Как снимает Гильермо дель Торо. Рецепт идеального монстра

Мария Лебеденко

9 октября 13:00

4289

17 минут на чтение

фото © Joseph Astor, промо-кампания «Багрового пика»

9 октября 1964 года родился Гильермо дель Торо — режиссёр, которого одни зовут чудаком, а другие тёмным сказочником Голливуда. Он никогда не изменял себе и порой внедрял авторский стиль даже в совершенно нетипичные для него проекты.

Но какой он вообще — стиль дель Торо? Как рождаются странные, мрачные и прекрасные образы его картин и почему так западают в память? Пожалуй, точный ответ на это знает лишь сам режиссёр. Впрочем, кое-что всё же можно сказать наверняка — например, то, что приступая к работе над очередным фильмом, перво-наперво он открывает…

Блокноты

Записные книжки Гильермо дель Торо — настоящие хранилища идей и катализаторы творческого процесса. А ещё каждый блокнот — это арт-проект, ведь режиссёр оформляет страницы так, чтобы они выглядели эстетично. По задумке, в будущем записи должны перейти к его детям — так что он заранее позаботился о том, как это будет смотреться при публикации.

Фотографировать дель Торо не любит — он признаётся, что за всю жизнь сделал едва ли пару десятков снимков. А вот рисование ему куда ближе — так что блокноты полнятся набросками деталей, планами локаций и эскизами чудовищ, многие из которых проходят через несколько стадий изменения дизайна. Например, для Самаэля из первого «Хеллбоя» режиссёр придумал более тридцати вариантов. У демона могли быть пальцы на языке, асимметричная морда и растущие из скул рога, которые делали его похожим на африканскую маску. Бледный Человек в «Лабиринте Фавна» сначала был деревянной куклой, а затем — мерзким стариком с глазами, плавающими в желе из плоти. Наброски помогают дель Торо понять, будут ли существа выглядеть живыми на экране, — ведь некоторые задумки хороши только на словах.

Рисовать он научился сам — ещё в детстве копировал образы из любимых комиксов и создавал для родителей журналы с цветными обложками. Тогда он предпочитал карандаши (а пастельные мелки ценил только за вкус), но теперь использует маркеры, позволяющие создавать плавные переходы цвета.

Неснятый фильм: «Мост Мефистофеля»

Задумки, которые дель Торо не смог осуществить, не пропадают — часто идеи из старых блокнотов находят воплощение в новых фильмах. Так вышло с «Мостом Мефистофеля» — неснятой экранизацией романа Кристофера Фаулера «Спанки». В нём герой заключает сделку с дьяволом — вот только Нечистому нужна не душа юноши, а тело.

Вселяясь в очередного носителя, демон медленно его преображает, превращая в чудовище. Наброски того, во что в конце превратился герой, повлияли на облик существ из «Лабиринта Фавна» и «Хеллбоя». Демон должен был носить на крыльях множество ртов и глаз — по одному на каждого, кого поглотил. Позже глазастые крылья стали атрибутом Смерти в «Золотой армии» и «Пиноккио» — ведь Смерть тоже забирает людей из этого мира.

Текст в блокнотах дель Торо «отстаёт» от изображений — на одной странице за внимание автора могут бороться идеи для разных проектов. Но это часть творческого метода — режиссёр всегда одновременно работает над четырьмя-пятью фильмами. Он утверждает, что так практичнее: по теории вероятности, хоть одна лента обязательно выстрелит. Но детали одной из них зачастую влияют на другую — вот почему многие его работы связаны общим настроением и повторяющимися образами.

Например, во время съёмок «Хребта дьявола» — истории о детях-сиротах во время войны в Испании и о призраке мальчика — режиссёр уже готовился к «Блэйду 2», обдумывал «Хеллбоя» и доводил до ума ещё два сценария, которым так и не суждено было дойти до экрана. В итоге бледная, фарфоровая кожа, как у привидения, была и у лидера пражских вампиров Дамаскиноса. Сводчатые потолки в подвалах приюта преобразились и в туннели канализации, где Блэйд боролся со Жнецами, и в убежище заводного чудовища Крёнена из «Хеллбоя». А дизайн духа Санти позже повторился в «Багровом пике».

