С целью выяснить, что именно под словом «плагиат» понимают читатели, журнал «Мир фантастики» провел опрос на своем интернет-сайте (накануне первоначальной публикации статьи в 2007 году — прим. ред).

Сразу отметим, что только самое популярное мнение корреспондирует с действующими в России юридическими нормами. 146-я статья УК РФ гласит: «Присвоение авторства (плагиат), если это деяние причинило крупный ущерб автору или иному правообладателю, — наказывается штрафом в размере до двухсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до восемнадцати месяцев, либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до шести месяцев» (те же деяния, совершенные неоднократно или группой лиц, влекут более суровые меры наказания). А закон РФ «Об авторском праве и смежных правах» относит к числу объектов авторского права произведения и их части (но не отдельные элементы произведений). Стало быть, все претензии к авторам касательно «воровства» сюжетов, идей, персонажей и т. п. носят не юридический, а этический, морально-нравственный характер.

Это, однако, еще не повод исключать их из рассмотрения, ведь мы хотим разобрать все нюансы темы. К тому же у фантастики есть своя специфика: это литература о чем-то необычайном, а значит, о чем-то новом. Если новизны нет, сюжеты и персонажи заимствованы, то и фантастика вроде бы должна получиться так себе. Начнем непосредственного с проблемы «присвоения» текстов других авторов.

По примеру Шекспира

Этот некрасивый поступок, как выясняется, уходит корнями в глубокую древность. Еще античные сочинители без лишних сантиментов включали фрагменты чужих манускриптов в собственные произведения. Непревзойденный драматург Уильям Шекспир (в чьем существовании некоторые сомневаются) был неоднократно уличен в заимствовании целых сцен у коллег по творческому цеху. Обвинения его не смущали, и критикам он обычно отвечал так: «Эта сцена — девушка, которую я вывел из плохого общества и ввел в хорошее». Поскольку законов об авторском праве при жизни Шекспира еще не было, обворованным оставалось только упражняться в придумывании обидных прозвищ для плагиатора: они называли его «поэтом-обезьяной» и «вороной, украшенной нашими перьями».

По мере развития книгопечатания развивалось и авторское право. К концу XIX столетия (именно тогда, как принято считать, появилась современная научная фантастика) ситуация была уже иной: присвоение авторства стало преследоваться по закону. Именно этим, скорее всего, объясняется то обстоятельство, что за всю историю жанра случаев прямого заимствования фрагментов, написанных другими писателями, почти не было. С другой стороны, не следует забывать и о наличии у некоторых произведений преданных поклонников, знающих их едва ли не наизусть. Такие могут быстро вывести на чистую воду нарушителей закона. Однако далеко не все читатели отличаются столь фанатичной преданностью любимым авторам. Даже редакторы зачастую пропускают явные заимствования на страницы журналов. Например, в английском The Big Issue опубликовали рассказ австралийской писательницы Джессики Адамс «Круг», в котором нашлись дословные совпадения с одним из ранних произведений Агаты Кристи. Репутация Адамс была безнадежно испорчена...

