себе на беду, — наконец объяснил он, — а больше нам негде искать помощи. Даже узнав об угрозе — а она о ней скоро узнает, — она из гордости не обратится за помощью к Востоку. Если бы только мне поговорить о ней с государем, — Трюд не сомневалась, что он поймет... Трюд.Чашка в руке у Никлайса заходила ходуном.— Трюд, — прошептал он. — Не... Трюд утт Зидюр? Дочь благородного Оскарда?Сульярд окаменел.— Доктор Рооз, — непослушным языком выговорил он наконец, — это должно остаться в тайне.Не совладав с собой, Никлайс снова расхохотался. На этот раз в его смехе звучали нотки безумия.— Да уж, — вскричал он, — достойный ты супруг, мастер Сульярд. Сначала вступаешь в тайный брак с Трюд утт Зидюр, не заботясь о ее добром имени. Потом ты ее бросаешь и наконец ненароком выбалтываешь ее имя человеку, отлично знающему ее семью. — Никлайс утер глаза рукавом. Сульярд, казалось, готов был лишиться чувств. — О, ты достоин ее любви! Что еще ты мне расскажешь? Что ты и ребенком ее наградил?— Нет-нет! — Сульярд подполз к нему. — Молю тебя, доктор Рооз, сохрани в тайне нашу вину. Да, я недостоин ее любви, но... я так ее люблю! У меня болит душа.Никлайс с отвращением пнул его ногой. Его трясло при мысли, что Трюд выбрала в супруги этого инисского молокососа.— Ее я не выдам, можешь не сомневаться, — процедил он, заставив Сульярда расплакаться еще пуще. — Она наследница герцогства Зидюр, в ней кровь Ваттена. Будем молиться, чтобы однажды она нашла себе не такого бесхребетного супруга. — Никлайс сел прямо. — К тому же, даже если бы я написал князю, что Трюд тайно вступила в неравный брак, кораблю нужна не одна неделя, чтобы донести письмо через Бездну. К тому времени она позабудет о твоем существовании.Сульярд сквозь слезы пробормотал:— Князь Леоварт умер.Великий князь Ментендона. Единственный, кто пытался помочь Никлайсу на Орисиме.— Это, несомненно, объясняет, почему он не отвечал на мои письма. — Никлайс поднес чашку к губам. — Когда?— Менее года назад, доктор Рооз. Виверна испепелила его охотничий домик.Никлайс ощутил боль потери. Наместница Орисимы, конечно, знала, но предпочла не сообщать Никлайсу о смерти князя.— Понимаю, — проговорил он. — Кто теперь правит Ментендоном?— Князь Обрехт.Обрехт. Никлайс помнил его замкнутым юношей, мало чем интересовавшимся, кроме молитвенника. Когда потница унесла его дядю Эдварта, он был уже совершеннолетним, однако было решено, что власть пока примет Леоварт — дядя того же Эдварта, чтобы дать пример мягкосердечному Обрехту. Разумеется, заняв трон, Леоварт нашел предлог на нем и остаться.Теперь Обрехт занял свое законное место. Чтобы держать в руках Ментендон, ему понадобится железная воля.Никлайс отбросил мысли о родине, пока они не затянули его с головой. Сульярд все смотрел на него. Лицо юнца покрывали красные пятна.— Сульярд, — сказал ему Никлайс, — отправляйся домой. Дождись ментских купцов, спрячься на судне. Возвращайся к Трюд и беги с ней в Млечную лагуну или... куда там в наше время сбегают любовники. — Сульярд открыл рот, хотел что-то сказать, но Никлайс оборвал его: — Поверь мне. Здесь ты ничего не добьешься, кроме собственной смерти.— Но мое дело...— Не всякому удается свершить свое великое деяние.Сульярд умолк. Никлайс, сняв очки, протирал их о рукав.— Я не питаю любви к твоей королеве. Сказать по правде, я ее глубоко презираю, — сказал он, заставив Сульярда вздрогнуть, — но и Сабран едва ли захочет, чтобы за нее отдал жизнь восемнадцатилетний оруженосец. — Голос Никлайса дрогнул. — Я прошу тебя спасаться, Сульярд. И сказать от меня Трюд, чтобы не вмешивалась больше в дела, которые ее погубят.Сульярд потупил взгляд.— Прости, доктор Рооз, но я не могу, — сказал он. — Я должен остаться.Никлайс устало взглянул на него:— Зачем?— Я найду средство представить свое дело государю... но тебя я больше вмешивать не хочу.— Одно то, что ты в моем доме, впутало меня достаточно, чтобы лишиться головы.На это Сульярд не ответил, только крепче стиснул челюсти. Никлайс поджал губы.— Ты, как видно, человек благочестивый, мастер Сульярд, — заметил он. — Советую тебе: молись. Молись, чтобы часовые обходили мой дом, пока не прибудут ментские суда, и чтобы к тому времени ты взялся за ум. Если мы останемся живы в ближайшие несколько дней, я, пожалуй, и сам снова стану молиться.