Порой блокноты не только определяют облик фильма, но и служат знаком судьбы, подсказывая, куда двигаться дальше. В начале 2000-х, когда дель Торо заполнял страницы набросками к «Лабиринту Фавна», с ним связался директор Marvel Studios Ави Арад. Его предложение было не из тех, от которых отказываются: после успеха «Блэйда 2» дель Торо хотели видеть во главе новой «Фантастической четвёрки». Но он медлил — не хотел уходить в крупные коммерческие проекты и терять авторский голос. Что же выбрать — собственный скромный фильм или громкий блокбастер?

Режиссёр так задумался, что забыл блокнот с рисунками «Лабиринта» в нью-йоркском такси. И решил, что это знамение: не стоит отказываться от мечты ради прибыли. В момент, когда решение было принято, раздался звонок — водитель нашёл пропажу и принёс драгоценную записную книжку в отель.

Ну а когда в ежедневниках накопится достаточно мыслей и эскизов, наступает следующий этап. Ведь для дель Торо самое важное в кино — придать ему нужный…

Цвет

Он неспроста уделяет столько времени рисункам — именно внешнее воплощение идеи в его работах стоит на первом месте. Цвета в фильмах передают не только настроение, но и смысл — неудивительно, что дель Торо продумывает их особенно тщательно.

Оттенок памяти и всего минувшего — синий. Элементы этого цвета есть в одежде принцессы Нуалы во втором «Хеллбое» — она принадлежит к умирающему народу, которому суждено остаться лишь в легендах. Синева наполняет и детские воспоминания Мако из «Тихоокеанского рубежа» — но по мере того, как она учится верить в себя и отпускает прошлое, холодные оттенки сменяются жёлтым и золотистым теплом.

В кошмаре Мако есть один яркий элемент — красная туфелька. Красный — цвет не только крови (хотя её в фильмах дель Торо предостаточно), но и самой жизни. Платья такого оттенка носит Аврора из «Хроноса», пока её дедушка превращается в бледное чудовище. В красном пальто и шляпке появляется наивная Молли из нуара «Аллея кошмаров» — и это выделяет героиню в царстве теней. Алое надевает и немая уборщица Элиза в «Форме воды» — правда, не сразу. Большую часть ленты (да и жизни) на неё не обращают внимания — и она ходит в скромной одежде серо-зелёных тонов. Однако к финалу Элиза освобождается от условностей, навязанных обществом, и становится яркой, какой и была в душе.

Оттенок крови может выражать и агрессию — помните Хеллбоя и его буйный нрав? Впрочем, таким его сделал всё же не дель Торо — просто стиль Майка Миньолы, с его цветовыми акцентами на густом чёрном фоне, подходил видению режиссёра. А вот разложить на столе Бледного Человека из «Лабиринта Фавна» исключительно алую еду — уже идея Гильермо. Ведь безглазый монстр, пожирающий детей, символизирует войну — самое страшное, с чем столкнулась бедная Офелия. Вероятно, поэтому, в отличие от прочих дельторовских героинь, красного она не носит — мама шьёт ей изумрудное платье, похожее на наряд Алисы из книг Кэрролла.

Натуральные зелёные цвета — признак сказочной изнанки реальности, где правит природа, а не человек. Фавн был землистых оттенков, а троллий рынок из «Золотой армии» на ранних концептах переливался всеми тонами зелёного — в противовес серым бетонным помещениям Бюро паранормальных исследований и обороны. Да и рыбочеловеку из оскароносной «Формы воды» присуща сине-зелёная палитра — ведь он и есть воплощение природы.

