«Правда скучна, тосклива и безысходна»: беседа с Алексеем Сальниковым

Впервые интервью было опубликовало в МирФ №228 за ноябрь 2022-го

Рассеивая муть

Ваш новый роман «Оккульттрегер» представляют как городское фэнтези — и в аннотации, и на презентациях. Вас устраивает это определение?Не совсем устраивает. Но это больше вопрос неких эгоистических устремлений, нежели недостатков определения. Над каждым писателем висит туча большой русской литературы, и мы в тени её. И хочется оставаться в этой тени. А для этого нужно быть, так сказать, артхаусным литератором. Но «Оккульттрегер», как ни крути, всё же фэнтези, и именно что городское. В книге есть волшебные существа, действие происходит в городе. Это низкое городское фэнтези. Настолько низкое, что едва ли не ПГТ-фэнтези. (ПГТ, если что, — это посёлок городского типа). Как-то так.

А нет ли в этом понижения статуса? Из надежды и опоры современной русской литературы — в авторы городского фэнтези?О какой-то надежде можно говорить, если положение почти безнадёжное. У нас в литературе ситуация далеко не такая. Русская литература чувствует себя неплохо что со мной, что без меня. Искусство, как и любая сфера человеческой деятельности, устроено таким образом, что все мы взаимозаменяемы. Если есть потребность в тексте, он всё равно дойдёт до читателя — через перевод, через обнаружение похожего текста в старых архивах. Какой-нибудь автор, ощутив идею, витающую в воздухе, напишет что-нибудь близкое. Эта ситуация сродни финалу «Сказки странствий», когда мысль о крыльях переходит от одного человека к другому, потому что настало её время. Не я выбрал жанр в этот раз — он меня. Именно так нужно было зачем-то сделать.Ангелы, черти и оккульттрегеры с их сверхъестественными способностями в этом романе мало того что не противостоят друг другу — они действуют совместно, сообща. Что связывает их и помещает в одну, так сказать, экосистему? Какие общие цели, задачи, приоритеты? Ну, если об этом можно рассказать без лишних спойлеров.Все люди в романе творят волшебство и не замечают этого. Сама жизнь в «Оккульттрегере» пропитана постоянными актами жертвоприношения. Но в магии там действует обратная пропорциональность. За пустяки нужно приносить огромные жертвы, а жертва за что-то масштабное крайне мала. Так, люди тратят жизнь на зарабатывание денег, которые суть бумажки, а то и просто цифры. Чтобы извести человека, нужно немного пороха и свинца. Чтобы уничтожить множество людей разом, нужно заниматься химией, расщеплять атом, ковыряться в молекулах вирусов. Самое дешёвое, что у людей есть для реальности, — это неисполнение обещаний и клятв. Когда накапливается критическая масса этих неисполненных обещаний, реальность искажается. По причине такого искажения с неба валятся ангелы, престолы и херувимы, из ада выдавливает чертей, из социума — людей, а в самой реальности появляются лишние элементы, которые называются мутью. Всё это не может вывалиться никуда, кроме как на Землю. Лишние люди становятся оккульттрегерами.Лишние люди, херувимы, черти не столько действуют вместе, сколько вынуждены вместе существовать. Чертям необходимо тепло города. Тот уют или неуют, который люди чувствуют, живя у себя в городке или приехав в другой город, черти ощущают как температуру окружающей среды. Если чертям станет холодно, они могут и переехать. А на чертях некоторым образом держится городская экономика, потому что они весьма предприимчивые.Херувимы, оказавшись в человеческом теле, не могут долго существовать без сахара или алкоголя, зато видят цветмет, обронённые деньги, потерянные кредитные карты и знают ПИН-коды к ним. Но это если херувимам не мешает муть, которая для ангелов выступает чем-то вроде усиливающейся катаракты.Лишний человек — оккульттрегер рассеивает эту муть. Он должен с мутью соприкоснуться, чтобы переосмыслить её. То есть выудить из неё какую-нибудь идею и поместить в голову обывателя. Например, колея в грязи, тоскливая осенняя рощица превращаются в стихотворение, песню, картину — становятся незаменимой частью пейзажа, культурным фактом. Обыватель, реализовавший помещённую в его голову идею, может благодаря этому получить некоторую долю известности, тогда он считается тем, что в романе называют «угольком». Оккульттрегер может прикоснуться к художнику, лишить его известности, но подогреть город.Есть ещё некоторые нюансы, но в целом подобным образом там всё и работает. Это если без спойлеров.Говорят, книги состоят из книг — тех, что прочитал автор. А из каких книг состоит «Оккульттрегер»? Иными словами, на что вы ориентировались, когда его писали, на какие образцы?Не только из книг. Много из чего. Из магазинов «Мир мебели» в маленьких городках; эти магазины неизвестно каким образом существуют: там никогда никого нет, кроме продавцов и мебели, а они меж тем стоят и стоят. Ничем, кроме волшебства, это не объяснить. «Оккульттрегер» состоит из некоторых советских фильмов, из сериалов, роликов на ютьюбе и всего такого, из песен всяких. Честно говоря, меня в период, пока я писал книгу, довольно сильно ударило Чеховым. В особенности двумя его рассказами — «Тоска» и «Мелюзга». Более жуткого рассказа, чем «Мелюзга», я у него не знаю. В том же «Спать хочется» ужас вполне объясним, а вот в «Мелюзге» страх перед человеком показан так, как никто ни до, ни после его не показывал. Творчество мастеров хоррора блекнет перед простотой этого текста. А «Тоска», ну… её проще перечитать, чем что-нибудь объяснять. Меня эта тоска захватила — я не удержался, вынул что-то отдалённо похожее из черновика десятилетней давности и сунул в эпилог.В одном из интервью вы признались, что хотели бы когда-нибудь развернуть «Оккульттрегера» в трилогию. Что осталось недосказанным в первой книге? Ну, кроме того, что основное действие разворачивается в 2019 году, накануне пандемии ковида?А просто возникла идея второй части и смутная — третьей. Развить характер одной из героинь. Да и вообще, в первой части я просто задал правила игры, есть стремление показать ещё несколько игровых ситуаций. Кроме того, герои не отпускают, а пока не отпустят, покоя не будет.