6
ЗАПАД

Когда королеве Иниса случалось — а случалось нередко — обойти трапезную, она ужинала в личных покоях. В тот вечер Эда и Линора были приглашены преломить с ней хлеб — честь, обычно доступная лишь трем дамам опочивальни.Маргрет опять донимала головная боль. Она говорила в такие дни: череп раскалывается. Обычно Маргрет не позволяла недомоганию помешать ее обычным обязанностям, но сейчас, должно быть, ее замучила еще и тревога за Лота.В личных покоях, вопреки летней жаре, трещал огонь. С Эдой пока никто не заговаривал.Иногда ей казалось, что дамы чуют ее тайну. Как будто догадываются, что прислуживать королеве — не главное ее дело при дворе.Как будто они знали об обители.— Что ты скажешь о его глазах, Роз?Сабран держала в руках портрет-миниатюру. Женщины уже рассмотрели его и обсудили со всех сторон. Теперь Розлайн Вен снова взяла и тщательно изучила изображение.Первая дама личных покоев, признанная наследница герцогини Справедливости была всего шестью днями старше Сабран. Волосы у нее были густые и темные, как патока. Бледная, с глазами синего стекла, всегда одетая по моде, она едва ли не всю жизнь провела при королеве. Ее мать состояла в той же должности при Розариан.— Приемлемы, ваше величество, — заключила Розлайн. — Добрые.— Я нахожу, что они несколько близко поставлены, — задумчиво протянула Сабран. —Напоминают мне мышь-соню.Линора деликатно захихикала.— Лучше мышь, чем иной, более шумный зверь, — заметила королеве Розлайн. — Он должен помнить свое место, если обвенчается с вами. Ведь он не из потомков Святого.Сабран похлопала ее по ладони:— Как это ты всегда так рассудительна?— Я слушаю вас, ваше величество.— Но не свою бабку, в данном случае. — Сабран взглянула на даму. — Госпожа Игрейн полагает, что Ментендон разорит Инис. И что Льевелину не следовало бы торговать с Сейки. Она предупредила, что выскажет эти мысли на следующем собрании Совета Добродетелей.— Моя благородная бабушка тревожится за вас. Отсюда и ее излишняя предосторожность. — Розлайн присела рядом с королевой. — Я знаю, что она предпочла бы вождя Аскрдала. Тот богат и благочестив. Надежный кандидат. Понимаю я и ее опасения относительно Льевелина.— Но?..Розлайн позволила себе слабую улыбку:— Я полагаю, что подобает дать шанс Рыжему князю.— Согласна. — Катриен, вытянувшись на козетке, листала книгу стихов. — Долг Совета Добродетелей — предостерегать вас, а вашим дамам в таких делах подобает вас ободрять.Сидевшая рядом с Эдой Линора жадно впитывала в себя каждое слово.— Госпожа Дариан, — неожиданно произнесла Сабран, — а ты какого мнения о наружности князя Обрехта?Все взгляды обратились к Эде. Та медленно отложила нож.— Вы спрашиваете моего мнения, королева?— Если здесь нет другой госпожи Дариан.Никто не засмеялся. Все молчали, пока Розлайн передавала миниатюру Эде.Та всмотрелась в портрет Рыжего князя. Высокие скулы. Блестящие рыжие волосы. Мощный лоб над темными глазами, резко выделяющимися на бледном лице. Складка рта несколько сурова, но лицо приятное.Впрочем, портреты умеют лгать и часто это делают. Художник мог ему польстить.— Он недурен собой, — заключила Эда.— Невелика похвала. — Сабран отхлебнула из кубка. — Ты судишь строже других моих дам, госпожа Дариан. Что же, мужчины Эрсира привлекательнее этого князя?— Они другие, ваше величество. — Помедлив, Эда добавила: — Меньше напоминают сонь.Королева с неподвижным лицом взглянула не нее. На миг Эда испугалась, что зашла слишком далеко. Потрясенный взгляд Катриен только подтверждал ее опасения.