Тем не менее в условиях информационного голода подобные инциденты случались и в фантастике. Хрестоматийным и, судя по всему, единственным примером чистого плагиата в советской НФ был роман Александра Колпакова «Гриада». Наличие в этом романе слегка подредактированных сцен из произведений Жюля Верна и Герберта Уэллса (особенно пострадал роман последнего «Когда спящий проснется») не стало препятствием для его публикации в главной газете советских школьников — «Пионерской правде».Скандал разразился после появления в газете «Комсомольская правда» написанной любителями фантастики из московского Дворца пионеров разоблачительной статьи. Колпаков, однако, не оставил литературной деятельности, выступая уже под различными псевдонимами. Появление его повести «Игла Мэсона» в альманахе «На суше и на море» (напечатана под именем Лен Кошевой) вызвало новые обвинения в плагиате. Забавно, что Колпаков был не только плагиатором, но и, судя по всему, жертвой плагиата: рассказ некоего Всеволода Евреинова «Феномен Локвуса» очень похож на его собственный под названием «Пришелец».Впрочем, противоправное поведение нужно отличать от художественного приема, свойственного в основном литературе постмодернизма, — включение в текст так называемой раскавыченной цитаты. Что это? К примеру, повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» начинается с фразы «Я приближался к месту моего назначения». Но то же самое можно прочесть в первом абзаце «Капитанской дочки» Пушкина! Почему Стругацкие заимствовали ее у великого русского поэта? Уж конечно, не потому, что не смогли обойтись собственным талантом.Скорее всего, они хотели подчеркнуть связь времен, обратить внимание читателей на психологическое сходство своего персонажа с пушкинским героем. Этот прием опять-таки уходит корнями в античность. Римские поэты комбинировали строчки, написанные их предшественниками, чтобы получить стихотворение с новым смыслом (этот феномен получил название «центонная поэзия»).В наши дни такие авторы-постмодернисты, как Михаил Шишкин, спокойно включают в свои романы даже обширные цитаты из книг других писателей. Грань между использованием раскавыченной цитаты и криминальным плагиатом тонка и порой трудноуловима. Критерием может служить даже не объем цитирования, а скорее его цель: если автор стремится к созданию нового смысла, то не совершает ничего предосудительного. Если же его цель — воспроизвести то, что было придумано ранее, —перед нами плагиат.Интересно, как в этой связи нужно расценивать работы известного российского иллюстратора фантастических произведений Anry? На некоторых книжных обложках его авторства знатоки безошибочно идентифицировали фрагменты картин знаменитых западных иллюстраторов — Фрэнка Фразетты и Бориса Вальехо. Правда, Anry обработал их в «Фотошопе» и, так сказать, перемонтировал, из-за чего отличия от оригинала разительны. Не будем спешить клеить ярлыки, заметим лишь, что в художественной сфере очевидный плагиат случается примерно так же редко, как и в писательском деле.

По следам корифеев

Совсем другое дело — когда заимствуются мир и персонажи, созданные фантазией других авторов. Происходит это сравнительно часто и криминалом, как правило, не считается. Варианты могут быть разные. Во-первых, подобными сочинениями нередко балуются молодые писатели, находящиеся под сильным влиянием кого-нибудь из законодателей мод в жанре. Так рождаются «фанфики» — проза фанатов. К фанфикам у маститых писателей отношение обычно снисходительное, к тому же их невысокие художественные достоинства только подчеркивают преимущества оригинала. В то же время лучшие фанфики вполне могут быть напечатаны в виде книги: если говорить о российской практике, многим знакомы сборники «Время учеников» (вольные продолжения произведений Стругацких), «Дип-склероз» (по мотивам романов С. Лукьяненко), «Эвиал», «Мельин и другие места» (по мотивам книг Н. Перумова), «Правила крови» (первоисточник: творчество В. Панова). Во-вторых, главным творческим мотивом продолжателя может оказаться желание поспорить с первоисточником (например, «Черная книга Арды» и иные сочинения ниспровергателей Толкина) или сыграть с читателем в увлекательную интеллектуальную игру с целью изменения устоявшихся культурных стереотипов. В такие игры очень любит играть Кирилл Еськов, чьи книги «Евангелие от Афрания» и «Последний кольценосец» были бы попросту невозможны, не существуй Нового Завета и «Властелина Колец».