Роман «Отдел» — история о секретном подразделении ФСБ, действующем в маленьком уральском городке, — существует в двух версиях, журнальной и книжной, причём с серьёзными сюжетными расхождениями. Как так получилось?Ещё одна концовка возникла через несколько месяцев после того, как роман был опубликован в «Волге». Тогда я подумал: «Эх, ну ладно». В журнальной версии герой спасается силой божественного промысла, хотя всю остальную команду отдела убивают. Насколько помню, человечество там управляется непосредственно вирусом гриппа, который борется с пришельцами человеческими руками. В «Лайвбуке» такую концовку сочли неправдоподобной и слишком навороченной — тут-тои появился шанс всё подрихтовать. Правда скучна, тосклива и безысходна. Поэтому читатель подчас грустит, перелистывая последнюю страницу романа.Отдельный вопрос о романе «Опосредованно». В этой книге вы описываете мир, где стихи действуют на людей как наркотик — и, соответственно, борются с ними как с наркотиками. Сильное допущение. При этом мир почти не меняется: история, политика, социальные институты — всё очень узнаваемое, всё как в России восьмидесятых-нулевых. Зачем понадобился такой мощный замах?Здрасьте! Он довольно сильно отличается. В мире «Опосредованно» не было дефолта. Сила слова там буквальна, поэтому люди, возможно, относятся к речи более трепетно. Президентом в той реальности является Михаил, а Владимир оппозиционирует из-за границы, при этом — да, в целом политическая обстановка схожа с той, что у нас была тогда. Гарри Поттер — магл, полный тёзка волшебника, тоже мстящий за родителей. У Роулинг той реальности получился роман про силу обычных людей, лишённых магических способностей. Люди в нём больше верят в себя, чем мы. Там много различий, просто они упомянуты вскользь. Всех я уже не помню. Но там есть высказывание, что поэтов гоняют не столько из-за того, что они торгуют наркотиками, сколько из-за того, что стихи — катализаторы социальных катастроф. Возможно, так оно и есть. Как там, так и тут.О малой и средней форме. Повести и рассказы вы тоже пишете — в том числе фантастические. Например, для сборника антиутопий «Время вышло» или для онлайн-проекта «Мир без Стругацких». Но, как я заметил, пишете вы их почти исключительно для тематических антологий, где основное направление задаёт составитель. С чем связан такой выбор?А кто просит, для того и пишу. Рассказы рассеяны по всевозможным изданиям с разными правообладателями. Об это разбиваются инициативы издать сборник рассказов. Но мне порой доставляет такое удовольствие написать рассказ-другой, что я продолжу так делать, пока не иссякнут предложения.Бывали периоды, когда требовалось написать сразу несколько рассказов. Во времена карантина такое случилось. Спустя полгода журнал, который заказал рассказ, пригласил меня на онлайн-презентацию номера. Я сидел и пытался догадаться по контексту, каким боком к этому номеру отношусь, а когда там упомянули, что я автор одного из рассказов, пришлось мучительно вспоминать, чего я там в рассказе наворотил и про что он вообще.В 2017 году ваши «Петровы в гриппе и вокруг него» стали хитом и бестселлером, принесли вам премии «НОС» и «Нацбест», вошли в шорт-лист «Большой книги», были экранизированы Кириллом Серебренниковым. Это буквально тот случай, когда автор проснулся знаменитым. Чем вы объясняете такой успех — ну, кроме собственного литературного таланта и того, что книга попала в нужное время в нужные руки? Какую чувствительную точку читателей задели «Петровы», что наделали столько шума?В «Петровых» случайно получилось показать пересекающиеся взгляды нескольких поколений. Например, то, как мы смотрели на наших детей. Дети, росшие в начале нулевых, узнавали в Петровом-младшем себя. В романе описаны ощущения того, как мы сами воспринимали наших родителей, когда были маленькими. Как смотрели на них, когда выросли. Как друг на друга глядели, когда знакомились. Всё это удалось сплести в довольно простом тексте. И читателю этот узор приглянулся.То есть всё-таки роль случайности в этом конкретном случае велика. А можно ли как-то добиться успеха сознательно — или хотя бы повысить шансы на это? Есть у вас какой-нибудь рецепт или хотя бы совет молодым и не очень молодым начинающим авторам?Случайность играет решающую роль. Но знаете, если не дописывать, если забрасывать работу, никакая случайность не поможет. Очень легко думать, что всё куплено и никаких шансов нет. Да, скорее всего, ничего не получится, если мыслить в современных категориях успеха, который всегда завязан на деньги. Но ведь большинство известных современных писателей под эти категории (миллионные прибыли, узнаваемость, число подписчиков в соцсетях — что там ещё?) тоже не подпадают. Да и большинство классиков. Просто делайте своё дело, если считаете, что это важно. Не вам решать, нужно это или нет, а читателю.Притом хочется, чтобы Андрей Ильенков и Владимир Березин, например, были на слуху больше, чем сейчас.С начала нулевых вы понемногу завоёвывали репутацию как поэт. А слава пришла благодаря прозаическим текстам. Не обидно?Каждому отдельному человеку виднее, что избавляет его от чувства одиночества и ощущения, будто только его посещают те или иные мысли. Если удаётся дарить людям утешение при помощи слов — какая разница, стихи это или проза? Совсем не обидно. Мне нравится писать, мне нравится, что тексты читают. Читатель всегда прав. Читатель находит интересные книги, читатель забывает роман, если он уже не кажется интересным в очередной исторический отрезок. Просто существует мнение, что читатель у нас неправильный, а литература — такое серьёзное и сложное дело, что к нему ни читателей, ни уж тем более нынешних писателей на пушечный выстрел нельзя подпускать