— У тебя не только легкие ноги, но и проворный язык. — Королева Иниса откинулась в кресле. — Мы редко говорили со времени, когда ты прибыла ко двору. Это было давно... прошло шесть лет, кажется?— Восемь, ваше величество.Розлайн послала ей предостерегающий взгляд. Потомков Святого не поправляют.— Конечно. Восемь, — только и сказала Сабран. — Скажи, посланник ак-Испад тебе пишет?— Нечасто, госпожа. Его превосходительство занят другими делами.— Например, ересью.Эда опустила взгляд:— Посланник — верный последователь Певца Зари, королева.— А ты, конечно, оставила эту веру, — закончила Сабран, и Эда склонила голову. — Дама Арбелла рассказывала, что ты часто молишься в святилище.Каким образом Арбелла Гленн извещала Сабран о подобных вещах, оставалось тайной, поскольку она, казалось, никогда не открывала рта.— Шесть Добродетелей — прекрасная вера, королева, — сказала Эда, — и невозможно не уверовать, когда среди нас ходит истинный потомок Святого.Конечно, она лгала. Ее истинная вера — вера Матери — пылала с прежней силой.— В Эрсире, должно быть, рассказывают о моих предках? — спросила Сабран. — Особенно о Деве.— Да, моя госпожа. На Юге ее помнят как самую праведную и самоотверженную женщину тех времен.Кроме того, Клеолинду Онйеню помнили на Юге как величайшую воительницу своего времени, но этому в Инисе ни за что бы не поверили. Здесь считали, что она нуждалась в спасителе.Для Эды Клеолинда была не Девой. Она была Матерью.— Если верить даме Оливе, госпожа Дариан — прирожденная сказительница, — вставила Розлайн, бросив на Эду холодный взгляд. — Не поведаешь ли нам историю Святого и Девы, как ее рассказывают на Юге?Эда чуяла ловушку. Инисцы не слишком одобряли новый взгляд на старые истории, тем более на эту, самую для них священную. Розлайн ожидала, что она оступится.— Эту историю, сударыня, — отозвалась Эда, — нельзя поведать лучше, чем излагают ее в святилище. Так или иначе, мы услышим ее завт...— Мы выслушаем ее сейчас, — перебила Сабран. — Ныне, когда змеи зашевелились, этот рассказ успокоит моих дам.Потрескивал огонь. Глядя на Сабран, Эда ощущала странное притяжение, словно что-то связывало ее с королевой. Наконец она поднялась, подвинула свое кресло к очагу — на место сказительницы.— Как пожелаете. — Она разгладила юбки. — С чего же мне начать?— С рождения Безымянного, — сказала Сабран. — Как великий враг вышел из горы Ужаса.Дамы жались друг к другу, Катриен взяла за руку свою королеву. Эда вздохнула, смиряя внутреннее волнение. Если выложить истинную историю, ее наверняка ждет костер.Придется пересказать то, что она каждый день слышала в святилище. Урезанную версию.Ополовиненную.— В глубинах этого мира пылает Огненное Чрево, — начала она. — Более тысячи лет назад магма в нем слилась, породив зверя неслыханной величины — как кузнечный горн рождает меч. Молоком ему служило пламя Чрева, жажда его была неутолима. Он пил, пока сердце его не стало огненной печью.Катриен задрожала.— Скоро это создание, этот змей уже не умещался во Чреве. Он жаждал расправить крылья, подаренные ему пламенем.Прорвавшись наверх, он разбил вершину горы Ужаса, что стоитв Ментендоне, и с ним наружу  вырвался поток жидкого огня. Алые молнии били с вершины горы. Тьма пала на город Гултага, и все его жители задохнулись в пагубном дыму.Змей жаждал покорить себе все, что видел. Он полетел в Лазию, где правил великим царст ом род Онйеню, и опустился вблизи его стольного города Юкала. — Эда промочила горло глотком эля. — Это чудовище несло с собой страшную чуму, невиданную прежде людьми. Она зажигала в больных самую кровь, сводя их с ума. Чтобы умиротворить змея, народ Юкалы посылал ему баранов и быков. Но Безымянный был ненасытен. Он алкал самого сладкого мяса — человечины. И вот каждый день люди бросали жребий и выбирали одного в жертву.