«Гайя: Месть богов»: африканский фильм ужасов о страшных грибах

«Гайя: Месть богов» — дебют Яко Баувера в большом кино, прежде он работал на телевидении ЮАР и в театре. Что дебют, видно сразу: амбициозный, даже авантюрный, эффектный — и экономный с точки зрения человеческих ресурсов. Сценарий Тертиуса Каппа — камерная история на троих: насквозь цивилизованной экозащитницы Габи (Моник Рокман), учёного-сектанта Баренда (Карел Нель) и его угрюмого сына Стефана (Алекс ван Дайк). Есть ещё напарник Габи, сыгранный славным нигерийцем Энтони Осейеми, но он быстро сливается с лесом. В фильме говорят, вернее, разглагольствуют на английском и африкаанс, но в целом картина удачно немногословна. В основу, для пущего масштаба, положен библейский миф: жертвоприношение Исаака. Вместо бога Яхве — богиня Грибница. Предвечный хаос, хтонь, вроде пещеры незабвенной паучихи Шелоб из «Властелина колец», только нарядная. 

Зловещий «Эдем» снимали в течение трёх недель в деревне Нейчерс-Валли и лесах Тситсикамма. Съемочной группе пришлось изрядно пропотеть, добираясь до нужных локаций пешком, с оборудованием, по лесам и скользким склонам. Что ж, оно того стоило. Это, конечно, не «Агирре, гнев божий», но и не поточный трэш про джунгли с туземцами. Природа — главный персонаж фильма. Ее внутренний потенциал фантастического — главный козырь. 

Художник-постановщик Рокко Пул и оператор Йорри ван дер Вальт создали единую визуальную среду, где причудливые монстры прорастают из макросъёмки летящих спор, ползущих лишайников, грибковых перепонок, топкой ряски и сочной зелени. Эти чудовища а-ля кликеры (люди, инфицированные грибком, на последней стадии поражения) из игры The Last of Us — гибриды природы и спецэффектов и воплощение самого фильма. В основе фантазии, как рассказывал режиссёр, — реальный феномен «муравья-зомби»: грибок из рода Ophiocordyceps захватывает мозг, заставляет муравья сцепиться с растением и прорастает из головы несчастного насекомого, распыляя повсюду свои споры. Разработка этого образа и стала главной удачей «Гайи». Дикая природа — и есть фантастика: пост- или предапокалипсис. Вопрос только в том, есть ли здесь место людям.

Ужасы всегда были территорией, где выпускались на волю социальные, политические или духовные страхи общества. Специфика жанра последних двадцати лет — в резком скачке качества, в художественной выделке и в визуальной разработке не только отдельных авторских высказываний, но даже проходных проектов. Баувер тоже социально озабочен, его тревожит антропоцентричность мира, и он исходит из предпосылки, что человек планете — «токсичный партнёр». Но актуальная повестка не доминирует над фильмом. «Восстание Эдема» — только отправная идея. Важнее, что именно в природе Баувер нашёл основу стиля. 

Вот только люди здесь ни при чём. Какая может быть война или месть, какой договор? Ни грехи человека, ни сам человек для этих древних лесов не имеют никакого значения. Габи — веганка, переживает из-за мусора. Её партнёр Уинстон кушает говядину и практично смотрит на вещи. Сектанты из сердца леса ненавидят мусор, но ловят и зверюшек, и червячков. Природа поглощает всех без разбору. Возвращение в рай отца и сына, их способность договориться с «богиней» — иллюзия, которой суждено развеяться. Богиня так же холодна, как технологии. Беспокоится о них только человек.

Но Бауверу-то герои важны. Он пытается рассказать историю. Его фильм антропоцентричен от и до. Когда зелень внезапно вспыхивает красным — это психоделика в духе «Мэнди» или лавкрафтовщина в духе «Цвета из  иных миров». А подоплека естественна: лес просто умеет менять цвет. Когда камера в «Гайе» глядит в щель дерева, она показывает: хаос правит миром. Природа порождает видения, и Габи все время смотрит сны наяву. Но прозревая хаос, героиня даже не думает сходить с ума. Всю дорогу она умудряется разделять реальность и бред, просчитывать ходы и выяснять отношения. Габи соблазняет сынишку сектанта огромным внешним миром, показывая рядовые селфи, и уверенно орудует луком, будто Китнисс в «Голодных играх». Она существует по языковым законам жанра, и природе её не пронять. 

Сюжетосложение в «Гайе» ясное и внятное, потому что логика его — сугубо человеческая. В этом и есть главное противоречие фильма, единственная большая проблема. Бесконечные попытки объяснять происходящее и объясняться друг с другом, строить планы и принимать решения — неуместны и несоразмерны с тропиками и со спецэффектами. Габи так и останется цивилизованной девочкой, которую нарядили в шикарный экокостюм. 

Для Габи монстры — это грибы, для сектантов — машины и телефоны. Монстры глядят друг на друга, и как из одного получился другой — загадка похлеще говорящих деревьев. Габи и Баренд — учёные, но актёрам не удалось правдоподобно сыграть эти роли. Жертв — да, обывателей — пожалуйста, фанатиков — за милую душу. Но никто из них не заподозрил, что монстр-гаджет и монстр-гриб — звенья одной эволюционной цепи. Кто из них поглотит человечество — вопрос, право же, праздный. У природы нет нужды мстить людям. Страх перед апокалипсисом — их личные трудности. 

А вот снять первобытный лес так роскошно даже на современный телефон не выйдет. Нужна очень хорошая аппаратура. Человек — лишь посредник между фэнтези природы и фантастикой высоких технологий. В общем, как требовала планета скрипучим голосом покойного Карлина: «Пластик, придурки!» — и камеру покруче, чтобы рассмотреть все грибки.