Порой цветовая гамма захватывает фильм целиком. «Хребет дьявола» снят в оттенках сепии — как старое фото, воспоминание о давно прошедших временах. В «Багровом пике» наряды главной героини постепенно «выцветают» под влиянием тёмного дома Шарпов — и вскоре единственными яркими пятнами остаются кровь и алая глина. Мрачные тона царят и в «Аллее кошмаров» — отдавая дань жанру нуара, режиссёр сделал некоторые кадры почти монохромными. Золото ар-деко в кабинете доктора Риттер и её огненно-красная помада на их фоне выглядят искусственными — как и поведение этой фам-фаталь, расставляющей сети на главного героя.

Кстати, действие «Аллеи кошмаров» происходит в годы Второй мировой — и это тоже не случайно. Когда палитра фильма выбрана, надо поместить её в нужное…

Время

Прошлым дель Торо одержим с детства — кроме комиксов, которые в Мексике тех лет переводили и печатали нелегально, он читал и местный журнал «Традиции и легенды колониальной эпохи». Правда, привлекали его не столько тексты (порой там публиковали откровенную чепуху вроде некачественных пересказов Амброза Бирса), сколько изображения гниющих трупов и расчленённых тел. Милое чтение для мальчика — неудивительно, что картины войн и бедствий глубоко отпечатались в его сознании.

К этой теме режиссёр обращался не раз. В условной трилогии «дети во время войны», куда входят «Хребет дьявола», «Лабиринт Фавна» и «Пиноккио», он показывает катастрофу глазами ребёнка, неспособного за себя постоять, и подчёркивает её ужас и бессмысленность. Дети могут лишь бежать от войны в мир сказок — как Офелия, которая платит земной жизнью за возможность попасть в волшебную страну. А сироты в «Хребте дьявола» считают бомбу, упавшую посреди их двора, своим тотемом — огромным, тикающим напоминанием о жизни за стенами приюта. Неправдоподобно большой бомба сделана намеренно — чтобы показать её такой, какой она видится мальчикам.

Вторая мировая, холодная война, Гражданская война в Испании — не единственные эпохи, о которых любит говорить дель Торо. Его вторая страсть — викторианство. Правда, режиссёра интересует не столько оно само, сколько его образ, созданный книгами и фильмами. Иногда это проявляется в чертах стимпанка с его старинными механизмами (к ним у дель Торо особая любовь). А порой он воплощает на экранах мир готического романа — мрачный, печальный, но очень стильный. Признание в любви к жанру — разумеется, «Багровый пик», полностью состоящий из элементов литературной готики.

Возможно, потому он и провалился в прокате — реклама сулила зрителям ужастик, но в готике конца XIX века ужасы всегда были на втором плане. Главным для писателей того времени было показать мрак, царивший в глубине человеческих душ, — а привидения, вампиры и монстры Франкенштейна (его мы тоже вскоре увидим в версии дель Торо) служили лишь символом, внешним воплощением пороков и греховной натуры. Алый призрак в «Багровом пике» тоже не чудовище, несмотря на кошмарный вид. Безупречно прекрасные брат и сестра гораздо страшнее.

Правда, юную Эдит их красота до поры обманывает. Поначалу она воспринимает жениха и его мрачное жилище с детской открытостью новому, в чём среди персонажей дель Торо не одинока, ведь именно дети — его самые частые…

Герои

Детство у него не столько период жизни, сколько взгляд на мир. Сироты из «Хребта дьявола» переживают столько страшных, тяжёлых событий, что к финалу в них не остаётся невинности — и они с первобытной жестокостью (заставляющей вспомнить о «Повелителе мух») расправляются с обидчиком. Война заставляет их повзрослеть до срока. А вот немая Элиза, несмотря на непростую жизнь, умудряется сохранить наивность и открытость чудесам.

Это детское умение видеть магию там, где не видят другие, — главная черта персонажей дель Торо. То, что взрослые считают уродливым, мерзким или странным, ребёнку кажется волшебным — ведь он ещё не испорчен стереотипами, которые сковывают взрослых. Неслучайно Офелия из «Лабиринта Фавна» превращает неприятное насекомое в фею — она с самого начала воспринимает его таким.

Такого подхода придерживается и сам режиссёр. Ещё в молодости он вывел правило, которому следует до сих пор:

«Десять процентов всего — чудо».

