По нынешним временам сорокаэтажный жилой дом — не бог весть какое чудо. Но в середине семидесятых, когда был издан роман, высотка на тысячу квартир со своим магазином, школой, банком, салоном красоты, тренажёрным залом, садом и двумя бассейнами, воплощённая урбанистическая утопия, служила символом нового жизненного уклада. Целый город, вытянутый по вертикали, обособленный от всего остального мира, заселённый представителями одного класса — торжество рациональности, шедевр продуманности. И речь не только о хитрых машинах и механизмах, которые обеспечивают функционирование здания. «По обычным финансовым и образовательным меркам они, вероятно, были ближе друг другу, чем члены любого мыслимого сообщества», — пишет Баллард о героях своего романа. Но на самом деле это сходство чисто внешнее. Продюсер-документалист Уайлдер, врач-психиатр Лэйнг и архитектор Ройал, символизирующие нижние, средние и верхние этажи, одержимы разными комплексами и маниями. Когда обитатели новостройки начинают стремительно деградировать и менеджеры среднего звена без всякой магии обращаются в косматых дикарей, под тонким слоем глянца обнаруживаются совершенно разные демоны…В баллардовской высотке легко увидеть модель «среднего класса»: разобщённого, неоднородного, тщательно скрывающего многочисленные психические отклонения. Только человеку с крайне ограниченным воображением этот класс может казаться единым и монолитным. Однако роман не о политике и не об экономике. Взрыв происходит не потому, что жителям высотки чего-то не хватает, не из-за имущественного неравенства, не как реакция на угнетение. Все герои книги вполне обеспечены, хорошо образованы, недурно воспитаны. Сбои в обслуживании дома случаются, но форс-мажоры так легко устраняются в рабочем порядке, что при другом раскладе не привлекли бы внимания. Катастрофа, о которой пишет автор, — чистый бунт дионисийского начала, восстание коллективного бессознательного против упорядоченности, продуманности и рациональности, против хорошего вкуса, интеллектуальных бесед, изысканной музыки и утончённой кухни. Задавленные комплексы, фобии и мании, вырвавшись наружу, превращают шедевр индустриального дизайна в свалку, населённую дикарями-каннибалами, серийными маньяками и безумными вакханками. Коллективное бессознательное выворачивается наизнанку, раскрепощённое подсознание пожирает высотку от цокольного этажа до пентхауса.

Чем скучнее и бессодержательнее становилась жизнь в высотке, тем больше открывалось возможностей. Высотка сняла необходимость подавлять антисоциальное поведение и позволила людям исследовать любые аномальные порывы и капризы. Защищённые раковиной высотки, словно пассажиры авиалайнера под управлением автопилота, жильцы могли вести себя как угодно, — так технология открывает двери перед действительно «свободной» психопатологией.

В автобиографии «Чудеса жизни», изданной незадолго до смерти писателя, Джеймс Грэм Баллард признаётся, что всю жизнь сохранял интерес к двум явлениям: психоанализу и сюрреализму. И это не только определяет круг тем, которые волновали автора, но и довольно чётко характеризует его манеру письма. Баллард не столько показывает, сколько рассказывает, называет эмоции («он испытал страх-ненавистьпохоть»), каталогизирует факты и ставит диагнозы. Большая часть эпизодов «Высотки» слабо окрашена эмоционально — как во сне, где ты можешь только отстранённо наблюдать за развитием событий, но изменить что-то не в силах. Почти беспристрастный репортаж из ада — ну или из глубин того самого «внутреннего космоса», о котором так любили порассуждать авторы англо-американской «новой волны». Хотя велика ли на самом деле разница?..