Книжный дилер продаёт письмо Толкина к читательнице за 48 тысяч долларов

Дорогая Мадам,
Я отправляю лишь письмо секретаря. Я вынужден оставлять большую часть писем секретарю, но всегда перечитываю их, прежде чем отправить ответ, и мне кажется, что ваше очаровательное и любопытное письмо требует личного внимания, хотя оно меньше, чем должно быть.
Я очень ценю ваше наблюдение, что моя история ни в коем случае не «аллегория» — в любом смысле этого уклончивого и неверно понимаемого слова; она мифически-историческая. Она состоит — для тех, кому история нравится (многие ее не любят и считают глупой и детской) — из нескольких глубоко укоренившихся «архетипических» мотивов, таких как сломанный меч, скрытый король и т.д., которые придают истории динамику. Я помещаю их в совершенно новое, тщательно продуманное окружение, которое дает ощущение «реальности».
Но конечно всё это пришло ко мне задним числом в той же мере, что для критика или читателя. Я этого не задумывал. Я просто пытался написать историю, которая будет «захватывающей» и хорошо написанной и позволит развернуться моей любви к истории, языкам и «ландшафтам» — и деревьям. Мне кажется, мне помогло и «защитило» (если можно так сказать) то, что я был невежественен, возможно, за исключением лингвистики. Мои интересы были рано впитаны, так что они попали в плодородную «почву» разума, за пределами химического анализа, мифов и сказок. Я никогда не считал книги о мифах и символизме интересными, даже когда мне, временами, приходилось рассматривать их с профессиональной точки зрения. Для меня они упускают суть и уничтожают объект своего исследования, так же верно, как вивисектор уничтожает кота или кролика — каким бы обоснованным и полезным ни был результат. Мне показывали анализ моей истории, который произвёл на меня впечатление, как если бы, после приятной трапезы в хорошей компании мне показали, скажем, не рецепт повара, а химический анализ ингредиентов и физиологическое описание работы органов пищеварения: не говоря о поваре, которого тоже пустили на куски, чтобы выяснить, как он работает. Увы! Есть слишком много людей, которые не могут наслаждаться чем-либо. И ещё больше тех, кто не может различить аллегорическое намерение и «применение» (читателем).
Разумеется для «историчности» воображаемого периода в далеком прошлом было бы разрушительно, если бы связь с ныне существующими религиями или религиозными организациями была легко заметна. Но я и сам католик — не по наследству от моих немецких предков, протестантов из Саксонии.
Позвольте сказать, мне было очень приятно, что вам понравились мои стихи. Их редко упоминают читатели или критики (а если упоминают, обычно это сводится к пожиманию плечами или гримасе). Кажется, немногие люди в наше время видят смысл в стихе, который не субъективен, и, если возможно, наполнен тоской. Мне кажется, большинство читателей упускают, что стихи в книге мало, если вообще, связаны с Дж. Р. Р. Т. или его взглядом на мир, или на себя, или с его личным вкусом: они развлекают его, конечно, как упражнения в различных стилях и размерах, но по намерению своему они «драматичны»: стихи того типа, которые могут писать и любить сами персонажи.
Еще меня заинтересовало ваше замечание о «Страннике». Я не формулировал персонажей (сознательно). Что бы ни происходило на самом деле, ощущение было скорей, будто знакомишься с незнакомцами и наблюдаешь, часто с удивлением и временами с тревогой, за их откровениями о себе, которые бессилен изменить. Когда пишешь длинную и переплетающуюся историю, главная забота техническая: продолжать историю (более или менее по нарастающей) и координировать различные нити. Персонажи, по больше части, возникают из требований нарратива: они вовлекаются в события или становятся «драматическими личностями» неожиданно: Мэггот, Бомбадил, Боромир, Фарамир, Денетор, Галадриэль, Теоден, Эовин, Саруман и т.д. Происхождение Арагорна было яркой картиной, которая рано возникла в сцене в таверне и загадочной фигуры, сидящей в одиночестве. Я знал о нём не больше, чем хоббиты, и был встревожен (из-за дополнительной работы) и потрясен, когда величие его родословной, его труда и проклятия начали медленно себя раскрывать. Но, оглядываясь назад, я вижу, что его персонаж, как заметно по поведению, в его отчаянных обстоятельствах, многим обязан людям, и особенно одному человеку, которого я знаю. Я имею в виду тех людей, чей дух силён и огромен, какими бы они ни были внешне и какой бы вуалью мягких манер (как правило) ни прикрывались. Они часто вас удивляют, потому что внезапно могут произнести яркие слова или совершить сильный поступок, которые можно связать с ними только после долгого знакомства. Их нельзя воспринимать как должное. Если вы расслабляетесь, слишком, скажем, привыкнув к их доброте, и относитесь к ним, будто они нечто мягкое (как индийский каучук), то выясняете, что это была только оболочка, покрывающая провод, соединённый с динамо — и это может закончится для вас чем угодно: от небольшой встряски до сильного шока. Человек, о котором я думаю, мог бы говорить точно как Арагорн с Мерри в Доме исцеления (III 146). И (с большим шоком), как Арагорн с Гимли (III 53).
Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания вашему сыну. Он конечно прав, и проницателен, в своей жалости к Голлуму. Мне всё ещё кажется очень трогательным место, где Голлум на грани покаяния был отброшен грубой и объяснимой ([???] очень проницательной) верностью Сэма.
Я благодарен за рисунок. Он больше, чем «забавный». В конце концов, я написал довольно много.
Искрене ваш,
Дж. Р. Р. Толкин. Перевод канала «Фантастика»