Во многих историях дель Торо дети гораздо мудрее взрослых. В «Хроносе» герои стремятся к бессмертию, которое даёт жутковатый прибор в форме золотого жука. Но жажда вечной жизни не приносит ничего, кроме страданий: одного она приводит к смерти, другого превращает в монстра, питающегося кровью. И лишь маленькой Авроре бессмертие не интересно — она просто заботится о дедушке независимо от того, как он выглядит. Девочка выбирает любить его душу, ведь только любовь может жить вечно.

Этот секрет знает и Офелия, сбегающая от невыносимой реальности в потусторонний мир. Пока её отчим одержим идеей оставить след в истории, юная героиня и не думает ни о чём подобном. Однако жестокого капитана забудут — а вот Офелия останется в памяти тех, кто её любил.

Девочка принадлежит к типажу, который дель Торо называет «принцесса в изгнании». Такие героини — Офелия, принцесса Нуала, Нисса из «Блэйда 2» — не бывают отрицательными. Другое дело — изгнанные принцы, их злая противоположность. Впервые такой персонаж появляется в «Хребте дьявола» — это Хасинто, недалёкий и алчный сирота, которого хозяйка приюта называет «принцем без королевства». Чтобы доказать миру свою значимость, он погружает всё вокруг в кровавый хаос — но не добивается ничего. Вернуть свое «царство» не удаётся ни Номаку из «Блэйда 2», ни бледному принцу эльфов Нуаде. Да и мошенник Стэн из «Аллеи кошмаров», одержимый гордыней, получает страшный урок.

Впрочем, своим тёмным принцам дель Торо сопереживает, хоть и не оправдывает их. Кто герой, а кто злодей, определяет выбор персонажей и то, как далеко они готовы зайти. Куда больше режиссёр сочувствует тем, у кого выбора нет, — обычно таких называют…

Монстры

Чудища и просто странные существа стали фишкой фильмов дель Торо. Важную роль в этом сыграл Даг Джонс — мим, который часто скрывается под маской фантастической твари. С Джонсом режиссёр познакомился на съёмках «Мутантов» — фильма о нашествии гигантских насекомых (угадайте, кого там сыграл Джонс). Фильм получился неудачным, а вот сотрудничество с Джонсом продолжилось. Он дважды примерял шкуру ихтиандра (Эйба Сапиена в дилогии о Хеллбое и Создания в «Форме воды»), был призраком, Фавном и даже Смертью.

Но дель Торо интересовался монстрами задолго до встречи с ним. Это увлечение тоже родом из детства: дело в том, что режиссёр долгое время считал уродом... себя. На первый взгляд с ним всё было в порядке — просто Гильермо, к удивлению родителей, рос голубоглазым блондином. В Мексике с её черноглазым темноволосым населением он смотрелся странно — а худоба и застенчивость не прибавляли ему популярности у сверстников. Будущий режиссёр рос с ощущением, что отличается от других и не вписывается в рамки. Вот и его герои часто не в силах совладать с внешним миром.

Впервые печальный монстр, которого жаль больше, чем иных людей, появился уже в дебютном «Хроносе» — антиквар Хесус Грис стал вампиром случайно, поддавшись искушению вечной молодости. Однако даже терзаемый кровавым голодом, он выбирает защищать маленькую внучку, ведь и чудовищам известна грань, пересекать которую недопустимо. В дальнейшем такие герои появлялись у дель Торо не раз. Апофеозом стала «Форма воды», где «монстрами» (в глазах общества) отчасти были Элиза и ряд второстепенных персонажей. Немая девушка, её темнокожая подруга и сосед со специфическими вкусами — не кровавые призраки и не твари со щупальцами. Но отношение к ним не лучше, чем к фантастическим созданиям, — они не соответствуют норме, а значит, не найдут понимания.

Но самым популярным аутсайдером от дель Торо можно считать Хеллбоя. Демон, выросший среди людей, никогда не перестанет быть в их глазах чудовищем — даже если остановит конец света. Что бы Хеллбой ни делал, он всегда будет отличаться — и лишь единицы могут разглядеть под красной кожей добрую душу. Выбор, перед которым его ставит принц Нуада — убить последнего элементаля земли или позволить ему разрушить город, — на самом деле с подвохом: даже встав на сторону людей, Хеллбой по своей природе принадлежит иному миру.