В покоях стояла тишина.— В Лазии тогда правил Селину, глава рода Онйеню. В некий день жертвой была избрана его дочь, принцесса Клеолинда. — Ее имя Эда произнесла тихо, благоговейно. — Отец ее предлагал своим подданным золото и драгоценности, умоляя выбрать другого, но они были тверды. И Клеолинда с достоинством выступила вперед, потому что видела, что это справедливо.В то утро к Юкале подъехал рыцарь с островов Иниса. Острова в то время были истерзаны войной и суевериями, вожди соперничали между собой, а жители их дрожали под тенью ведьмы — но жили там и множество добрых людей, присягнувших Добродетелям Рыцарства. Тот рыцарь, — сказала Эда, — был Галиан Беретнет.Обманщик.Этим именем его теперь называли во многих краях Лазии, но Сабран об этом не подозревала.— Галиан слышал о нависшем над Лазией ужасе и желал предложить Селину свою службу. При нем был меч небывалой красоты, звавшийся Аскалон. Приблизившись к окраинам Юкалы, он увидел в тени деревьев плачущую деву и спросил, отчего она в таком отчаянии. «Добрый рыцарь, — отвечала Клеолинда, — у тебя доброе сердце, но ради собственного спасения предоставь меня моим молитвам, ибо змей скоро явится за моей жизнью».Эде тошно было говорить так о Матери, будто та была какой-то плаксивой девкой.— Рыцарь, — заспешила она, — был тронут ее слезами. «Милая дама, — сказал он, — я скорее погружу меч в собственное сердце, нежели увижу, как оросит землю твоя кровь. Если твой народ отдаст души Добродетелям Рыцарства, а ты вручишь мне свою руку для брака, я изгоню смертоносное чудовище из этих земель».Так он обещал.Эда помолчала, переводя дыхание. И тут она почувствовала во рту вкус, которого не ждала.Вкус правды.— Клеолинда, оскорбленная этими условиями, велела рыцарю удалиться, — услышала она свой голос, — но Галиан не пожелал отступить. Решившись завоевать себе славу, он...— Нет, — перебила Сабран. — Клеолинда согласилась на его условия и приняла с благодарностью.— Таким я слышала этот рассказ на Юге. — Эда подняла бровь, хотя сердце у нее запнулось. — Дама Розлайн просила меня...— А теперь твоя королева приказывает иное. Досказывай, как рассказывают священники.— Да, моя госпожа.Сабран кивком позволила ей продолжать.— Сражаясь с Безымянным, — заговорила Эда, — Галиан был тяжело ранен. Тем не менее с доблестью превыше доблести всех людей он нашел в себе силы вонзить в чудовище свой меч. Безымянный, истекая кровью и слабея, уполз в пещеры, ведущие обратно к Огненному Чреву, где и остается по сей день.Она слишком остро ощущала на себе взгляд Сабран.— Галиан же вернулся с принцессой на острова Иниса, собирая по пути Святой Рыцарский Союз. Он был коронован королем Иниса — новое имя для новой эпохи — и первым своим законом объявил Добродетели Рыцарства истинной и единственной религией страны. Он выстроил город Аскалон, назвав его по имени меча, ранившего Безымянного, и там отпраздновали его венчание с королевой Клеолиндой. Через год королева родила дочь. А король Галиан, Святой, поклялся народу, что, пока в Инисе правят его потомки, Безымянный не вернется.Складная история. В Инисе ее пересказывали снова и снова. Но полной она не была.Инисцы не знали, что не Галиан, а Клеолинда изгнала Безымянного.И ничего не знали об апельсиновом дереве.— Пятьсот лет спустя, — уже тише заговорила Эда, — Устье горы Ужаса вновь раскрылось, выпустив других змеев. Первыми из него вышли пять верховных драконов Запада, высшие западники — величайшие и самые жесткие из драконьего племени, под водительством Фиридела, более всех преданного Безымянному.Вышли за ними и их слуги-виверны, и каждая зажгла свое пламя от одного из высших западников. Виверны гнездились в горах и пещерах и совокуплялись с пернатыми, порождая кокатрисов, с гадами, порождая василисков и амфиптер, и с быками, рожая офитавров, и с волками, рождая жакули. Все эти мерзостные союзы породили драконье воинство.