Ваши книги «Евангелие от Афрания» и «Последний кольценосец» построены на обыгрывании других текстов. Случалось ли, что вас обвиняли в плагиате?Нет, никогда. Какой же это плагиат? Плагиат — это когда чужой текст за свой выдаешь.А разве не тем же самым занимаются постмодернисты, использующие прием «раскавыченной цитаты»?Нет, это совсем другое. Кстати, в «Боре-Робингуде» у меня довольно много таких цитат из Хемингуэя. Правда, они выделены шрифтом. Между прочим, когда мои бета-тестеры прочли «Борю», половина из них была за то, чтобы эти цитаты выделять, а половина — против. Но это на самом деле неважно, это чисто технический момент — можно так, а можно и этак... Чем мне постмодернизм близок, как человеку, пришедшему из науки? Вот в научном тексте ты ссылаешься либо на собственные экспериментальные данные, либо на то, что уже кем-то когда-то сделано. Даешь ссылку на источник, и желающие могут с ним ознакомиться. Аналогично и постмодернизм, используя ссылки, присоединяет контексты. Не нужно повторять то, что уже было сказано. Конечно, предполагается, что читатель готов поддержать эту игру и тоже знаком с этими контекстами. Смысл используемых цитат обязательно меняется по сравнению с оригиналом, иначе неинтересно.Отдельно стоит сказать о таком специфически российском явлении, как пересадка на отечественную почву мировой литературной классики для детей. Собственно, все без исключения популярные детские книги XX века — это пересказы западных авторов. «Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина — адаптация сказки англичанина Филипа Энсти. «Буратино» Алексея Толстого — переделка «Пиноккио» Карла Коллоди. «Приключения Незнайки» Николая Носова — вариации на тему книги канадки А. Хвольсон, печатавшейся в России до революции. Подобного размаха «экспорт» детской литературы достиг не только в связи с неразвитостью копирайтного законодательства в СССР. Способствовало ему и господствовавшее в то время убеждение, что для детей книги нужно не переводить, а пересказывать: очень уж отличается их повседневный опыт от опыта зарубежных сверстников.

Наконец, еще одной разновидностью спекуляции на популярном вымышленном мире можно назвать создание прямых продолжений известных романов. Вот этот процесс издательства, как правило, жестко контролируют. Чтобы Александра Рипли могла продолжить Маргарет Митчелл, а Спайдер Робинсон — Роберта Хайнлайна, им пришлось пройти серьезный отбор. Нужно, однако, уточнить, что российский закон об авторском праве в этом отношении куда либеральнее мировой практики. У нас безнаказанно выходил не только роман «Ретт Батлер» («незалежное» продолжение «Унесенных ветром»), но и книга «Судьба Григория», в центре которой — биографии персонажей «Тихого Дона». Если кто-то не в меру бойкий возьмется выпустить, к примеру, новую историю из мира «Дозоров» С. Лукьяненко, привлечь его к судебной ответственности будет почти невозможно. Надо думать, пока только нежелание связываться с крупным издательством удерживает авантюристов от таких шагов. Недовольство условно взятого издательства не обязательно означает внесудебную «разборку», зато проблемы с распространением практически гарантированы.Относительная лояльность российского законодательства — гарантия того, что никакие судебные процессы не угрожают 12-летней российской «писательнице» Валерии Спиранде (какой, однако, красноречивый псевдоним), выпустившей в этом году фэнтезийный роман «Аграмонт». Как вскоре выяснили поклонники игр фирмы Nintendo, ее роман представляет собой подробный пересказ сюжета видеоигры The Legend of Zelda: Ocarina of Time из серии о приключениях эльфа по имени Линк. Валерия даже не удосужилась переименовать расы и артефакты из первоисточника. Результат — скандал и ущерб репутации издательства, стремившегося, видимо, обскакать Кристофера Паолини, который в 15-летнем возрасте написал и через четыре года опубликовал роман «Эрагон».

По заветам Ролана Барта

Если заимствование мира и персонажей более-менее строго запрещено законом (не в России), то почти все попытки привлечь писателей к ответственности за плагиат в связи с использованием ими чужих идей и сюжетов потерпели сокрушительную неудачу. Дэна Брауна, автора «Кода да Винчи», суд оправдывал дважды: по иску историков Майкла Беджента и Ричарда Ли, обвинявших Брауна в воровстве концепций из их книги «Святая кровь и священный Грааль», и по иску писателя Льюиса Пердью, углядевшего в «Коде да Винчи» чрезмерное сходство с его романом «Дочь Господа». Собственно, идентичность концепций никто не отрицал, но идеи, как известно, носятся в воздухе и копирайт на них не предусмотрен. Вот и американке Нэнси Стуффер не удалось доказать, что Джоан Ролинг списала своего «Гарри Поттера» с ее книжки «Легенда о Ра». Аналогичное решение было принято по иску профессора Кристины Старобин к Стивену Кингу, якобы использовавшему рукопись ее неопубликованного романа «Кровь вечная». Если вернуться к началу XX века, мы найдем там очень похожие истории. Джека Лондона обвиняли в заимствовании сюжетов из газетных статей, в воровстве идей для «Зова предков» из книги Эджертона Янга «Мои северные псы». Судебной ответственности, впрочем, знаменитый писатель не понес: никаких законов он не нарушал.