Неснятый фильм: «Мясной рынок»

Сочувствовать монстрам дель Торо умел всегда. Один из его первых неснятых фильмов был вдохновлён одновременно «Призраком оперы» и «Гамлетом».

Главный герой (в этой роли режиссёр видел Рона Перлмана) — Эрни, сын колбасного магната. В детстве его уронили на бетон, чем страшно обезобразили лицо. Однако под внешним уродством он прячет золотое сердце — и безответно влюблён в прекрасную девушку Офелию, но не смеет признаться ей. Когда дядя убивает отца Эрни и сваливает всю вину на него самого, тот убегает и скрывается в канализационных туннелях. Выйти на свет герой решается лишь для того, чтобы спасти любимую — даже несмотря на опасность, которая ему грозит.

Не все чудовища дель Торо милые и душевные. Кровожадных тварей в его бестиарии тоже хватает — чего стоят Жнецы из «Блэйда 2» с раздвижными челюстями (позже их дизайн перекочевал в сериал «Штамм»), циклопические кайдзю из «Тихоокеанского рубежа» и Самаэль, с которым пришлось сражаться Хеллбою. Облик этих тварей режиссёр разработал сам — и может поделиться парой секретов с начинающими монстроведами.

Его главный принцип в изображении страшного: «знай, от чего отказаться». Кажется соблазнительным наделить чудище всеми пугающими чертами, какие способен породить разум. Но такой монстр превратится в лоскутное одеяло и перестанет выглядеть правдоподобно. А ведь зрители должны поверить, что он может двигаться и существовать.

Второе важное правило: чудовище должно постоянно удивлять. Так сделаны Жнецы: в каждой сцене с ними мы узнаем что-то новое. Сперва это просто бледные вампиры, которые не боятся серебра, — но затем они показывают фирменную «раскладную пасть», потом ползают по стенам, как пауки… А один кайдзю в «Тихоокеанском рубеже» впервые появляется на втором плане — просто как опасная тварь, доставляющая егерям хлопоты. Но дальше он атакует боевых роботов цепким хвостом, прожигает их обшивку плевками яда, а под конец неожиданно отращивает крылья и взмывает в небеса, как уродливая летучая мышь.

И, конечно, стоит вдохновляться классикой. Самаэль и прочие демоны первого «Хеллбоя» созданы под явным влиянием Лавкрафта. Правда, решив подступиться к экранизации «Хребтов безумия», дель Торо обнаружил, что чем подробней Лавкрафт описывал своих монстров, тем хуже получались их наброски («Как вообще переносить на экран все эти летающие огурцы?» — возмущался режиссёр). С мифологией ему повезло больше: шип на языке, одну из особенностей Жнецов и вампиров из «Штамма», дель Торо позаимствовал у стригоев из молдавских и румынских легенд.

Благодаря этим нехитрым правилам, за тварями, созданными его воображением, интересно следить — они одновременно пугают и интригуют. Смотреть на них не надоедает и ещё по одной, пожалуй, главной причине — в каждый кадр своих фильмов режиссёр тщательно и с любовью добавляет многочисленные…

Детали

Подолгу выстраивать эпизод, не упуская ни одной мелочи, дель Торо обожает — иногда даже чересчур. Он сетовал в интервью, что порой тратит кучу времени на предмет, который в фильме появится едва ли на пару секунд. Но такая скрупулёзность напоминает о том, как ответственно режиссёр подходит к работе. Детали и отсылки он называет «протеином для глаз», основой, на которую не всегда обращают внимание.

«Каждую картину в своих фильмах я вешаю сам, и если вы видите в кадре часы напольные, настенные или наручные, или яблоко, или предмет мебели, значит, эту вещь выбрал я. Я попросил художника-постановщика и оформителя показать её мне заранее, я подошёл к декорациям и сказал: “Уберите это” или “Принесите то”».