Фиридел жаждал исполнить то, с чем не совладал Безымянный, — покорить человеческий род. Более года он обрушивал на мир мощь драконьего воинства. Многие великие государства рухнули в тот год, и он был назван Горем Веков. Однако Инис, под властью Глориан Третьей, еще держался, когда над миром прошла комета и змеи вдруг впали в вечный сон, положив конец ужасу и кровопролитию. И по сей день Безымянный остается в гробнице под миром, скованный священной кровью Беретнетов.Тишина.Эда, сложив руки на коленях, в упор взглянула на Сабран.Холодное лицо королевы осталось непроницаемым.— Дама Олива права, — наконец заговорила Сабран. — У тебя язык сказительницы — но сдается мне, что ты слышала слишком много сказок и слишком мало правды. Повелеваю тебе внимательно слушать священнослужителей. — Сабран отставила кубок. — Я устала. Доброй ночи, дамы.Эда поднялась, как и Линора. С реверансами обе удалились.— Ее величество недовольна, — резко заметила Линора, когда королева уже не могла их слышать. — Твой рассказ поначалу был так хорош. Чего ради ты вздумала сказать, что Дева отвергла Святого? Ни один священнослужитель такого не говорил. Что за мысль!— Если ее величество недовольна, я сожалею.— Теперь она едва ли снова позовет нас с ней ужинать, — фыркнула Линора. — Тебе следовало хотя бы извиниться! И пожалуй, почаще молиться рыцарю Вежливости.К счастью, Линора не пожелала затягивать разговор. Эда рассталась с ней у своих дверей.Внутри она зажгла несколько огарков. Комнатка была мала, зато принадлежала ей.Эда расшнуровала рукава и сняла корсаж. Избавившись от него, она сбросила юбку с фижмами, а следом и нижние и наконец-то избавилась от корсета.Ночь была еще молода. Эда подсела к столику для письма. В его ящике лежала книга, которую она позаимствовала у Трюд утт Зидюр. Восточного письма Эда читать не умела, но на страницах были пометки ментского печатника. Выпустили ее, как видно, до Горя Веков, когда в стране Добродетели еще дозволялись сочинения с Востока. Трюд, завороженная землями, где змеи были кумирами людей, оказывалась истинной еретичкой.В конце книги на вкладном листке Эда нашла имя, написанное округлым почерком и свежими чернилами.Никлайс.Расчесывая волосы, Эда рассуждала. Для Ментендона это имя было довольно обычным, однако, прибыв ко двору, она застала здесь некоего Никлайса Рооза. Он превзошел анатомию в Бригстадском университете и, по слухам, занимался алхимией. Ей он запомнился веселым пузанчиком, достаточно добродушным, чтобы заметить Эду, которую другие не желали замечать. Позже какие-то неурядицы заставили его покинуть Инис, но какого рода были эти неурядицы — хранилось в строгой тайне.Эда помолчала, прислушиваясь к своему телу. В прошлый раз убийца едва не побил ее, добравшись до большой опочивальни. Дрожь сторожков она почувствовала слишком поздно.Ее сиден ослабел. Год за годом она с его помощью устанавливала сторожки, сберегавшие Сабран, но теперь он затухал, как свеча, когда догорает фитиль. Сиден, дар апельсинового дерева, — магия огня, дерева и земли. Безмозглые инисцы называли его колдовством. Их представления о магии порождались страхом перед неведомым.Маргрет однажды объяснила Эде, отчего инисцы так боятся магии. Согласно древней легенде, которую до сих пор рассказывали детям на севере, здесь обитала некая Лесная хозяйка. Имя ее затерялось в веках, но вот страх перед ее чарами и ее жестокостью пропитал инисцев до костей и переходил из поколения в поколение. Даже Маргрет, весьма благоразумная в большинстве случаев, о ней говорила с неохотой.Эда подняла ладонь. Собрала силу, и золотистый свет брызнул из кончиков пальцев. В Лазии, вблизи апельсинового дерева, сиден сиял в ее жилах, как расплавленное стекло.А потом обитель послала ее сюда, охранять Сабран. Если годы и расстояние совсем угасят ее силу, Сабран останется без защиты. Чтобы этого не случилось, пришлось бы спать с ней рядом, но на ложе королевы допускались только дамы опочивальни. Эде до звания фаворитки было далеко.