В ваших повестях, вошедших в сборник «Берег ночью» (особенно в повести «Дагор»), многие критики усматривают подражание Лавкрафту. А что в действительности вы у него взяли: героев, идеи, антураж, атмосферу, и у него ли одного?Чтобы усмотреть влияние Лавкрафта в «Дагоре», особой проницательности не нужно: там стоит посвящение Лавкрафту. В журнальной публикации оно выпало, но в книжном варианте восстановлено. Это, конечно, стилизация, во всяком случае художественная задача была именно такая: восстановить атмосферу первых «ужастиков», когда страшное было не в далеком космосе, а совсем рядом — на Земле и, главное, в самом человеке. Так что речь идет о стиле, атмосфере — я рада, что мне это удалось. Там еще много литературных аллюзий, в частности, на рассказ «Лукунду» Эдварда Уайта или на рассказ «То, чего я не видела» Карен Дж. Фаулер. Надеюсь, умный читатель их оценит.Вообще, такие заимствования — это проступок или неизбежность? Или это признак хорошего тона — не делать вид, что не помнишь своих «литературных предков»?«Дагор» не заимствование, а стилизация. Заимствование — это когда сознательно берешь чужую идею и начинаешь разрабатывать. Но ведь значительная часть литературы вообще строится на заимствовании. Я сейчас даже не о фанфиках, где все делается тоже вполне честно и бесхитростно. Есть целый пласт постбиблейской литературы («Мастер и Маргарита», например, или мой «Гиви и Шендерович»). Есть свод греческих мифов — с ним активно работает Г. Л. Олди, работал Лайош Мештерхази. Как вообще можно писать, не опираясь на культурные реалии, непонятно. Литература — это сложная система текстов, которые переплетаются, цитируются, оказывают взаимное влияние друг на друга. Сейчас в моде взаимоцитирование, просто цитирование, литературные игры, иногда и без указания на источник: кому надо, тот поймет. Все это — нормальный процесс. Есть прямой плагиат — это когда чужой авторский целостный текст подписывают своим именем. Но это совсем другая история, извиняюсь за заимствование.Иногда истцам все-таки удается добиться успеха в таких делах. Харлану Эллисону потребовалась вся его недюжинная настойчивость и бесцеремонность, чтобы убедить суд в том, что создатели фильма «Терминатор» использовали его рассказ «Солдат». Теперь фамилию Эллисона можно найти в финальных титрах любой копии этого фильма. Зато Рэй Брэдбери не стал выдвигать иск против авторов картины «Эффект бабочки», ограничившись публичными обвинениями в газетных интервью. Адвокаты Джоан Ролинг добились запрета на распространение за пределами России книг Дмитрия Емеца о Тане Гроттер, поскольку в них слишком много заимствований сами знаете откуда. Заимствования эти никем не отрицались, но суд был волен толковать их и как элементы пародии. Тем не менее судьи предпочли поддержать сторону, за которой стояли большие деньги.Подавляющее большинство обвинений в краже идей выдвигается на бытовом уровне, например, на сетевых форумах. Обвиняют практически всех: и наших авторов, и западных. Майку Резнику приходится опровергать упреки в заимствовании сюжетов из аниме-сериалов. У Майкла Суэнвика находят детали из романа Роберта Силверберга «Замок лорда Валентина» и хербертовской «Дюны». В «ограблении» той же «Дюны» после выхода книги «Войны начинают неудачники» обвиняли Вадима Панова. Или вот характеристика романа Сергея Ильина и Натальи Ипатовой «Врата Валгаллы»: «Прямая калька с Барраяра, почти ничем не прикрытая»...Самое интересное, что во многих случаях упреки будут вполне справедливыми. Однако давайте разберемся, что именно заслуживает осуждения: сам факт заимствования или общий низкий уровень произведения?