Комиксы, Крапивин и магический реализм

Чувствуете ли вы себя наследником традиции уральского магического реализма? Ольга Славникова, Алексей Иванов и так далее — есть ли у вас что-то общее? Я бы, кстати, упомянул ещё и Владислава Крапивина — литературоведы схватятся за головы, но он, по-моему, отлично дополняет этот перечень.В этом списке не хватает ещё Андрея Ильенкова, да и Евгения Касимова тоже. Конечно, чувствую. Владислава Петровича готов на вершину списка поставить. В детстве его фигура была сравнима для меня чуть ли не с богом. Читалось всё, что можно было найти. Если не принимать в расчёт тёмную сторону его таланта со всеми этими фетишами, которые даже нет желания перечислять, в плане того, чтобы придумать интересный сюжет, заинтересовать, не слить концовку, Крапивин, кажется, до сих пор остаётся неподражаемой, неповторимой, уникальной фигурой отечественной литературы. Он великолепный фантаст. Да, отрицать его влияние глупо. Да просто невозможно отрицать его влияние на авторов нескольких поколений, не только уральских.В то же время ваши герои крайне умеренно интересуются политикой, а если уральскую географию в ваших книгах заменить, например, на сибирскую, читатели из средней полосы России, боюсь, особой разницы не заметят. То есть под определение Виктора Леонидовича Топорова, придумавшего этот самый уральский магический реализм, ваши книги не подходят. У вас есть другое, своё?А литература — это не всегда политический манифест. Если порыться в классике, на которую невольно ориентируешься, то книг, где много политики, найдётся не так уж много. Никак себя не определяю. Каждый раз, когда начинаю книгу, нахожусь в ужасе: «Неужели ты всерьёз собрался убить несколько месяцев на то, чтобы воплотить эту идею?» Как это можно назвать? Литературный авантюризм?По большому счёту, среди ваших романов нет ни одного строго реалистического. В «Петровых» всё построено на мифологических мотивах, в «Отделе» герои охотятся то ли за пришельцами, то ли за новым подвидом хомо сапиенс, «Опосредованно» — вообще альтернативная история. Чем вызвано такое неприятие классического реализма?А особого выбора у меня и нет. Просто приходит в голову неотвязная идея. Её необходимо реализовать, иначе не будет покоя. Думаю, так происходит у всех, кто занимается творчеством. Зачем мы рисовали средневековые битвы на тетрадных разворотах, так тщательно заполняя каждое пустое место каким-нибудь действием, а затем забрасывали рисунок навсегда, чтобы начать новый? Сейчас на это никакого терпения не хватит, зато терпения хватает на большие тексты. Я даже героев не выбираю, они появляются готовенькими, с именами и местом работы.Что до реализма, то в малой прозе как раз он у меня в основном и есть. Более того, когда просят написать фантастический рассказ, это вызывает затруднения.