Кстати, часы дель Торо упомянул не случайно. Его одержимость шестерёнками видна почти в каждой картине. А началось всё, как обычно, с «Хроноса». Золотой прибор, внутри которого сидит насекомое, дающее бессмертие, был первым, но далеко не последним механизмом, который появился в его историях. Округлый дизайн «жука» много лет спустя позаимствовали воины Золотой армии. Подземный город, где они ждали пробуждения, и сам состоял из шестерёнок. По словам режиссёра, придумать и воплотить эту масштабную декорацию было самой трудной задачей, какую ему когда-либо довелось решать.

Неснятый фильм: «Левая рука тьмы»

Любовь дель Торо к часовым механизмам видна и в другом его раннем сценарии — «Левой руке тьмы», начатой им в 1994 году, после съёмок «Хроноса». К роману Урсулы Ле Гуин эта история не имеет отношения: фильм должен был стать вольной адаптацией «Графа Монте-Кристо».

Эдмон Дантес в этой версии — самый быстрый стрелок на Диком Западе. Вершить правосудие ему помогает механическая рука, способная только убивать. Она сделана из золота, и все шестерёнки можно разглядеть снаружи. Черты этого красивого оружия через много лет приобрёл пугающий фашист Крёнен из «Хеллбоя».

Блестящие заводные машины и позолоченные детали выглядят эффектно — но дель Торо добавляет их не только для красоты. В его представлении вращающиеся шестерни — образ самого времени, отсчитывающего секунды жизни. В «Лабиринте Фавна» маховики мельницы в комнате капитана обозначают ход истории. Злодей так озабочен тем, будут ли его помнить, что буквально заперт внутри огромного механизма, как в ловушке. А Крёнен достиг своеобразного бессмертия, превратив себя в заводную куклу, — в раннем варианте его дизайна была видна система, которая массирует ему внутренности, не давая умереть.

Осознание того, что человек внезапно смертен, проявляется у дель Торо и в частых религиозных отсылках. Вера сопровождала режиссёра с детства — он рос с крайне набожной бабушкой, которая не одобряла увлечение внука ужасами. Повзрослев, он объединил христианство и хоррор — уже в «Хроносе» главный герой носит говорящее имя Хесус (то есть, Иисус) и обретает вечную жизнь. А финал «Блэйда 2», где герой держит на руках умирающую Ниссу, — оммаж Пьете, образу девы Марии с мёртвым Христом на коленях.

Порой христианские аллюзии в фильмах дель Торо балансируют на грани дозволенного. Чего стоит эпизод из «Пиноккио», где деревянный мальчик, впервые попав в церковь, видит деревянное распятие — и изображает позу Спасителя. «Мы одинаковые — почему люди любят его и не любят меня?» — спрашивает он своего «папу».

Отсылки к религии должны были наполнять и самый нелюбимый проект режиссёра — «Мутантов». В изначальном сценарии бездомные поклонялись мимикрирующим под людей насекомым как божествам. Один из первых набросков в блокноте дель Торо изображал огромное существо в лучах света, делающих его похожим на ангела. Членистоногие Иуды должны были выглядеть как любимчики Бога — их появление означало, что Творец одобряет падение рода людского.

Любит Бог насекомых или нет, фильм в итоге не рассказал — зато показал, как их любит сам режиссёр. Для него насекомые — это живые механизмы, автоматоны, созданные самой природой. Они лишены эмоций и потому чужды человеку — инопланетяне, которые живут с нами рядом. Возможно, именно поэтому проводником для Офелии в «Лабиринте Фавна» стал жук — потустороннее существо с изнанки реальности.

Ах да, мы чуть не забыли ещё одну повторяющуюся деталь в картинах дель Торо — Рона Перлмана. Но в этом уж точно нет никакого особого смысла. Просто Рон — отличный актёр.

