«Омен. Первое знамение». Обзор самого красивого хоррора года

Есть ли жизнь после дьявола?

Долгие годы они готовились к своему нечистому ритуалу: попытке силой ностальгии и чёрной магии поднять из могилы давно усопшего покойника. Они безуспешно пробовали разные варианты и отсеивали потенциальных исполнителей, пока наконец не вышли на тихую молодую американку. Однако что-то пошло не так — не иначе, вмешалось божественное провидение. Сеанс некромантии обернулся рождением новой блистательной надежды.

 «Они» — это компания амбициозного продюсера Дэвида С. Гойера, ещё не встречавшего популярной франшизы, к которой ему не хотелось бы приложить руку. Гойер работал и над трилогией «Тёмный рыцарь», и над «Годзиллой» с «Терминатором», и над «Звёздными войнами» с Call of Duty. А в середине 2010-х он вдруг взялся за возрождение классического хоррора «Омен». Правда, уже тогда перспективы у этой затеи были сомнительными.

Оригинальный «Омен» считается одним из главных ужастиков 1970-х, пусть даже критики в массе своей отдают предпочтение его более искусным предшественникам — «Ребёнку Розмари» и «Экзорцисту». Но всё же фильм Ричарда Доннера закрепился в народной памяти: зрители навсегда запомнили смысл числа 666, а ротвейлеры приобрели славу «дьявольских» собак. Однако с каждым следующим сиквелом сборы падали, а пресса становилась всё хуже. Ремейк 2006 года, во всём копировавший ленту Доннера, окончательно продемонстрировал, что эпоха «Омена» осталась далеко в прошлом. А для совсем непонятливых в 2016 году вышел сериал-продолжение «Дэмиен», после первого сезона и закрытый.

Неудивительно, что попытки Гойера реализовать приквел тоже надолго забуксовали. Сценарий несколько раз переписывали (одним из черновиков занималась прославленная писательница Гиллиан Флинн!), а изначальный режиссёр Антонио Кампос в итоге ушёл снимать собственный психологический триллер «Дьявол всегда здесь». И уж тем более фильм оказался в подвешенном состоянии, когда студию 20th Century Fox со всеми её активами, включая «Омена», выкупил медиаконцерн Disney.

Во всех этих проволочках мистики могут усмотреть руку дьявола, но правда куда прозаичнее. Сама концепция «Омена» сегодня кажется устаревшей. Это не столько религиозный, сколько конспирологический хоррор: он высекает жуть из вроде бы обыденных происшествий (аварий, войн, самоубийств и природных катаклизмов), которые вдруг предстают звеньями одной апокалиптической цепи. Знамениями — что, собственно, и значит английское слово omen, в русскоязычной традиции почему-то оставшееся без перевода.

Воспринимать чертовщину «Омена» всерьёз может лишь верующий или как минимум суеверный человек, а их число стабильно снижается по всему миру последние лет двадцать. Можно даже сказать, что у франшизы появился собственный секулярный аналог — серия «Пункт назначения». И показательно, что она, в отличие от «Омена», делает ставку на изуверский чёрный юмор. К добру или худу, человечество переросло Сатану, а значит, приквелу требовался принципиально иной подход. И этот подход нашла молодая американская постановщица (видимо, славянских кровей) Аркаша Стивенсон.

Опыта у неё немало. Стивенсон начинала как фотожурналистка, в 2017 году срежиссировала третий сезон культовой хоррор-антологии «Нулевой канал», а затем работала над стильными триллерами «Легион» и «Новый вишнёвый вкус». Но всё же «Омен. Первое знамение» — её полноценный дебют в большом кино: с серьёзным бюджетом, дорогим освещением, историческим сеттингом и съёмками на локациях по всему Риму. Для пущей ответственности Стивенсон даже переписала сценарий вместе со своим постоянным продюсером Тимом Смитом, так что проект вполне можно считать авторским.

В чём же заключается этот авторский взгляд? В том, что Стивенсон совершенно игнорирует стиль и мифологию франшизы! Все формальные отсылки к «Омену» (фотокарточка Грегори Пека, грозно произнесённое имя «Дэмиен», повешение со словами «Это всё ради тебя») выглядят чуждыми, будто отголоски из предыдущих, продюсерских версий истории. Доходит до абсурда. В приквеле вроде как возвращается безумный священник Бреннан, один из центральных персонажей оригинала, и сыгравший его Ральф Айнесон действительно внешне похож на Патрика Тротона из фильма 1976 года. Вот только ни характер, ни фактическая информация о героях вообще не стыкуются друг с другом.

Можно даже предположить, что изначально Стивенсон разрабатывала совершенно самостоятельную историю, но, чтобы получить финансирование, проект пришлось за уши притянуть к престижному бренду «Омена». Эта теория выглядит особенно забавно в контексте того, что буквально за три недели до «Первого знамения» вышел очень похожий религиозный хоррор с Сидни Суини, в российском прокате переведенный как… «Омен. Непорочная»! Воистину, лукавству киноиндустрии позавидуют даже служители Антихриста.

Тёплая кожа, холодные стены

Во многих отношениях «Первое знамение» — это анти-«Омен». Ричард Доннер и его последователи рассказывали историю объективно, от лица нескольких персонажей, чтобы зрителю было легче поверить в безумный заговор. Аркаша Стивенсон, наоборот, сосредотачивается на субъективном восприятии главной героини, причём мы с самого начала узнаём, что это восприятие ненадёжно: распалённое воображение Маргарет видит демонов там, где их (возможно) нет.