Ирина Тулубьева
адвокат, руководитель юридической компании «Тулубьева, Осипов и партнеры» (специализация — охрана интеллектуальной собственности)

Часто ли вам по роду деятельности приходится сталкиваться со случаями плагиата? В каких областях в основном такие случаи бывают?Как правило, мы имеем дело с нарушением договора на использование произведения. Но и плагиат, то есть присвоение авторства, встречается достаточно часто и в литературе, и в музыке. Распространена, скажем, практика изготовления компиляций, дайджестов, когда берутся куски чужих произведений, сводятся воедино и публикуются под своей фамилией. Так делаются учебные пособия, учебники, и занимаются этим даже уважаемые люди — профессоры, доценты. Один из них заявил в суде, что сейчас «все так делают». Тем не менее его обоснованно признали плагиатором.А если говорить конкретно о художественной литературе, в ней такие истории случаются?Значительно реже, но случаются. Закон ведь охраняет не идеи, а конкретную форму их выражения. Поэтому возникает соблазн взять чужое произведение и пересказать своими словами абзац за абзацем. Эта опасность угрожает в основном авторам переводов. Нередко издатели, которые хотят выпустить какое-то классическое произведение, но не хотят платить переводчику, поручают сотрудникам переделать общеизвестные тексты. Особенно часто такое случается с детскими сказками, например, «Три поросенка». Качество переделки при этом отвратительное, да и чужие «уши» сразу видны...То есть в данном случае плагиат можно доказать?Конечно. Во-первых, переписчик в конце концов устает, теряет бдительность и начинает брать из оригинала целые куски без изменений. А во-вторых, опытные переводчики нарочно вставляют в свои тексты фрагменты, отличающиеся от иноязычного произведения. И если они воспроизведены в «копии», ясно, что это плагиат, потому что у зарубежного писателя их просто не было.Такая постановка вопроса вполне оправдана, учитывая распространенность мнения о том, что в фантастике самое главное — новая идея. Соответственно, заимствование идеи приравнивается к плагиату со всеми вытекающими последствиями, пусть не юридическими, но хотя бы моральными. Радикальным сторонником этой точки зрения был советский фантаст Генрих Альтов, некогда составивший регистр фантастических идей и работавший над теорией решения изобретательских задач. Именно он стоял за разоблачением плагиата Колпакова. Он же, обнаружив сюжетное сходство рассказа Кира Булычева «Выбор» с рассказом какого-то американского писателя (как впоследствии выяснилось, сходство непреднамеренное), поспешил отправить в редакцию журнала «Знание — сила», опубликовавшего Булычева, довольно резкое письмо с требованием раз и навсегда запретить автору печататься. Можно представить, сколько потеряла бы наша фантастика, если бы к пожеланию Альтова прислушались.Однако развитие цивилизации, кажется, уже окончательно подорвало позиции сторонников этой сектантской точки зрения. Сейчас заимствование — не проступок, а необходимость. Образ жизни, если угодно. Запас нереализованных идей стремительно иссякает, а пополняется далеко не так быстро, как хотелось бы. Фантастике волей-неволей приходится расставаться с иллюзиями, будто она существует по каким-то своим законам, не таким, как у остальной литературы. Нет-нет, законы у нее такие же, и главный их создатель — Его высочество автор. Он один определяет, хороший или плохой получился текст, а уж сколько там заимствований — дело десятое. Никому ведь не приходит в голову обвинять в плагиате Гете, хотя сюжет «Фауста» он сочинил, мягко говоря, не сам. Точно так же глупо предъявлять писателю-фантасту претензии в том, что он, не прося разрешения у Уэллса, ввел в текст машину времени.Между прочим, французский философ Ролан Барт еще в 1968 году провозгласил «смерть автора», поскольку сказать что-то принципиально новое по определению нельзя. Теория спорная и недоказуемая, опровергнуть ее способно только время. А пока она не опровергнута, пока «автор мертв», о каком плагиате можно вообще говорить? Маленький пример: заголовок этой статьи был взят у американского писателя Синклера Льюиса, назвавшего так свой роман об угрозе фашизма в США. Правда, в оригинальном заголовке отсутствует вопросительный знак. Хватит ли этой детали, чтобы отбиться от упреков в плагиате?