За ужином, за рассказом ее решимость дала трещину. Она годами училась этой игре, повторяла инисскую ложь и твердила их молитвы, но самой пересказывать искалеченную легенду оказалось труднее. И хотя ее нечаянная дерзость повредила надеждам на продвижение при дворе, Эда не в силах была по-настоящему о ней сожалеть.Зажав под мышкой книгу и письма, Эда взобралась на спинку кресла и нажала на потолочную дощечку, сдвинув панель в сторону. Она уложила находки в то же углубление, где прятала свой лук. В бытность фрейлиной Эда зарывала его в землю у того дворца, куда переезжал двор, но сейчас была уверена, что ее тайника не обнаружит даже Ночной Ястреб.Приготовившись ко сну, она села к столу и написала послание Кассару. Условным шифром поведала о новом покушении на Сабран и о том, как она его предотвратила.Кассар обещал отвечать ей на письма, но ни разу не ответил.Ни разу за все эти восемь лет.Эда сложила письмо. Главный почтмейстер прочтет его по поручению Ночного Ястреба, но найдет лишь обычные любезности.Кассар узнает правду.В дверь постучали.— Госпожа Дариан?Эда накинула на плечи халат и отодвинула засов. За дверью стояла женщина со значком крылатой книги — служительница Сейтона Комба.— Да?— Госпожа Дариан, добрый вечер. Меня послали известить тебя, что главный секретарь желает тебя видеть завтра в половине десятого утра. Я провожу тебя в Алебастровую башню.— Только меня?— Дам Катриен и Маргрет допросили сегодня.Пальцы Эды стиснули дверную ручку.— Так это допрос?— Думаю, да.Другой рукой Эда плотнее стянула халат на груди.— Хорошо, — сказала она. — У тебя все?— Да. Доброй ночи, госпожа.— Доброй ночи.Когда служительница ушла и в коридоре воцарилась темнота, Эда закрыла дверь и прижалась к ней лбом.В эту ночь ей будет не до сна. «Роза вечности» покачивалась на воде, взволнованной восточным ветром. Этот корабль должен был унести их за море, в Искалин.— Хороша, — объявил Кит, подходя. — Будь я сам кораблем, я бы на ней женился.Лот не мог с ним не согласиться. «Розу вечности» покрывали боевые шрамы, но она была красива — и огромна. Он, даже посещая с Сабран военный флот, ни разу не видывал таких громад, как этот одетый в броню корабль-воин. Сто восемь орудий, устрашающий таран, восемнадцать парусов, украшенных эмблемами Истинного Меча — гербом страны Добродетели. Герб утверждал принадлежность корабля Инису, так что любые действия его команды, какими бы сомнительными ни выглядели, считались одобренными монархией.Любовно отполированная фигура Розариан Четвертой глядела на них с форштевня. Черные волосы, белая кожа. Глаза зеленые, как морское стекло. Тело сходилось в позолоченный хвост.Лот тепло вспоминал королеву Розариан в годы до ее смерти. Королева-мать, как ее теперь называли, часто смотрела, как они с Сабран и Розлайн играли в саду. Она была мягче Сабран, легко смеялась и позволяла себе забавы, до которых никогда не снисходила ее дочь.— Красива, что правда, то правда, — отозвался Гедрор Плам — судовой квартирмейстер, малорослый лазиец. — Хотя и вполовину не так хороша, как дама, от которой капитан получил этот дар.— Ах да. — Кит снял шляпу перед носовой фигурой корабля. — Да покоится она вечно на руках Святого.Плам цокнул языком:— Королева Розариан была морская душа. Ей бы покоиться в объятиях моря.— Красиво сказано, клянусь Святым. А что, морской народ, к слову, и вправду существует? Видали их в плаваниях через Бездну?— Не видал. Гринд, гигантских спрутов, китов насмотрелся, но от морской девы и колпачка не видел.Кит увял.В перечеркнутом полосами облаков небе кружили чайки.Порт Гнездовье, как всегда, был готов к худшему. Причалы гремели под шагами солдат с дальнобойными мушкетами. На берегу угрюмо выстроились во много рядов баллисты, пушки с цепными ядрами, рядом были сложены камни для метания. На сторожевых вышках обосновались лучники, в готовности засветить маяки при первом хлопке крыльев или при виде вражеских кораблей.