Новая точка зрения и саспенс задаёт по-новому. Чтобы встряхнуть публику, оригинальному «Омену» приходилось регулярно и изобретательно убивать персонажей. В «Первом знамении» смертей совсем немного, а напряжение режиссёр подстёгивает, заставляя зрителей и героиню сомневаться в реальности происходящего. Стивенсон то и дело ограничивает поток информации: вглядывается в темноту и дверные проёмы, прячет жуть за спинами толпы и монтажными склейками — мол, почудилось или нет? Один из самых шокирующих моментов фильма происходит, когда посреди весёлой вечеринки экран вдруг резко отключается. Долгие десять секунд мы ничего не видим и не слышим… а наутро Маргарет просыпается у себя дома с провалом в памяти и заверениями лучшей подруги, что ничего ужасного не случилось. Перепила с непривычки, бывает.

Разгадка, конечно же, будет дана и окажется довольно банальной; в конце концов, сюжет неминуемо ведёт к заранее известным событиям «Омена». Но, подобно лучшим приквелам (привет «Фуриосе»!), «Первое знамение» смещает внимание с фабулы на эмоциональное состояние героев. Удовольствие здесь рождается не из протоколирования фактов истории — кто что сделал, зачем и как это отзовётся в будущем, — а из погружения в нестабильную психику Маргарет, проживания зыбкой реальности фильма вместе с ней.

Такой подход возлагает на режиссёра вдвойне тяжёлую задачу, требует особой точности и фантазии. Тем поразительнее, что дебютантка Стивенсон отвечает на профессиональный вызов, даже не вспотев. С первых же кадров постановщица демонстрирует мастерское владение сюрреалистическим стилем, пусть даже и с оглядкой на мастеров прошлого: Дэвида Линча, Дарио Ардженто и Анджея Жулавского, чью «Одержимую» Стивенсон прямо цитирует в кульминации.

«Первое знамение» — откровенно киноманский фильм, который упивается возможностями кино. Буквально каждая новая сцена заявляет какой-нибудь интересный приём. Тут — замедление времени с зависшими в воздухе компьютерными осколками, там — демоническая склизкая рука, тянущаяся из места, где руки не растут. Камера то описывает сложную панораму внутри машины, то показывает сверхкрупный план расширенного в ужасе зрачка. Иногда монтаж пускается в агрессивный галоп, бомбардируя зрителей короткими вспышками деталей, а в другой сцене, наоборот, медитативно накладывает изображение копошащихся пауков на портрет героини.

И это не просто позёрство. Все стилевые решения Стивенсон подчинены двум центральным образам. Первый — это человеческое тело: живое, уязвимое, интригующее, способное выражать целый спектр чувств и даже даровать жизнь. Второй — власть институтов, которые эти тела обволакивают, ограничивают и контролируют. Контроль принимает разные формы. Например, тугие одеяния, которые стягивают голову героини при посвящении в монахини. Или обшарпанные голые стены «комнаты для плохих девочек», где из всей обстановки — только радиоприёмник, каждый вечер кряхтящий голосом аббатисы: «Silencio!»

Стивенсон вообще активно использует пространство, чтобы подавить персонажей и запутать зрителей. Величественная архитектура Рима нависает над Маргарет, пока она прокладывает свой путь по туманным каньонам улиц. Шипастые перила лестниц в монастыре предстают рядами зубов, которые вот-вот сомкнутся на невинных жертвах. Две послушницы, находясь в одной комнате, пребывают будто в разных мирах: половину экрана перегораживает зеркало. Сама реальность «Первого знамения» сбивает ориентиры, становится инструментом газлайтинга.

Всё это, конечно же, отражает сюжетный конфликт между личностью и системой. Причём Стивенсон и её соавторы оригинально вписали его в контекст реальной истории и «Омена» как франшизы. Начало 1970-х — это не просто сеттинг, обусловленный оригинальный фильмом, а пик культурного противостояния между послевоенным истеблишментом и социалистической молодёжью, бунтовавшей против лицемерия, войн и коррумпированности «отцов».

По логике «Первого знамения» рождение Антихриста нужно не лазутчикам-сатанистам, а самой церкви, которая боится потерять власть под давлением перемен и потому нуждается в новой апокалиптической угрозе. Похожий контраст политики и мистики, гибкого тела и бетонной системы недавно можно было увидеть в ещё одном радикальном переосмыслении классического хоррора — «Суспирии» Луки Гуаданьино, который явно был одним из источников вдохновения Стивенсон.

Времена действительно изменились. В эпоху «Омена» зрителей пугала мысль, что за внешней идиллией — благообразными британскими поместьями, дорогими нарядами и детскими улыбками на фотографиях — может таиться зло. Сегодня кинематографисты (и в первую очередь новое поколение режиссёров-женщин) всё чаще спрашивают: а может, не было её никогда, этой идиллии? Может, источником зла была сама система, подавляющая и контролирующая миллионы бесправных «маргарет»? Поколение Аркаши Стивенсон эта мысль пугает настолько, что в сравнении с властными институтами даже Антихрист выглядит вполне симпатично. По крайней мере, он способен на милосердие, справедливость и даже своеобразный семейный уют.

(Авторы недавней экранизации «Мастера и Маргариты» наверняка понимающе кивают с другой стороны океана)

* * *

«Первое знамение» обещало стать очередным скучным легаси-приквелом давно изжившей себя франшизы. Но вместо этого авторы демонстративно открестились от традиций и предложили собственный, свежий и современный взгляд на неврозы 1970-х. А заодно представили миру новый, невероятно яркий и изобретательный голос в американском кино. И хотя никто не знает, как сложится карьера Аркаши Стивенсон в будущем, её имя определённо стоит запомнить. Чем чёрт не шутит — вдруг перед нами следующий Дэвид Финчер?