Хоррор-блокбастер «Злое» как ключ к фильмам Джеймса Вана

MalignantЖанр: ужасы, триллер, детективРежиссёр: Джеймс ВанВ ролях: Аннабелль Уоллис, Джордж Янг, Миколь Уайт, Мэдди ХассонПремьера в России: 9 сентября 2021 годаВозрастной рейтинг: 18+Похоже на: «Я, безумец» («Безумная») (1989) • «Хрупкость» (2005) • «Затащи меня в ад» (2009)Джеймсу Вану повезло, он всю жизнь делает то, что хочет, — играет в куклы. Достаточно вспомнить «Пилу», чтобы понять, в чём для него кайф режиссуры. Конструктор никого не убивал, всего лишь «режиссировал» убийства, как в трешовых хоррорах да триллерах. Изобретал механизмы, клеил макеты, мастерил декорации и раздавал актёрам задания позатейливее. Следил, чтобы все наигрались вдоволь. Но и сам Конструктор был маской, под которой прятался чокнутый смертельно больной старик. Прелесть творимой иллюзии в хоррорах Вана, от «Пилы» до «Заклятий», заключалась в простом рецепте: одушевить куклу, а затем раскрыть то «злое», что ей управляет. Играючи показать Дьявола.«Злое» — это блокбастер Вана, возвращение в хоррор после сверхприбыльных боевиков. Здесь собраны все его любимые ходы и приёмы: от мерцающих цветных занавесок до сверхкороткого монтажа, от гипнотических вращений камеры до яростных погонь по заброшкам, от астральных разрывов пространства до шоу-стопперов с кровавыми потасовками. Но ещё здесь вновь раскрыты правила игры, а Мэдисон, персонаж Аннабель Уоллис, проходит все этапы на пути от жертвы к супергероине, побывав и куклой, и кукловодом, и визионером, и иллюзионистом. Мэдисон, у которой есть за спиной собственный Гэбриел, — персонификация фильмов Вана.

Ван никогда не скрывал, что мастерит безделицы. И когда он говорил, что в «Злом» создаст свою версию джалло (итальянский хоррор с элементами эротики), то уточнял, где это джалло нашёл: в самом дальнем углу, на самой задней полке видеопроката. А мы-то (кто-то из нас) тоже помним, что там хранится: вовсе не «Феномены» Ардженто, а всевозможные «Девушки Сатаны», «Голые девушки, убитые в парке», «Тарантулы с чёрным брюхом» и «Последние оргии Третьего рейха». Но дело не только в том, что треш вдохновлял режиссёра не меньше, чем шедевры жанра. Сама режиссура для Вана — это игра, а штампы и находки ужасов прошлого века — не столько материал для рефлексии, сколько содержимое мешков с игрушками. Из них Конструктор заново собирает зловеще-весёлые миры. Под каждым городом есть другой город, у каждого дома есть чердак, у каждого героя — бабадук на чердаке.Ван, точно ведьма Мэри Шоу из его «Мертвой тишины», мечтал создать идеальную куклу и соорудить такой фильм, где кукле будет вольно, а ведьме — и того вольнее. От джалло ему нужны не столько перчатки и ножи, сколько шарики и стекляшки, цветные лампочки и красные буковки, птички с хрустальным оперением. А если и использовать оружие, то уж непременно какое-нибудь диковинное, замысловатый хендмейд (вроде того золотого винтажного кинжала, которым в «Злом» орудует убийца). И картонные стены кукольного дома, где он всё это старательно расставит и где камера будет летать и ездить как ей вздумается, — стены, что однажды расползутся и рухнут.

В «Злом» Ван не сделал ничего нового. Но ничего вроде бы и не упустил. Это по-прежнему бойкое, местами глупое, местами страшное, весёлое, неуклюжее и невинное кино, которому ничего не надо, кроме красного света и электрических искр, погонь и махачей, таинственных лабиринтов затопленного старого Сиэтла, длинных плащей суперубийцы, крутых девчонок и невообразимых уродцев. Более того, придумав Мэдисон и Гэбриела, режиссёр, кажется, даже превзошёл себя: это самая крутая его кукла и самое мерзкое уродство, давшее ей силу, и в то же время это всё — человек, набравшийся храбрости заглянуть себе за спину.Однако при огромном для хоррора бюджете, при очевидном азарте, внятности ходов и яркости решений, при той широте трюкачества, которой Ван научился на съёмках «Форсажа» и «Аквамена», его хоррор-блокбастер так и метит на заднюю полку. В фильмах Вана всегда было искусство и треш, но никогда ещё стремление сделать взрывное кино не делало треш таким явным. Несуразные шутки вроде сестрёнки, которая подрабатывает принцессой в торговом центре, семейные сантименты, которых тут с лихвой, завязка с абьюзом, выпускающим дьявола на волю, и мораль, подходящая больше рождественской сказке, — всё вдруг стало выпуклым настолько, что даже рожа Дьявола как-то поскучнела.Блокбастер-то получился. Проблема, должно быть, именно в том, что это блокбастер.

