«Облачный атлас»: в чём смысл фильма?

Сними «Облачный атлас» кто угодно, кроме Вачовски и Тыквера, фильм можно было бы хвалить без удержу как прекрасное кино. Однако от режиссёров «Матрицы», «Парфюмера» и «Рая» ждёшь большего. В частности — небанального смысла. В чём смысл «Облачного атласа»?

Не в отдельных историях — шесть сегментов картины по отдельности не представляют собой ничего выдающегося. Врач травит пациента на корабле в Тихом океане; композитор-гей погружается в пучину депрессии; журналистка узнаёт секреты атомного проекта; издатель попадает в дом призрения, похожий на тюрьму; клон становится вождём революции; в далёком будущем пастух помогает пророчице послать в космос сигнал SOS.

Всякий сегмент вторичен — скажем, история издателя претендует лишь на облегчённый пересказ «Пролетая над гнездом кукушки» с Хьюго Уивингом в роли злобной медсестры. Житие клонированной девушки Сонми-451 не содержит ничего, кроме аллюзий, включая имя героини — отсылку к Вьетнамской войне и Рэю Брэдбери; самая страшная тайна помешанного на потреблении общества будущего взята прямиком из фильма «Зелёный сойлент», который упоминает издатель.

Образуют ли истории единую эпическую мозаику? Вроде да, но едва задумаешься, как именно, тут же поймёшь, что умом тут ничего не постичь. Из комментариев Дэвида Митчелла, по чьему роману снят фильм, мы знаем, что «Облачный атлас» — о перевоплощениях, и из того, что разных героев играют одни и те же актёры, по логике следует, что каждый актёр изображает реинкарнации одной души. Это, видимо, верно в отношении Уивинга и Хью Гранта, остающихся плохишами на протяжении всей картины, но не слишком верно в отношении Тома Хэнкса: если его душа исправляется, почему из хорошего учёного в третьей истории он превращается в ублюдка с распухшим эго в четвёртой?

Если принять на веру утверждение Митчелла и допустить, что мы видим реинкарнации одного героя с родимым пятном в форме кометы, получится, что его/её играют разные актёры. Ладно; сходится ли пасьянс? Нет — из-за хронологии: не может пожилой издатель в 2012 году быть воплощением журналистки, если в 1973 году та была ещё жива. Но даже если убрать издателя за скобки, всё равно неясно, зачем в истории про человека с родимым пятном плодить сущности сверх необходимости и устраивать свистопляску с актёрами. Окончательно запутывает зрителя взаимосвязь сегментов на менее сакральных уровнях: отголоски предыдущих историй мы наблюдаем в виде писем, книг, фильмов, брендов, ключевых тем, наконец.

В итоге перед нами — мозаика нью-эйджевского типа, в которой всё как-то связано со всем, но как именно — лучше не задумываться. Строгих правил нет, а значит, толковать можно что угодно и как угодно. У автора этих строк есть теория, по которой сегменты «Облачного атласа» соответствуют типологическим этапам любой ситуации по древнекитайской Книге перемен.

Согласно китаисту Щуцкому, таких этапов, как черт в гексаграмме, шесть: завязка (спасение нотариуса); апогей внутреннего развития (спасение через искусство — сочинение секстета «Облачный атлас»); кризис (журналистка едва не гибнет от рук убийцы); начало проявления вовне (издатель спасает себя и товарищей); апогей внешнего развития (Сонми спасает всех клонов-«фабрикантов»); переразвитие (последние люди спасаются, оставляя Землю). Сюжеты в эту схему вполне укладываются, — но большой вопрос, знают ли о том Тыквер или Вачовски.

О чём фильм — в общих чертах понятно. О свободе и освобождении, о переменах и борьбе за лучший мир, об идеализированной революции, противопоставленной вульгарно понятой эволюции («в один присест сильный слабого съест»). Если вам этого достаточно — о’кей. Если нет, рано или поздно ваш внутренний критик, помахивая опасной бритвой Оккама, спросит: «Раз всё так абстрактно, к чему было городить огород?»

И тогда стоит признать, что «Облачный атлас» — не лучшее творение Вачовски и Тыквера. Он не функционирует ни как одна история, ни как ряд историй, сплавленных воедино на уровне структуры или чёткой концепции; единственное, что тут работает, — это магия кино. Вправе ли мы ждать от кинематографа большего?