Действие ваших романов, как правило, разворачивается в локальном микросоциуме. Семья, рабочий коллектив, круг ближайших друзей и родственников кролика. Что там происходит в городе, не говоря уже об остальном мире, мало волнует героев и почти не влияет на драматический конфликт. И это, как я заметил, вполне типичная черта в творчестве многих авторов «нереалистической» прозы, чьи имена громко прозвучали в 2010-х: от Эдуарда Веркина до Дарьи Бобылёвой. Как думаете, в чём тут дело?Есть предположение, что это, во-первых, связано с увлечением людей социальными сетями, когда пропала необходимость выходить из дома либо приглашать гостей, чтобы высказаться. Двенадцать лет назад все знакомые и друзья почти помимо собственной воли угодили друг другу на экраны мониторов. Сейчас же все и вовсе оказались в телефоне, в кармане, как покемоны. Это и странно, но и уютно тоже. Камерно так.Во-вторых, дело пахнет керосином уже давно. Люди во всём мире это чувствовали. Семья, порог квартиры — последняя линия, за которой ещё можно держать на расстоянии постепенно сходящее с ума человечество, точнее некоторых его представителей. За тонущей экономикой следуют все остальные невзгоды, и эта метафора плота посреди бушующей стихии подчёркивает ценность кровных отношений, усугубляет боль в том случае, когда они тоже рушатся. Если ты с близкими не можешь жить спокойно, куда ещё податься? Ради чего вообще жить? Вот и играем мы на этом поле, потому что это беспокоит.Главная героиня «Оккульттрегера» размышляет, что будет, если «прислонить супергероику к российским реалиям, поскольку подросло поколение, воспитанное на цветных героях, и ещё несколько подрастало следом, и для них истории про сверхлюдей были почти как сказка „Колобок“». В «Петровых» один из центральных персонажей рисует «русскую мангу». Откуда в ваших книгах сквозная тема комиксов?Так я сам в детстве и юности собирал комиксы, рисовал их немного акварелью и фломастерами — тушью так и не насобачился. Не дорисовывал. Пару страниц с одной идеей, пару — с другой. Друг Валерка психовал, что я их не заканчиваю. В детстве и подростковом возрасте держался в рамках приличия, а потом гормоны взяли верх, и попёр лютый хентай. Все эти забавы существовали параллельно с литературными. Литература постепенно одержала верх, но, что уж скрывать, отсветы тех забав до сих пор проскальзывают в прозе и стихах.Ну и обязательный вопрос для любого интервью, как без него: что в ближайших планах, чего ждать? Кроме продолжения «Оккульттрегера» лет через пять?Ой. Обычно заявляю, что будет такой-то и такой-то текст, а затем пишу другой. Хочется поговорить о текущих событиях, но без фиг в карманах, при этом чтобы было интересно. Люблю сказки «Тысячи и одной ночи», в этом направлении голова что-то там такое мутит, но конечного замысла пока нет. Не хватает сюжетной находки, нет желания работать с фантастическим допущением, не тянет кривляться и писать басню, да и не до шуток.Как это реализовать? Пока не знаю.