Источники вдохновения: писатели

Дель Торо был книжным ребёнком. Однажды его отец выиграл в лотерею и часть денег потратил на семейную библиотеку. Гильермо читал много и почти бессистемно, поглощая и бульварные романы, и энциклопедии, и классику. Но некоторые писатели нравились ему особенно — отсылки к их творчеству можно заметить в его фильмах.

Мэри Шелли. Чёрно-белая экранизация «Франкенштейна» с Борисом Карлоффом — любимый фильм дель Торо. Но и первоисточник он ценит — за чувство покинутости и абсолютного одиночества. А многие монстры в его работах оказываются человечнее людей — от вампира-антиквара Хесуса из «Хроноса» до демона и ихтиандра из «Хеллбоя».

«Трагедия этой истории не в том, что рай потерян, а в том, что рая не существует».

— Гильермо дель Торо

Эдгар По. Мрачный американец покорил режиссёра не только готической атмосферой, но и тем, как он исследовал мрачные стороны души. По не раз описывал, как тёмные порывы берут над людьми верх, — и его подход дель Торо позаимствовал для злодеев своих фильмов. Хасинто в «Хребте дьявола» одержим гордыней и жадностью, а потому творит страшные вещи. А брат и сестра Шарпы в «Багровом пике», словно брат и сестра Ашеры, обитают в полуразрушенном доме и обречены сгинуть из-за своих пороков.

«Эдгар По вернул зло в человеческий разум».

— Гильермо дель Торо

Источники вдохновения: художники

Из книг в отцовской библиотеке маленький Гильермо больше всего любил две: «Энциклопедию медицинского здоровья» за детальные изображения внутренних органов и болезней и «Как понимать изобразительное искусство» — за изображения всего остального. Прерафаэлитов он не жаловал — ему казалось, что они чересчур увлечены внешней красотой. А вот символистов мог рассматривать бесконечно — работы многих из них повлияли на его визуальный стиль.

Хулио Руэлас. Мексиканский живописец переносил на бумагу и холст людские пороки в виде чувственных образов — особенно женщин. У дель Торо злодейки встречаются редко — но он почти всегда придаёт мрачному привлекательные свойства. Таковы, например, Шарпы из «Багрового пика» — и они сами, и их дом носят черты упадка, но всё же неодолимо притягательны.

Фелисьен Ропс. Пугающие работы этого бельгийца наверняка оценил бы Эдгар По — ведь художник обожал рисовать смерть и страдания во всех их проявлениях. Его безудержный макабр повлиял на дель Торо — в призраке из «Багрового пика» можно увидеть черты скелетов и сифилитиков с картин Ропса.

Одилон Редон. Творчество этого французского символиста делится на два периода: «чёрный» и «цветной». Вряд ли дель Торо нравился последний: в те годы Редон рисовал яркие работы со множеством цветов и бабочек. А вот литографии «чёрного» периода полны паукообразных монстров и странных повторяющихся мотивов. Главный из них — глаза, которые для художника были зеркалом души. Похожего хватает и у дель Торо: от Смерти во втором «Хеллбое», которая, подобно ветхозаветным ангелам, видит глазами на крыльях, до Бледного Человека из «Лабиринта Фавна» и его глаз в стигматах на ладонях.

Может показаться, что повторы тем и мотивов делают фильмы дель Торо однообразными. Но каждый раз, добавляя отсылку или рисуя жуткого монстра, он говорит со зрителем о том, что волнует его самого. О смерти и бессмертии; о любви и принятии себя; о выборе, который совершает каждый, и жестокости, к которой слишком часто ведёт этот выбор. Что даже если ты странный мексиканский мальчик, любящий чудовищ, ты всё равно сможешь найти своё место во вселенной. А всем, кто иногда тоже чувствует себя аутсайдером, режиссёр желает:

«Пусть ваше любопытство и жажда жизни никогда не притупятся, и вы всегда будете смотреть на мир с восторженным оптимизмом».

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Мария Лебеденко

Поэт, книгочей, олдскульщик, поклонница мрачняка во всех проявлениях. Любит странное и то, что ещё страньше.

#Гильермо Дель Торо #классика кино #режиссёры #монстры #хоррор (ужасы)#готика ##рекомендуем