Выше по берегу стоял оживленный городок. Гнездовье получило свое название за то, что примостилось на двух больших скальных полках, соединенных от берега до верхней точки утесов длинной и «пьяной» лестницей. Здания гнездились на них, как птицы на ветках. Кита этот причудливый вид позабавил (Святой, архитектор, должно быть, с головой нырнул в чашу с вином!), но у Лота на душе было неспокойно. Ему казалось, что один хороший шквал может сдуть городок в море.И все же он упивался его видом, впитывая в память. Быть может, он последний раз видит Инис — единственную страну, какую знал в жизни.Гиана Харло они нашли в каюте, погруженного в составление письма. Любимец королевы-матери оказался не совсем таков,как представлялся Лоту. Он был чисто выбрит, с накрахмаленными манжетами, но под изящной внешностью угадывалась острая сталь. И челюсти у него смыкались, как челюсти капкана.Капитан поднял взгляд, когда они вошли. Его дочерна загорелое лицо было изрыто оспой.— Гедрор. — Грива отливающих оловом волос блеснула на солнце. — Это, как я понимаю, наши... гости.Выговор у него был отчетливо инисский, но Кит помнил, что Харло родом с далеких берегов. По слухам, он происходил из народа Карментума — процветавшей некогда на юге республики, павшей в Горе Веков. Выжившие рассеялись по всему свету.— Они самые, — устало вымолвил Плам. — Благородный Артелот Исток и благородный Китстон Луг.— Кит, — немедленно поправил последний.Харло отложил перо.— Добро пожаловать на борт «Розы вечности», мои господа, — с холодком произнес он.— Спасибо, капитан Харло, что так срочно нашли нам каюты, — сказал Лот. — У нас дело чрезвычайной важности.— И чрезвычайной секретности, как мне сообщили. Удивительно, что для него не нашлось другого исполнителя, кроме наследника Златбука. — Харло присмотрелся к Лоту. — Мы отплываем в искалинский порт Перунта в сумерках. Моя команда не привыкла, чтобы вельможи путались под ногами, так что всем нам будет удобнее, если вы, пока остаетесь с нами, посидите в своих каютах.— Да, — протянул Кит, — хорошая мысль.— У меня таких полно, — заверил капитан. — Кто-нибудь из вас бывал раньше в Искалине?Когда оба покачали головой, он спросил:— Который из вас прогневал главного секретаря?Лот скорее угадал, чем увидел, как Кит ткнул в его сторону большим пальцем.— Благородный Артелот. — Харло хрипло рассмеялся. — А с виду такой паинька. Видно, ты так раздосадовал его милость, что он предпочел бы не видеть тебя среди живых. — Капитан откинулся в кресле. — Вам обоим, конечно, известно, что дом Веталда открыто объявил себя вассалом драконьего племени.Лот вздрогнул. Сознание, что всего за несколько лет целая страна могла сменить почитание Святого на поклонение его врагу, потрясло все страны Добродетели.— И все повиновались? — спросил он.— Люди поступают, как велит их король, но им больно. От портовых грузчиков мы слышали, что весь Искалин охватила чума. — Харло вновь взялся за перо. — Кстати, о чуме, мои люди не станут провожать вас на берег. В Перунту доберетесь шлюпкой.Кит проглотил слюну:— А дальше?— Вас встретит посланец, который и доставит в Карскаро. Двор, несомненно, свободен от болезни: знатные господа, когда приходит такая беда, могут позволить себе роскошь запереться в крепости. Однако, — добавил Харло, — постарайтесь никого не касаться. Чаще всего зараза передается с кожи на кожу.— Откуда это известно? — спросил его Лот. — Драконьей чумы не видели сотни лет.— Я интересуюсь всем, что помогает выжить, благородный Артелот. И тебе советую обзавестись такой же любознательностью. — Капитан встал. — Мастер Плам, готовь корабль. Позаботимся доставить благородных господ в целости, даже если на берегу их ждет смерть.Перевод Галины Соловьёвой.