Жора Марсофф «Свой человек»

Тысячу лет «Скиталец» падал на звезду.

Год от года, век за веком сверкающая точка прямо по курсу корабля медленно увеличивалась в размерах. Когда она превратилась в мохнатый от протуберанцев шар живого огня, заполнивший треть обзорной полусферы, и ожерелье окружающих ее планет стало видно в обычную оптику, пришло время будить колонистов.

Сто семнадцатый покинул контактный зажим, в котором провел последние десять лет с последнего профилактического обхода, и вместе с тысячей своих товарищей отправился оживлять предназначенные для людей палубы ковчега. Протоколом ему предписывалось расконсервировать медицинский центр с воскрешающим комплексом на полтораста тел. Сто семнадцатый заполнил лазарет атмосферой; когда промерзшие за века полета стены оделись изморозью, включил обогрев. Вернулось тяготение — начала свой разгон центрифуга. Семнадцатый трижды прогнал все системы медицинского центра по каскаду тестировочных программ, затем, пользуясь дарованным ему по расписанию приоритетом, заблокировал доступ в лазарет для всех, кроме себя самого, и лишь потом отправился в пассажирские трюмы.

«Скиталец» представлял собой корабль, в большей части отсеков которого царил вакуум. Собственно, назвать отсеками площади, предназначенные для размещения технических служб, двигателей, навигационных систем и аппаратуры пространственного ориентирования, можно было лишь условно. Открытые вакууму платформы и консоли мало походили на отсеки. Трюмы же представляли собой пучок ажурных километровых цилиндров, построенных из алюминиевых сот, в каждой ячейке которых в позе эмбриона ждали прибытия к новому дому изгнанники Земли.

Подвергнутые лиофильной сушке и замораживанию в вакууме тела больше всего напоминали ледяные мумии. Пергаментно-тонкая кожа и иссохшие до каменной твердости мышцы, больше похожие на мясные чипсы, плотно окутывали кости, сводя вес каждой «мумии» практически к весу скелета. Все «мумии» были на одно лицо — обтянутые кожей черепа с одинаковым оскалом зубов, едва прикрытых черными узкими губами.

Сто семнадцатый, скользя в свободном падении вдоль бесконечного ряда сот, вглядывался в темные лица «мумий», ища то единственное, которое его интересовало. Ему был известен номер ячейки, но, боясь ошибиться, Сто семнадцатый извлек из лючка на титановой груди пожухший от времени листок древней, еще из целлюлозы, бумаги и в стотысячный раз вгляделся в черты нарисованного на нем лица.
У нужной ячейки Сто семнадцатый остановил падение, ловко ухватившись за поручень. Некоторое время, зуммируя оптикой, рассматривал почерневшее лицо, сверяясь с портретом. Потом бережно извлек скрюченное тело из ячейки и понес на вытянутых манипуляторах туда, где среди мрака и холода космоса ждал возвращения хозяев островок тяготения, тепла и света.

Процесс воскрешения занял несколько часов. Все это время Сто семнадцатый провел у реанимационного бокса, наблюдая за тем, как вновь обретают объем мышцы, как разглаживается и светлеет кожа, как распрямляются конечности, как сквозь оскаленную маску смерти все четче и четче проступают знакомые черты. Когда грудь поднялась от первого самостоятельного вдоха, Сто семнадцатый отключил блокировку на дверях отсека и позволил остальным роботам внести внутрь первую партию колонистов.

Спустя несколько часов им предстояло освободить место следующим полутора сотням, а самим отправиться в легких челноках к одному из пяти прекрасных сине-зеленых миров, что вращались в Зоне Златовласки вокруг новой звезды. Следом за ними придут остальные. Волна за волной, снова и снова они будут расселяться по пригодным для жизни планетам, пока все сто миллионов замороженных тел, превратившись снова в пышущих бодростью и здоровьем живых людей, не перекочуют на поверхность.

Там они с энтузиазмом примутся превращать девственную природу этих миров в свой новый дом, привычно загрязняя их моря и атмосферу, вырубая их леса и обращая в пустыню их плодородные земли — как делали это уже много, много раз прежде. Когда миры станут непригодны для жизни, человечество снова покинет их, устремившись на борту ковчега к новой звезде.

Но все это случится еще очень не скоро. «Скитальцу» предстоит провести на орбите вокруг здешнего солнца не один десяток, а если повезет — то и не одну сотню лет, прежде чем ковчег снова станет нужен. До этого момента Сто семнадцатому остается лишь ждать — ждать возвращения потомков своего человека. Той единственной, кого он любил когда-то на самой первой еще Земле, той, чье имя безнадежно кануло в Лету, но черты которой, запечатленные еще в ту далекую пору, когда сам он тоже был человеком, Сто семнадцатый бережно хранил у самого своего сердца — теперь уже ядерного, нестареющего. Той, чьи черты он искал и находил теперь в бесчисленных поколениях их общих потомков — и разве не в этом, по сути, кроется самый смысл жизни, самая ее суть?

У Сто семнадцатого не было ответа, но оставалась еще целая вечность, чтобы как следует подумать над вопросом. Он проводил взглядом искусственных глаз крошечный кораблик, уносящий к новому дому далекого потомка давным-давно случившейся любви, и приступил к размышлениям.