Ван ворвался в Голливуд с «Пилой», со своим курсачом (созданным с дружком-сокурсником Ли Уоннеллом), который стоил студии миллион, а принёс сто миллионов. Центром аттракциона пыток и ужасов там были румяные спиральки на щёчках Конструктора. Ван с самого начала работал за гранью гротеска. Создателям очередной серии «Очень страшного кино» даже не пришлось делать вид, что они что-то придумали. Психопат с красными щёчками на трёхколёсном велике — это уже смешно. Кино Вана всегда было «очень страшным». Чтобы добиться сарказма, т. е. выявить «очень», достаточно было лишь немного сбавить обороты «страшного».Ван никогда не работал ни с чем, кроме штампов. Все эти чёрные перчатки и красные лампочки были едва ли не в каждом фильме. Но никогда не довольствовался только штампами, снимая ужастик о жуткой кукле будто впервые. Зная все ходы, каждый из них, он — когда удачно, когда глупо — обосновывал их заново. Так хорошо получалось у него делать свою дичь и приносить продюсерам деньги, что DC позвала его создавать супергеройский фильм — и он создал тот, что принёс полтора миллиарда.«Пила», вернувшая обаяние дешёвым камерам пыток, «Смертный приговор» с его одой мести, винтажные хорроры, источавшие запах бабушкиных сундуков, внезапные «Форсаж 7» и «Аквамен» — все это снял тот же человек, что и «Злое». Ван так легко работает в разных жанрах, так легко перескакивает от «Пилы» к «Астралу», от «Астрала» — к «Аквамену», от «Аквамена» — к «Злому», что никто не замечает ничего необычного. Значит, есть в этих фильмах нечто общее, понятное и родное для Вана, что-то сверх самой игры. И если режиссёру так нравится играть в куклы, то и у кукол это «общее» тоже есть.Например, слишком пухлые щёчки.Кукла для Вана — это не «заготовок» человека.Это человек в избытке.

Вану интересны игрушки: вещи, вещицы, вещички. Мэдисон играет с Гэбриелом в жуткие игры. Загляни под ёлку, там телефончик, на него позвонит тебе Дьявол и скажет: «Будем дружить».Дьявол любит обои в цветочек и фарфоровых голубков, кораллы и морских коньков, деревянные лошадки и «лисапеды» на трёх колёсах, фетровые пижамы и цветные карандаши. Дьявол носит ретро, Дьявол живёт в мире барокко. Мастерит себе что-то на чердаках. Вырезает часики, малюет сердечки, точит золотые ножи.Пыток «Пилы» хватило на франшизу. Но Ван придумал не пытки. Он придумал избыток как качество зла.Ведьма вырывала языки, по коврам катались ходунки, крутились в детских праксиноскопы, был бульдог — стал бабадук. Это всё игры из «Мертвой тишины», из «Астрала», из «Заклятия». Когда крестов — десятки, языков — сотни, а демонов — тысячи. Гротеск не мешал ужасу, потому что ужас и таился в гротеске. Во всем, что сверх меры. Начиная от цвета и заканчивая бранью. Брань — это избыток лексики. Это когда демон говорит: «Я сожру твои потроха, сука!» Или когда тихая Мэдисон вдруг взрывается: «Да не вру я, б*!» Грех — это избыток, как чревоугодие, прелюбодеяние и гордыня.Зло — это избыток божьего мира.

Однажды у Вана все получилось, и он снял «Астрал». Залогом успеха стал фальцет под укулеле, когда Tiny Tim завёл своё Tiptoe Through The Tulips With Me, аккомпанируя Дьяволу в комнате игр. Смешное и страшное, винтаж и модерн, стиль и штамп сошлись в самодостаточном образе зла. В избытке как таковом.В основу «Злого» тоже легла идея избытка. Гэбриел — это избыток по отношению к Мэдисон. Название фильма «Злое» на русском не вполне точно. Malignant означает «злостный», «злобный» и «злокачественный». В общем-то, и Конструктор в «Пиле» был болен раком. «Дьявольская мораль», сделавшая его супергероем снаффа, — это мораль неоперабельной опухоли. Гэбриел — всего лишь собирательный образ злого. Демоны — это тератомы, уплотнения, образования, вызванные беспорядочным делением взбесившихся клеток, наросты на теле и душе.Старые хорроры Вана тоже упрекали во вторичности, сравнивая то с «Ужасом Амитивилля», то с «Полтергейстом». Ван действительно делал то же самое, всего лишь перепридумав штамп. Например, когда по дому летают стулья, это не значит, что всё вдруг стало призрачным и невесомым. Это значит, что демон настолько силён, что запросто может пульнуть в тебя комодом. В 2000-х Ван вернул вещам вес. Он дал призраку тело более сильное, более плотное, чем человеку. Человек же был слаб и прозрачен. И если ему хотелось победить дьявольский сон, то приходилось «уплотниться», стать тяжелее, научиться тягать комоды.Родство между «Астралами» и «Акваменом» именно в этом. Нужно стать быстрее, выше, сильнее, злее. Вану так привольно снимать всяческих Стэйтемов и Дизелей, потому что они супермашины и большущие куклы. «Быстрый и яростный» — это герой боевика, его тачка, взбунтовавшийся призрак или разъярённая акула. Аквамен — сильнейший урод, человек-рыба. А Гэбриел — супергерой, как и Злая Ведьма. «Супер» — это избыток, уродство — это не изъян, а фенотип сверхсилы.

Но избыток — опасная штука, если не хватает воли или мастерства, чтобы им управлять. У Вана получалось где лучше, где хуже, но блокбастеры сыграли с ним злую шутку. Как ни странно, Ван, снимающий блокбастеры, — это тавтология. Забавно, конечно, осознавать, что всё в этих фильмах происходит в аду. Что быстрые тачки и мощные русалки, по Вану, — те же демоны из Астрала. Важнее другое. После «Форсажа» и «Аквамена» Ван, кажется, забыл, что такое мера. «Избыток» стал самодостаточен на уровне целого фильма и потерял свой смысл. В «Злом» избыточно всё: и слёзы, и кровь, и мораль, и повтор кавера на Pixies. Гэбриел так же родственен этому фильму и органичен в нём, как Вин Дизель — в «Форсаже 7».